Фокус с фокусом

Человек бывает мерзок зачастую не от боли,
порождённой внешним миром, иногда таким же мерзким.
Нет, его чарует бездна лёгких подлостей, что рвутся
из души его мятежной, никогда не знавшей солнца.

В нём бывает час от часу сумасшедшая потребность
стать невидимым владыкой всеми видимой вселенной,
и тогда он совершает череду страшнейших актов,
утоляя личный голод, и глотая жизнь без меры.

А ведь вроде бы казалось, что он искренен и счастлив
в тёплых, дружеских объятьях, что разомкнуты недавно,
и не нужно человеку никаких излишних болей
от ножей, летящих в спину, и заслуженных проклятий.

Нет же! Вот он льёт лукаво на вчерашнего любимца
злой коктейль из смол кипящих и отравленных наветов!
А затем, не успокоясь, достаёт из чемодана,
что был спрятан в антресоли на пожарный всякий случай,

чашу медную, осколки трёх зеркал, помет крысиный
и ужасную веревку с ног покойника чужого,
чтоб немедленно проделать ритуал по старой книжке,
что была когда-то в прошлом унаследована тётей

от карпатского мольфара. В этих жутких завываньях
человеку слышен голос из глубокой преисподней,
призывающий к ответу тех, кто счастлив почему-то
в тот момент, когда его-то боги тупо пропустили

при раздаче с Горних высей неожиданных подарков.
Так его от этой мысли крутит в думах безутешных,
что на подлость тянет резко, без пустых приготовлений,
и чернеет дно уставшей, обречённой на забвенье,

вялой душеньки страдальца. А уж с этой катастрофой
изменяется структура и телесной оболочки,
и сердечных сокращений, и намёток интеллекта,
что, конечно же, бросает тень на всё, что светом было.

Вот за этим состояньем и скрываются мотивы
удивительных по злобе и безумию поступков!
И, казалось бы, да что там! Объективность явно просит
снисхождения к болезным, что никак найти не могут

даже малого намёка на родное отраженье
в зеркалах и окнах неба, еле видных из подвала
осознания того, что за душой лишь жадность духа,
потребляющего вечность в каждой прожитой секунде.

Но, увы, добро  -конечно и умеет быть бесстрастным,
отбивая молоточком ритм утраченных иллюзий
по столешнице вселенной, ироничной, будто ангел,
о беде предупредивший недоверчивую душу,

и поэтому, конечно, ждать от мерзости финала
точно, знаешь ли, не станет, а напротив - улыбнётся
и, коснувшись звёзд случайных, жаром мерзость напитает
до такого состоянья, что останется лишь пепел.

И на этом лёгком пепле прорастут, как-будто ели,
к удивлению мерзавцев огроменные лесища
доброты, уже скрещённой с искупительной любовью,
чтоб Тот, кто всё придумал, наконец-то рассмеялся

и шепнул почти беззвучно наблюдавшей с Марса маме:
- Видишь, в этот раз случилось! Да, они не совершенны,
но добра гораздо больше я вложил в сердца людские,
чем обратного ресурса, называемого злобой.

Так что, Мама, ты спокойно можешь мной теперь гордиться!
А ещё... расскажешь Папе? Он, наверное, не знает...
Мама тут же рассмеется и на выдохе укажет
где-то в сторону Сатурна:
- Знает, сына... Папа знает...

Ты прости меня, читатель, за нелепую созвучность,
что предельно не присуща мне по прежним стихотропам,
но о мерзости да в рифму - это, я уверен, слишком,
а добру и в этом стиле беззаботно и уютно..:)