Хилэр Беллок Современный путешественник перевод

          Посвящение

Здесь - Надиньке Рядновой посвящение
В честь годовщины дня ее рождения
Для занимательного, возможно, чтения,
А, может быть, даже для наслаждения.
          Леонид Сербин
   

Современный путешественник

                I
Вы из газеты «Хроника и мнения?»
За беспорядок в комнате прошу прошения.
Хочу я сразу вам сказать:
Мне бы чего-то не хватало,
Не будь вещей, лежащих где попало –
Этих мечей, этих щитов,
Туземных масок и божков.
Садитесь! Незачем стоять!
Прошу прощения
За столь простое обращение.
Могу предложить свой карандаш.
Что, у вас есть? Но мал огрызок ваш.
А вам писать большое сочинение.
Итак, читатели подробнее хотят узнать
Про нашу в джунгли экспедицию,
Из которой возвратился я недавно,
Как дерево священное горело славно,
Как к побережью путь мы пробивали,
Как потеряли всю нашу амуницию,
Как доблестно мы отступали,
Как англичане стойко умирали.
Я не люблю хвастливых заявлений.
Кроме того, хочу, чтобы четко знали:
Я не придерживаюсь расхожих мнений,
О чем я герцогу сказал на днях. 
В ответ сказал он вежливое «О!»      
Издатель, соблюдая такт,
Так оценил сам этот факт:
«Да, мистер Рутер, вы абсолютно правы.
Никто не сомневался в вас, никто!».
А герцогиня пробормотала:
«Об этом я все время знала». 
Ее ремарки коротки,
И очень, очень глубоки.
Я просьбам публики, конечно, уступлю,
Дам точку зрения свою.
Вы с замечаниями своими (небольшими!) запишите.
Я эту тему разовью.
Но меня правильно поймите:
Это не будет в форме интервью.
Но прежде чем вам факты излагать,
Я должен о Коммодоре Сине рассказать.

              II
Наш Генри Син почти с пеленок
Был неуправляемый ребенок.
Он стал таким из-за того,
Что ему всё с детства позволяли,
Что он хотел, то и давали.
Его любили, но с оговоркой, все те, кто знал его.
Необразованный болтун,
Ленивый и отчасти лгун,
Приверженный дурной привычке
Клясться, ругаться и божиться
В любой словесной жаркой стычке.
Он мог основательно напиться,
В мятую одежду облачиться,
В азартных играх за столом сразиться,
Слыл неплательщиком с плохою кличкой.
Клубная хроника такая: он
Забаллотирован в трех, из многих исключен,
Богемной жизнью он был прельщен.   
Был Син порочен? «Нет» скажем убежденно.
Поскольку нет его уже в живых,
Идет лишь речь о его делах былых.
De mortis cui bono?

Сможете приобрести вы вскоре в магазине,
(Публика об этом знает, кстати),
Книгу, которую готовлю ныне
О славном Коммодоре Сине.
Книга на днях появится в печати.
Здесь обратите на офорт внимание,
Это пополнит ваши знания.
Взгляните на портрет, двадцатая страница.
Там на лице такое выражение,
Как будто он принял важное решение,
Взгляд повелительный и дерзкий
Ему придает облик имперский.
Редко встречаются такие мужественные лица.
Ему не страшны ни муки, ни мытарства.
Как? Вы говорите, что на этом фото
Он снят в форме военно-морского флота
Латиноамериканского государства?

Да, он служил там, но был рожден
Не в тесной Англии. О, нет!
Его отчизной был не мыс известный Горн
И не Фернандо По,
А остров где-то далеко.
Где расположен остров точно,
На западном побережье или на восточном,
Об этом не ведает никто.
Сам он предпочитал берег Мартиники,
Где круглогодично собирают финики.
Друзья считали его родиной Алжир.
Но если точно говорить,
Ему принадлежал весь мир.
Весь мир мог голову склонить,
Чтобы почтить всеобщего кумира.
Он был гражданином мира!

В этой роскошной форме, в этом уборе,
Сим храбро сражался в Эквадоре
Против флотилии Перу на море.
И этот мундир он заслужил.
Здесь упомянуть будет уместно,
Что отбывал он наказание
За некоторые финансовые деяния,
Которые он совершил.
Сидя в одиночке, в изоляции,
Он изучал труды по навигации.
И когда о том стало известно,
Его тотчас же из тюрьмы освободили,
Погоны дали и мундир вручили.

Может быть, из читателей моих хоть кто-то
Слышал о сражении в заливе Квак-квак-пота.
Да, обе флотилии с рандеву сбежали.
Но можно сказать, не вызывая спора,
Что это была победа Эквадора
И несомненная заслуга Сина.
Такая складывалась картина.
Прошло лишь только три недели,
Как в Кито флот создать сумели.
И вдруг вспыхнула война.
Син принял верное решение:
Чтобы уйти от поражения -
Флотилия подальше уйти должна.
Когда флот Перу свернул на север,
Син со своей армадой двинулся на юг,
Беря противника тем самым на испуг.
А сам на всякий случай задраил двери.
Когда противников разделяло много миль,
На море установился полный штиль.
Сим сказал самому смелому матросу,
А это был его стюард:
"Теперь у них один шанс на миллиард
Встретиться с нами носом к носу".
Тогда воскликнул Син, горячий патриот:
"Бог помогает правым. Полный ход вперед!" 

Противник пыл на север, а Син - к югу.
А эквадорским и перуанским кочегарам
Приятно было походить под паром.
Никто не питал вражды друг к другу.
Они, чумазые, на солнце вылезали,
Дышали воздухом на палубе, кричали,
Затем  в кочегарке исчезали.
Прошел так день, прошла и ночь,
Противник удалился прочь,
В море никому не хотелось драться.
Лишь Син продолжал, хотя и мысленно, сражаться.

Как только он сошел на мол,
К нему президент Эквадора подошел
Вместе со своею свитой.
Он раз двадцать его поцеловал,
Затем кресты и ордена вручал,
Лентой почетной был Син увитый,
И, наконец, ему вручил он чек.
Такой он щедрый был человек.

"Я с удовольствием должен сказать,-
Так заявил президент на моле,-
Что срок, который вам предстояло отбывать,
Был отменен и вы теперь на воле.

Неделю тому назад мои друзья,
(Жест в сторону полковников на моле),
Решили, что так с вами поступать нельзя,
И постановили приговор пересмотреть.
И штрафом заменить в пользу меня,
Который должен быть оплачен за три дня.
Нет, нет, не стоить благодарить.
Это только лишь треть
Того, что следовало бы с вас получить".

И вот пришла уже пора
Полковникам кричать "Ура!"

Такие дела весьма ценны,
На Западе их в особенности чтили.
Именно заморские кузены
Сина-морехода полюбили.
Наши англосаксонские по крови братья
Раскрыли Сину свои объятья
И в честь флотоводца устроили обед
Как раз перед его отплытием.
О'Хулиган, Хампстед, Вандербет,
И Николацци, и Смолетт -
Для них это стало большим событием.

Они пришли и пировали,
Ветра попутного ему желали.
За пир счет достиг солидных величин,
Но по нему платил не Син.
Син не растекался мыслями по древу,
Тосты поднял за Маккинли и королеву.
Речи звучали скучновато, но бог с ними!
Зато глаза, как и шампанское, не были сухими.   

          III
А Виляьм  Блад,  конечно,  был,
(Его по-дружески зову я Билл),
Человеком иного нрава.
Если бы в древнем Риме он родился,
То в тогу сенатора бы облачился
Или стал  консулом по праву.
Сложилась так его карьера,
Что стал он кем-то вроде буканьера.
В финансовых и коммерческих кругах
Было основным его занятьем,
Как и у всех великих, кстати,
Покупка капитала и продажа акций,
Как говорится, на свой риск и страх
Он скупал утром капитал
У тех, кто наличные предпочитал,
А вечером акции продавал
Тем, кого приглашал он на обед
Такие мелкие дела
Не отражали его миссию.
Ведь цель ничтожна, так мала –
Урвать немного там и сям,
Очки втирать случайным простакам
И получать двухпроцентную комиссию.
Его душа рвалась в полет,
Поскольку  был он патриот,
Кого любовь к стране ведет.
Духовный свой потенциал
Он направлял на то, о чем мечтал
На протяжении столь многих лет,
И это был его секрет.
Его имперские мечтания
И его ум Наполеона
Толкали его к цели неуклонно –
Добиться фирмы процветания.

Он потерпел крах, неугомонный Блад,
А мы тогда готовились к Монровии.
Он к нам пришел примерно год назад
Чему, сказать по правде, я был рад.
Ему фортуна изменила,
На мель его вновь посадила.
Полкроны дать взаймы он попросил учтиво
Я согласился дать, но при одном условии:
Если, паче чаяния, за этот год
Получит он внушительный доход,
То вместе с нами отправится в Тимбукту.
Этот коммерческий контракт
По форме заключен был, это факт.
Позднее, после одной размолвки
Прибегли мы к одной уловке,
Прибавили еще одну статью:
Что несмотря на все невзгоды,
Если такое вдруг случится
И экспедиция состоится,
Оплатит он все наши расходы.
Блад клялся, что этот пункт он не читал,
Но он погиб, таков финал.

И вот по иронии судьбы,
Казалось, без какой-либо борьбы,
Шагая в ногу с нашим веком,
И от природы будучи борцом,
К цели идя честным путем,
И за короткий срок при том,
Стал сказочно богатым человеком.

Так закружилась карусель,
Хотя до этого сидел он на мели.
Его амбиции вели,
Можно сказать, на край земли
И вряд ли требовалась цель.    

У моих друзей различия между собой
Существовали, как между небом и землей -
Прямые противоположности.
Они друг друга никогда не знали,
И знать, наверное, не желали,
Если бы не совместные возможности. 

Син любил вино, Блад - ценный металл,
Блад покупал, Син продавал.
В совместно задуманных делах
Блад уголовный кодекс соблюдал,
А Син, бывало, нарушал.
Его не сдерживали ни мораль, ни страх.
Блад витал в облаках, Син был безумный;
Син был глуповат, Блад - изощренно умный;
Син, как я уже упоминал, был грубиян,
(Если это слово вызовет у вас не тот эффект,
Вспомните, какого прошлого его был груз,
Какой в характере изъян).
Надо признать, что был он не трус,
Ошибки признавал, и мотал на ус.
У Блада - отличное воспитание,
Аристократичность и блеск ума.
Его многие светские компании
Охотно приглашали в свои дома.
Это была не его инициатива,
Гонялись все за ним ретиво. 

Что больше всего наш Билл любил,
Чему он отдавал так много сил
И времени чему немало посвятил,
Так это в светских кругах вращаться,
Почетным гостем называться.
В Лондоне проводилось много раутов и вечеринок.
На Билла там большой был спрос.
Он приходил на них без всяческих заминок.
Когда у кого-нибудь возникал вопрос -
У мелкого политика,
У провинциального какого-нибудь мэра,
У владельца модного журнала,
У дамы, которая якобы стихи писала,
У начинающего критика, - 
Все ему приглашенья присылали
И с ним все встретиться желали.
Син, как вы помните, безобразия чиня,
Не мог продержаться больше дня,
Его каждый раз из клуба изгоняли.
А Блад был членом девяносто пяти
И смог бы счет до сотни довести,
Если бы новые клубы возникали.
Син мог за карточным столом
За вечер стать крупным должником.
Он часто фразы не кончал,
От возбуждения их обрывал.
Блад был человек иного склада,
Для него немыслима была бравада,
Железный человек, холодный взгляд.
Он редко дотрагивался до карт,
Но если дотрагивался, то плутовал.   
Сомнительным было происхождение Сина -
Кто он? Выходец из метрополии или из колоний?
О Бладе же полная картина
Была видна, как на ладони. 

Есть документ, который подтверждает: он
Был в пятьдесят втором году рожден.
Когда это событие случилось,
Судно близ Гран-Канария находилось.
Записи в журнал вносились аккуратно,
Хотя и кратко, но адекватно, 
И это в общем-то понятно.
Мы знаем до градуса долготу
И совершенно точно широту.
Другие детали можем узнать.
В журнале даже есть, как звали его мать.
Что же касается его папаши,
Сведения о нем туманны наши,
(И слухи здесь существенно рознятся).
Кто он по национальности, его вероисповедание?
Блад отвечал на подобные вопросы вкратце:
"Пусть публика побольше интересуется мной,
А не моим отцом, моей семьей".

Хочу я показать без многословия,
В чем отличался их подход
Вдали от дома в полевых условиях,
Когда решали, как получить доход.
Стоит подкупать ли племенную знать,
Прибегнуть к обману или убеждать?
В таких случаях Син предпочитал
Идти на прямое столкновение,
В то время как Блад считал,
Что лучше осторожное решение.

Блад никогда не был тщеславным.
Для него выгода - вот что было главным,
А не почет или быть славным.
Он твердо придерживался такого мнения,
Есть достоверный факт на этот счет.
Позвольте привести мне анекдот
Сравнительно недавнего происхождения.
Перед отплытием он мог бы стать,
(Если бы считал это своим призванием),
Военным с капитанским званием.
Ее Величество могла тогда
Несмотря на его преклонные года
Его сделать командиром волонтеров.
Такой весьма почетный пост
Ему бы обеспечил рост
И при дворе влиянье скоро.
Один чиновник предложил,
Чтоб он ему немного заплатил,
Он все устоит мол тотчас,
На что был дан решительный отказ.
Блад сказал ему в упор:
"Насколько знаю я подробности,
Я должен написать обзор
И проявить в стратегии способности.
После сражений яростных с врагом
Я должен спать под проливным дождем.
Нет, я откажусь от подобной благосклонности.
Благодарю вас, у меня такое мнение:
Мне не нужны ни звания, ни продвижение.
Те, кто знаком со мной давно,
Меня зовут капитаном все равно".
Достаточно услышать эту фразу,
Чтобы понять характер Блада сразу,
Характер твердый, но и скрытный (*),
Характер, словно монолитный.
Блад англичанином не был.
Мир никогда так и не узнает,
Кого страна вскоре потеряет,
Как много дел бы он для нее свершил!

*Некоторые лицемерие видят в этой скрытности,
А это знак врожденной аристократичности.   

          IV
Нас понесли на юг течения.
А вот и Собачий остров, без сомнения.
Я, Генри Син и Вильям Блад
Старых моряков тем часом вспоминали,
Поскольку мимо Гринвича мы проплывали,
На Лондон бросили прощальный взгляд.
На небесах была такая синева,
Что от нее кружилась голова!

Возникли ли у нас сожаления,
Быть может, неопределенный страх?
Зачем нужны нам приключения
И были ли слезинки на глазах?
Возможно, были кое-какие сомнения,
Особенно на первых, признаюсь, порах.
Но когда добрались до кают,
То там почувствовали уют
И с радостью признали:
Хотя, конечно, пахло краской
И к пище мы отнеслись с опаской,
Было комфортабельно и приятно тут.
Кстати, мебель хорошую нам дали.
Даже когда далеко был север,
Нам не хотелось выходить на берег.

Еще раз повторю: еда отвратная,
Невкусная и не приятная.
Скажу об этом без обиняков.
Сидевший рядом один француз
Тоже осуждал в сердцах камбуз.
Ему дали на десерт противный
Цветок аспарагус декоративный.
Все ясно здесь без лишних слов.
Суп черепаший был холодный,
Омлет несвежий, никуда не годный,
Кофе - какая-то бурда.
Син, который рифмовал
Экспромтом удачно иногда,
При этом остроумно так,
Как Сирано де Бержерак,
Вот что о нашей еде сказал:
"Quant a moi, je n'aime pas
Du tout pate de foie gras!"
Такие совпадения бывают часто.
На следующий день нам на обед
Была дана какая-то паста -
Из печени гусей паштет.
Я думаю, что кокам будет не обидно,
Если скажу, что первопроходцы-пионеры
Должны питаться сытно.
Не буду приводить конкретные примеры.
Они могут извлечь из моих слов урок,
И если критику примут, то будет прок. 

     .    .    .
 
Хотя жизнь в море в общем-то спартанская,
Хочу пожаловаться я на шампанское.
Это самое ценное вино,
Предмет гордости или привычки
Во время обеда в Англии оно.
Лучше сказать, "привычки".
(Это слово нужно взять в кавычки).
Под экваториальным небом
Оно является ширпотребом.
Один господин мне говорил,
(Он в тропиках был старожил),
Что в тех местах мечтаешь не о тучке,
А о спасательной шипучке.
Можно оценить одно явление
Как варварское преступление -
Их винодельные стандарты.
Напитка в бутылку наливают
Меньше одной имперской кварты,
А его непременным для моряка считают.
Цена на судне на шиллинг выше ныне,
Чем в любом на суше магазине. 

На море дни проходят сонно,
Однообразно, монотонно.
Если корабль на юг плывет,
Жара уже утром настает
И солнце с каждым днем все выше.
Лежим на палубе в тени,
В триктрак играем в эти дни,
Из-за большой жары едва лишь дышим.
Вы в моем дневнике увидите и сами,
Что он заполнен пустяками.
Змей, например, выпрыгнул из моря,
Но это был вовсе не дракон,
Поскольку был без крыльев он,
Длиной примерно с четверть мили,
Как мы тогда предположили.
Это, по-видимому, зверь опасный.
В пасти держал он целого кита.
Погода в то время стояла ясной,
А в воздухе царила духота.
К северу от архипелага Кабо-Верде
Поймали мы среднего размера птицу,
Когда она над кораблем стала кружиться.
Странное создание, поверьте.
У нее были рога на голове,
А вместо перепонок или когтей
Служили защитой копыта ей.
Сказать больше нечего об этом существе.
Ее название не знает даже сам Линней. 

Седьмого июня к нам в гости завернула
Огромная голодная акула.
По борту на палубу ей удалось попасть,
Сожрала сразу капеллана,
Старшего помощника у капитана,
Еще два-три матроса к ней попали в пасть.
Впрочем, зачем читателю об этом знать?
Он должен немного подождать.
Скоро от берега окажемся в двух лигах,
В месте, описанном во всех книгах. 
      
                V
О Африка,  о континент чудес!
Море песка, саваны, лес,
Слоны, крокодилы, бегемоты,
Негры, туареги, готтентоты,
Лианы, пальмы, олеандры,
Гориллы, гну и саламандры,
Длиной семь ярдов змеи,
Тонны алмазов, туземный ром,
Есть рассказать кое о чем.
Африкандеры и пигмеи,
И немцы, проявляя прыть,
Готовы вновь нам досадить;
Пришедшие с Востока кули
Сюда ненароком завернули;
Здесь с гривой вечной стаи львов,
Чей грозный страшный вид
И ненасытный аппетит
Известны на протяжении веков.

Далекая страна Офира, сказочный район,
Где золото копал царь Соломон,
Который в Перим отплыл домой,
И всё золото увез с собой,
Оставив потомкам сотни ям,
Которые людей доводят до тоски,
Людей, доверчивых простаков,
Купивших акции на пески,
Где с древних времен доныне
Лежат бесплодные пустыни
И жизни никакой нет там.

Великий остров этот – слава
Для Чемберлена, но и отрава.
На полуострове чуть тлевший бой
Нарушал лорда Солсбери покой.
Для Ането достаточно забот
Года на два или на год.

Обширный континент, малоисследованный прежде,
Лежит от Бизерты до мыса Надежды.
Кстати, скажу вам честно о Бизерте.
Французам на слово не верьте.
Они, к примеру, утверждали,
Что ее совсем не укрепляли.
Они охотно на обман идут
И в данном случае, конечно, врут.

Ты, Африка, приют султанов,
Где множество различных царств,
Земель, колоний, государств,
Египет, орошаемый Нилом
И управляемый хедивом.
Двух потентатов здесь еще имеют,
Но одного из них назвать не смею.

Внимательней присмотритесь к тому, кто третий.
Он не совсем независимый, заметьте,
Но он играет свою роль на свете. 
И этой цели, как Эней,
Хотели мы достичь скорей.
Вот Африка уже.

Причаливали мы при большой волне
В Сесстауне на восточной стороне.
Мы высадились, когда прибой утих.
И в этот миг, мне так казалось,
Земля под нами содрогалась,
Почуяв покорителей своих.

            VI
Когда остановился караван,
Нанес визит в наш скромный стан
Министр, Верховный судья Либерии,
(Мы были в республике, а не в империи),
Каин Аболишен Бичер Билл.
Как негр, трудился, каковым он был,
И за одни сутки только
Достал носильщиков и проводников
Без суеты и лишних слов.
Мы удивлялись ловкости министра,
Почему наши просьбы выполнялись быстро
И почему туземцы все, бесспорно,
Вели себя весьма покорно.
Он ни одного пенса с нас не взял.
Но когда мы уже прощались,
С несколькими фунтами расстались.
Мы слышали, как министр сказал:
«Народ нашей страны свободным стал.
Но если вы откажетесь идти…»
Он сопроводил слова понятным жестом,
Который был весьма уместным.
Так оказались мы в пути.
Благодаря ему мы получили знание,
Что нужна сила для их благосостояния.
Министр дал дельный нам совет
Что можно делать, а что нет.
Мы поступали, как нам сказали,
Но в караване роптать стали.
Я и Генри Син посовещались.
Блад, молчаливый до той поры,
Сказал: «Будем тверды, но и добры».
Да, в опасной ситуации мы оказались.
Я не забуду никогда,
Как Блад, спокойный, как всегда,
Спас нас от явной смерти.
Он встал на пригорок рядом с нами,
Обвел толпу холодными глазами
И сказал тихо нам: «Поверьте,
Не бойтесь ничего на этот счет,
Они безоружны, у нас - пулемет». 

Он не дал хода их продвижению
И заглушил к атаке зов.
Мгновенно, как по мановению,
Он усмирил бунтовщиков.
Показано в моей книге, что лежит здесь рядом,
Как усмирил он бунт одним лишь взглядом.
Мы пристрелили нескольких, повесили троих,
После чего бунт сразу стих.
Скажу, что долг был ясен нам.
Нам нужно было не растеряться,
Умело, смело защищаться,
Дать заодно попутно впрок
Весьма поучительный урок
Всем африканским племенам.
И я во время всей экспедиции
Придерживался такой позиции.

            VII
Подавив бунт, который против нас подняли,
Мы пошли дальше, карты составляли
Тех мест, которые нам обещали
Все предстоящие расходы окупить
И дать шанс, хотя и отдаленный,
В какой-то мере неопределенный,
Свою мечту о корпорации –
Задуманной «Ливийской Ассоциации»
В жизнь претворить.
У «друга негров» планы были,
Как сделать так, чтоб проповедники платили.

Ночью наш предводитель и наш друг
Не изнывал от безделья и от скуки.
Он посвящал имевшийся досуг
Речам  о том, как он бы поступил.
«Нынешние методы, - он говорил,-
Противоречат экономической науке.
Я бы иное предложил –
Сдавать участки миссионерам
И заставлять платить за них -
Двадцать пять процентов годовых.
Такие люди под гнетом долга,
Не размышляя слишком долго,
Насколько я их знаю,
Стали б искать различные подходы, курсы.
Это их бы все время подгоняло
Работать во что бы то ни стало,
В том деле, что я называю,
Использовать природные ресурсы.
Вот где лежит связующая нить –
Набожность с прибылью соединить».

Представьте, каковы мечты!
Какие замыслы небывалой красоты!
Какой богатый ум природный -
Работать с землею непригодной.
Вот какой целью он задался благородной.
Однажды видели мы, как он у скалы стоял,
О чем-то задумчиво мечтал,
А перед ним раскинулось болото
С солоноватою водой, притом
Заросшее бесполезным камышом.
Ритмически булькало там что-то.
Смотрел он, внешне невозмутимый,
На то, как топь рядом дышала
И муть, и ил вверх поднимала.
Он вел себя, как одержимый. 

Он руки к небесам вознес
И восхищенно произнес:
«Какое чудное болото!»
Голос от волнения дрожал,
Когда эти слова он вслух сказал.
В душе его перевернулось что-то.
В нем произошла вдруг перемена.
То был уже не прежний храбрый Блад,
А тот, у кого постоянно, неизменно
Глаза от алчности горят.   

Он увидал нас там, где мы стояли
И Бладом стал, каким его мы знали.
У него был чуть хитроватый взгляд.
Сказал он: «Вас, видно, удивят
Мои эмоции, которые вы наблюдали.
Это для вас только болото,
А мне оно напоминает что-то.
Мое объясненье таково:
Я знаю джентльменов в Сити,
Они дадут тысячи фунтов, если хотите,
За право осушить его". 

А чуть позднее мы нашли
Участок приподнятой земли,
Который выше был, чем соседняя трясина.
Такой выступ выглядел для нас,
Для прочих европейских глаз,
Таких как у меня и Сина,
Как еще одна унылая картина,
То всё, что там, есть бесполезный хлам.
Но Блад увидал нечто иное.
Он, возбужденно бормоча,
Спросил у негра-толмача:
"У этого места название какое?"
Толмач сказал: "Ну, скажем для примера,
Негры из племени лесото
Зовут его просто "Болото". 
Не отрывая от болота взгляда,
Взгляда первопроходца-пионера,
Блад переименовал участок в Эльдорадо.
Он также считал, шагая по долине,
Что вечный снег сияет на вершине.

            VIII
Теперь мне, пожалуй, надлежит
Показать то, что подтвердит
Об Африке правдивый мой рассказ.
В то время, когда наша империя
Отравлена атмосферою неверия,
Чтобы добиться у читателей доверия,
Нужен ряд фотографий на показ.

Блад преподнес нам в городе урок:
"Представьте, что собьет вас с ног
На землю гигантский носорог
И пробежит по вас, как по ковру.
Будут читатели в раздражении,
Картинки нет, им это не по нутру.
Какое сложится о нас общественное мнение?
Пришла к нам мысль у самого порога
Привести в действие хитроумный план.
Приобрели мы чучело большого носорога,
Фотоаппарат "Кодак", из полотна экран.
Навел на фокус я, вот и вся работа,
И вот для читателей уже готово фото.

Мы относились к зверям плотоядным
С мужеством, я бы сказал, наглядным,
Мы не обращали на них внимание.
Львы белого не будут есть,
Если рядом с ними негры есть.
А их, то есть негров, здесь в изобилии
Их можно найти при небольшом усилии,
Не требуется особое старание.
Удобно, о чем вести здесь можно речь?
Друзей и близких надо беречь. 

Сейчас рассказывать я стану
Дань отдам другому великану -
Белому большому носорогу,
Siste Viator Africanus.
Такой зверь в саванне есть, ей Богу!
Зверь, которого я опасался
И от которого спасался.

Он весь покрытый толстой кожей,
Гигант, ни на кого больше не похожий.
Животное это травоядное,
Неповоротливое, нескладное,
Однако опасное, если начнет играть.   
Тогда никому не сдобровать.
Вы не шутите с носорогом,
Он запросто проткнет вас рогом.

Однажды в знойный душный день
Я выбрал для себя погуще тень,
Сумку с патронами не взял.
Животное намерилось пройти,
Как раз по тому пути,
Где я в тени лежал.
Что должен был бы сделать я?
Бежать? Нет, это не для меня (*).
Блад, стоявший со мной рядом,
Проворно на дерево вскочил
И с дерева отчаянно вопил:
"Останови его своим упорным взглядом".

(*) Нет, нет, меня сковал не страх.
Ноги мои запутались в корнях.

Взгляд человека и животного быть должны
Между собою вместе скрещены,
Что создает большой накал.
Мои нервы были напряжены,
Но страха я не ощущал.
Не стоит расхваливать меня,
И каждый поступил бы так, как я.
Храбрость - понятие физическое,
Оно отнюдь не метафизическое.

Я нагнетал свой взгляд магический,
Который для животного был критический.
Оно от ужаса дрожало
И, наконец, замертво упало.
По крайней мере, посчитал я так.
Отвел взгляд в сторону я, дурак.
Таинственные лучи вмиг прекратились
И органы зверя вновь оживились.
Животное активным стало снова.
Оно стремительно вскочило
И меня всей массой придавило.

На фото подставка и провода видны,
Да и собака там некстати.
Эти нелепости будут устранены,
Когда моя книга окажется в печати.

Это пытались сделать тридцать раз,
Но к счастью для стихов, сейчас
Блад выстрелил, так сказать,
Поэтому носорог смог убежать. 
 

          IX
Миля за милей путь втроем
Преодолевали мы, идя гуськом,
Страдая иногда от жажды.
Привычные лица белого народа
Во время нашего похода
Мы видели, насколько помню, дважды.
В первый раз это была экспедиция,
Без всякого сомнения белолицая.
Кому-то в Лондоне неймется
Поставить перед топографами цель -
Узнать, проходит ли тринадцатая параллель
Возле определенного колодца
Или точно через одиночный баобаб,
На который претендует бедуин-араб.
Им также предстояло решить судьбу слонов -
Уничтожать ли их как вредных червяков.

В группу входили с английской стороны
Высокопоставленные чины.
Там был не один аристократ,
Чему был Блад ужасно рад.
Им овладел желаний пыл
И он немедленно вскочил,
В нашем присутствии вскричал:
"Я иду к ним. Мы при желании
Можем использовать в своей компании
Их деловой потенциал,
Их титулы и связи личные.
Носителям исторических имен
Вступать несолидно в дрязги пограничные
И разбирать их со всех сторон.
Они должны найти свое призвание
Там, где возвысится мое финансовое здание". 

Через двадцать минут, коротких для меня
Блад возвратился, их кляня.
Когда мы спросили, что случилось,
Он нам ответил: "Ничего не получилось.
У них слишком низкий интеллект.
Я никого не смог включить в проспект.
Их руководитель, хотя и лорд,
Упрям, невежествен и тверд.
Я привык иметь дело с разными людьми,
Но эти аристократы, черт возьми,
На что-то скверное намекали,
Что я со лбом, мол, толоконным.
Затем они высокомерно стали
Над моей спортивной курткой насмехаться.
Я посчитал себя немного оскорбленным,
Решил, что пора мне восвояси убираться".

Но есть другая сторона дела
И я могу позволить себе смело,
Не будучи к его версии предвзятым,
Сделать по этому поводу намек,
Который читателю пойдет впрок
В книге, которая готовится к печати. 
Почему встречу пришлось прервать?
Конечно, Блад был слегка обижен.
И даже правильней сказать, унижен.
Но можно ли шутки говорить со злостью
И подкреплять их энергично тростью?
Ну, хорошо, оставим это в стороне,
Но как кажется сегодня мне,
Он вел себя тогда отлично.
Что же касается официальных шишек
Которых, видимо, излишек,
Включая пэра лично,
(Он грезит демаркацией
С любою европейской нацией),
То эти люди нашей страны
На вымирание обречены.
Заметил Блад: "Они ведь мусор для державы".
А люди типа Блада всегда правы. 

Следующая встреча по иронии -
Факт недосмотра ведомства колоний.
Син, бродя по джунглям споро
В поисках боа-констриктора,
(Это удав, животное большое),
От остальной нашей группы оторвался
И с местными солдатами там повстречался.
Их возглавляли трое -
Француз, чиновник прусский
И, по нашему мнению, какой-то русский.
Это та самая коалиция,
Чья неизменная позиция -
На море Англии угрожать
И покушаться на ее господство,
Не признавая ее господство.
Об этом должен англичанин знать.

Намерен ли был мой друг бежать?
Нет, так о нем нельзя сказать.
Следил он за ними до поворота
С презрительной улыбкой, вот здесь фото!
Но эти бюрократы преследовать его стали
И вплоть до палатки капитана сопровождали.
Они были на удивление грубы
В своих методах с пришельцами борьбы.
А русский был просто невыносим.
Все наше окружение
С трудом вело беседу с ним.   
Сказал он, что послан некою комиссией
С одной священной миссией
Призвать все мировое мнение
Разоружить нашу экспедицию,
Чтобы не нарушала она традицию.
Он говорил, что тяготы войны
Тревожат людей его страны
И они без каких-нибудь рефлексий
Борются против войн, против аннексий.
Немец спросил меня, не без брутальности,
О наших именах и нашей национальности.
На меня нашло вдруг вдохновение.
Я, не задумываясь ни на мгновение,
Нанес удар с невинным видом:
"Давно считаюсь я апатридом".
Конечно, это была уловка,
И это понятно даже ежу.
Я от последствий уклонился ловко.
Но я по правде вам скажу:
Не знаю, к какой наци я принадлежу.               
               
Во мне немец присмотревшись увидал
Черты многих наций, так и записал:
"По внешнему виду он испанец,
Вполне возможно, что и финн,
Или из Сицилии итальянец,
Но скорей всего, что это армянин".               
               
Блад же, известный умением своим,               
Решил притвориться глухонемым:
Гримасы корчил и мычал,
А также приходил в остервенение.
Они занесли так в свой блокнот:
"Глухонемой, к тому же идиот".
Троица пришла к такому заключению:
Если их лидер дегенерат,
То пусть идут, куда хотят.
      
             X
К нашему большому облегчению
Пришел конец их посещению.
Но еще опасней враг нас поджидал,
Страшнее, чем аллигатор,
Для тех, кто пересекал экватор.
Об этом в книгах я читал.
Вспыхивает в джунглях страшная чума,
Люди почти все умирают,
Но те, кто спокоен и умен,
Те все-таки выживают.
Сказал Син: "Я что-то не пойму,
Вы думаете, что схватите чуму?"
Однако недооценил опасность он.
Трагедия наступила скоро.
Когда лагуну пересекали, в ту пору,
Мы замочили сильно ноги.
На следующее утро начал я чихать,
Наш лагерь стал заболевать,
Все члены экспедиции слегли в итоге.
У Блада болезнь приняла
Аллотропическую форму,
То у него в желудке боль была,
То всё приходило в норму. 
У Сина был жар, горел в огне,
Жаловался на слабость он в коленях,
Лежал все время на спине
И боль ощущал в ступенях.
Болезнь неотступно наступала.
В течение многих дней
Боролись отчаянно мы с ней
И натерпелись от нее немало.   

              XI
Наш паланкин был на земле,
Окна завешены, мы во мгле.
Чума внезапно прекратилась.
Внутри сидели мы, молчали,
Ни звука к нам не доносилось.
Возможно, осуществили мы свою мечту
И, наконец, достигли Тимбукту?
Наши носильщики молчали,
Меж тем хозяева их отдыхали.

Мы с Бладом были чересчур слабы
Для разговоров и ходьбы
И находились в оцепенении.
А Син, раздвинув занавеску,
Надеясь увидеть ожидаемую феску,
Вскричал в сильном волнении:
"Это совсем не Тимбукту, не сераль,
Какой-то замызганный крааль
Или дикарей походный стан.
Но главная беда - исчез наш караван".

Вечером дикари этой земли
К своему вождю нас отвели.
Я вам скажу о первом впечатлении:
Вождь был вежливым и толковым,
Сказал, что держит нас не в заключении,
А будем связаны мы лишь честным словом.

Блад, когда остались мы втроем,
Проинструктировал нас обо всем,
Видя, что смотрим мы на него растерянно.
"Тюремный режим, да, мне знаком", -
Он заявил уверенно.

"Первое дело, попав в тюрьму, -
Привыкнуть к клетке и ярму.
Открытия не сделаю я тут,
Сказав, что на непосильный труд
Нас дикари, конечно, обрекут.
На честное же слово нам наплевать,
Плевое дело - его нарушать". 
 
Услышав это, мы побежали,
Оружие схватили смело,
Засаду сделали умело
В которую бы вождь и воины попали.
Мы притаились за небольшим холмом,
Место удачное для засады,
Где вождь, по-видимому, ходил пешком
В часы короткой утренней прохлады.
Он шел, ничего не подозревая
Туда, где лежала тройка боевая,
Спрятавшись за невысоким бугорком.
Но несмотря на приготовления
Случились странные явления,
Как будто были мы в тени затмения.
Я правду говорю, клянусь я в том.

Бладом был взят точный прицел,
Я, как и Вильям, хорошо стрелять умел,
Но ни одна из наших пуль
В цель не попала, абсолютный нуль.
Вождю был не опасен пистолет.
Носил он на цепочке
Фетиш на шее или амулет
И краской красной с головы до ног окрашен,
Его вид был омерзителен и страшен,
В особенности ушные мочки.

В прошлом году я бы над этим посмеялся,
Но я теперь себе признался,
Что широко распространен и головоломен
Мистиком Эндрю Лангом найденный феномен.

Вернувшись в Англию, я посчитал,
Что это входит в мою миссию
Направить сведения в Психологическую комиссию
И я, конечно, им написал.

Они меня поблагодарили,
Однако при этом заявили,
Что такие данные получали много раз,
И есть у них один приказ
За это ни пенса не платить.

        XII
Вождь был страшно возмущен
И стражу тотчас вызвал,
Ногами топтал и слал проклятья.
Как говорят миссионеры,
Известны им многие примеры,
Как поступают язычники, наши братья.
Вот мы в тюрьме. На первый взгляд
Это был из заостренных кольев ряд.
Наш лидер находился с нами.
Он, бедный, целыми часами
Служил отличною мишенью.
Его забрасывали камнями,
Тухлыми яйцами, дохлыми котами.
Туземцам присуще то уменье.
Наши носильщики не возлюбили сэра,
Имели зуб на миллионера.

В то время про себя я думал так:
Это бесконечное дразнение - пустяк.
К бревну привязанным быть, это понятно,
Отнюдь нисколько не приятно.
(Любой вам скажет, если он не чудак). 
Но рев толпы страшит меня:
"Ждем с нетерпением следующего дня". 
 
         XIII
Когда остались мы втроем,
Сим выступил с обращением, и в нем
Он умолял Командора приложить все силы
К тому, чтобы своих верных друзей
Спасти от неминуемой могилы.

Сказал Блад: "Не верю я в перемену,
Но каждый человек имеет цену.
Двери открыты быть должны
Даже на пороге большой войны".
Блад, этот не любитель многословия,
Не дрогнув духом ни на йоту,
Составил дипломатическую ноту,
В которой содержались наши условия.   
"К сведению тех, кто желает разузнать,
Где золото в мешке искать,
Которое спрятала экспедиция.
Возможно, знают другие лица.
Им стоит обратиться
К кое кому и с ними разговор начать".
Монарх прочитал, изволив начертать:
Свою резолюцию эмфатическую:
"Мне эту ноту нельзя принять,
Ноту не строго грамматическую".
Я должен сделать здесь признание.
Король, увидев наше разочарование,
Повел себя вполне дипломатично.
Если бы выкуп он получил,
Он нас троих бы отпустил,
Но выкуп должен выглядеть прилично.
Пора закончить этот спор
И заключить отличный договор.

"Моя цена, - Вильям изрек, -
Ничтожно, видимо, мала.
Я самый скверный человек
На шаре всем земном.
Я не ценней табачного окурка,
Ленивей я любого турка,
Трусливого при том.
Семнадцать шиллингов - моя цена.
Согласны? Вмиг сделка будет заключена".

Король той речью был раздражен,
Прервал словами: "Наоборот,
Здесь должен быть другой расчет.
Мы видим, что имеем дело с негодяем,
Но его цену отлично знаем.
Скажем, тридцать пять тысяч фунтов
Вы можете выкопать из грунта.
Но Блад сделал энергичный жест,
Который означал протест.
Тогда вмешались я и Командор:
"Вашему Величеству сказали,
Что золото в лесу мы закопали,
Оно лежит там до сих пор.
Мы это место точно знаем,
Его, безусловно, откопаем".

О бедный Вильям! Унижения и боль
Подействовали на его ум столь,
Что он не питал к нам благодарность.
Вскричал он: "Грядет беда!
Ох, не ведите их туда!"
Только безумец мог предложить это решение,
Мог проявить такую странность.
Мы ради же его спасения
Шли на такие жертвоприношения.

Король доволен был и не сердит,
Для поисков был путь открыт.
Но предупредил: "Примите во внимание,
Если будет хоть часовое опоздание,
То Капитан будет убит."
   

             XIV
Увы! В течение недели
Посланцы нас найти сумели.
Но мы защиту крепкую создали,
Если выражаться адвокатским языком.
Но тем не менее, нас в цепи заковали,
Отнюдь не юридические при том,
Тяжелые ядра привязали,
Все время глаз с нас не спускали
И погоняли нас бичом.
С варварством, умом непостижимым,
Они показали нам, корча гримасы,
На то, что стало с предводителем любимым-
Большая куча кровавой массы.
Дикари на части тело разрубили
И между собой его делили,
Прибегнув к древнему безмену.
Ну что ж, каждый человек имеет цену. 

Ужасы стали нагнетаться.
Я обернулся, чтобы попрощаться
С Сином.  Вместо Сина
Передо мной ужасная картина.
Отчетливо я увидал,
Что невдалеке костер пылал,
И в центре пяти дикарских групп
Из моего друга варят суп.

Затем увидел я тиски
Как раз для пальцев моей руки.
Ага! Значит, дикари будут меня пытать.
Не стану криками их развлекать.
Помимо прочего, это интересно,
Хотя неприятно, говоря честно.

Они подвесили меня
Ногами вверх, вниз головой
Я так висел почти полдня,
Высунув наружу язык свой.
Они втыкали в тело колья,
Чтоб над собою потерял контроль я,
Но они просчитались вновь.
Меж тем вдруг худшее случилось,
Беда такая приключилась:
У меня из носа пошла кровь.
Я стал их громко проклинать,
Что, к счастью, было им не дано понять.
Но даже находясь под пыткой
Своей презрительной улыбкой
Я заставлял мученья продолжать.
В страшной улыбке застыли губы,
Следы растягиваний кровавых,
Язык прикушен, в оскале зубы,
Таким подвесили меня на дыбу
И вывихнули в конце концов суставы.
Сняв с дыбы, накинули на шею глыбу,
Заставили бегать по горам,
Усеянных колючками и щебнем там.
Затем меня в бочонок поместили,
В который они гвозди вбили.
Один тип гвоздь мне в зад вогнал.
Кричал ли я? Нет, не кричал.
Я пел патриотические песни,
Они казались мне уместней,
Чем стон и крики интересней.
Но, наконец, закончились мои страдания.
Стойкость моя понравилась врагам,
Этим примитивным дикарям,
И я добился их признания.
Когда наступил момент прощания,
Они оказали мне внимание,
Меня проводили за свой счет,
Продемонстрировав почет.

Но вот и Лондон. Мне всё привычно тут.
Нет дикарей и не грозит мне бунт.
Могу входить в любые двери я,
Везде могу войти в доверие.
Мои записки, мои знания
Принесут тысячи за издания.
Нет, не в рупиях и не в рублях,
Не в песо, кронах и других деньгах.
По меньшей мере для дебюта
Это будет английская валюта -
Прекрасный, полновесный круглый фунт.   

О, Англия, для меня было бы лестно...
Простите, это вам неинтересно,
Как я считаю.
Вы это можете сочинить и без меня,
Сидя уютно у каминного огня,
Поэтому на этом я кончаю.
Только хочу еще раз заявить,
Что Блад и коммодор Син, без сомнения,
Могли бы рассказ мой подтвердить,
Мои слова все без исключения.
Но этих джентльменов нет, увы,
Имею я в виду, в живых. Они мертвы.

      Хилер Беллок