Как казаки конец света встречали

Как казаки конец света встречали
(рассказ)

Даже обыденное и привычное
становится заманчивым и интересным,
нужно только уметь ощущать и видеть сокрытое!

Казаки – это мы. Группа отважных и смелых молодых людей, не устрашившаяся на подвиг не ради себя самих, но ради всего человечества. В нашем лице.
Геракл совершал свои подвиги, да Винчи написал свою «Тайную вечерю», Стаханов установил свой знаменитый рекорд, Гагарин первым отправился в космос… Мы решили напиться.
Прозаично? Отнюдь! Был повод мирового масштаба.
Про него много говорили и много писали. И еще больше думали. Сомневались и шутили, смеялись и роптали. Пресловутый конец света, так точно назначенный нам жестокими майя, шел по пятам благочестивых граждан, приводивших в порядок свои дела, прощавшихся с родственниками и знакомыми, рывших и обустраивавших подземные бункеры, твердо собираясь пережить сто тысяч лет ядерной зимы с запасами солки и свежезасоленного замороженного сала с консервами.
Решили и мы (то есть - я и мои друзья) внести скромную, посильную лепту в, так сказать, вселенские проводы человечества.
Способом проводов единодушно была избрана «пьянка банальная» - (я когда-то учил латынь, но сейчас уже многое мною забыто, рискну лишь предположить, что по-латыни это будет что-то вроде «pianca banalnicus», ну да это не важно – все и так прекрасно знают, о чем идет речь…) – современный тип увеселительного мероприятия, основанного на сценарии «пришел – нажрался - ушел». Но - обязательно с философским акцентом (в любой его форме).
Местом проведения мероприятия определили местный бар «Пятница» - весьма приличное заведение (хоть и на окраине города) с большим, вытянутым в длину, залом, дубовыми, покрытыми скатертями, столами и такими же дубовыми лавочками, крытыми лаком, аквариумом с живыми рыбками и двумя большими плазмами по концам зала.
Итак, пятница. Конец света, а день-то – рабочий. Казалось бы, двойное невезение, ан нет – тройное! Потому что накануне был новогодний корпоратив компании, на работу можно было приходить к полудню (и все, не сговариваясь, этим правом воспользовались), но дело это совершенно не поправило – голова отказывалась работать совершенно, а поскольку я состою на службе в компании юристом – это была трагедия – работать попросту не могу.
Но созваниваться с друзьями надо. А то конец света зря пропадет. А они не часто бывают. В последнее время.
Первым набираю Толика.
 - Привет!
 - Привет!
 - Можешь говорить?
 - Да, говори.
 - Ты сёдня будешь?
 - Не знаю. Постараюсь…
 - Что значит – «не знаю»? Такой день!
 - Да ладно тебе!
 - Ты с женой будешь?
 - Ну да!
 - Ну, давай – подходи. Там, если шо, встретимся…
 - Ладно, давай!
Толик отключается. Набираю Славика. Это мой напарник по концу света, если так можно выразиться. Если я приверженец самой идеи (пусть и в шутку), то Славка – приверженец самого повода – сбора под одним флагом нашей дружной компании. И не важно, что выткано на этом флаге – «День взятия Бастилии» или «Конец света».
 - Привет!
 - Привет!
 - Всё в силе?
 - Да, конечно!
 - Коля столик нам заказал. На «Пятнице». На восемь.
 - Хорошо. Я понял. Как остальные?
 - Ну, я, ты и Коля с Костиком точняк. Коля за Костей поехал. Толяну я только что звонил. Вроде, обещался. С Ленкой. Севе сейчас буду звонить.
 - Ладно, давай!
 - Давай! До встречи!
Славик отключился. Набираю Всеволода. Это мой друг детства. Самый «старый» из моих друзей. С ним я дружу столько, сколько себя помню. Сева – сотрудник правоохранительных органов. И почему-то каждый раз, как мы собираемся – он в «в сутках» - на дежурстве.
 - Привет!
 - Привет!
 - Ты в сутках?
 - Пока нет!
 - Будешь сёдня?
 - Не знаю. Постараюсь.
 - Постарайся! Надо встретиться.
 - Лады. Давай!
 - Давай!
Рабочий день проходит томно. Мне стыдно – тысячи людей сейчас вкалывают как проклятые на различных предприятиях, а я… я – юрист. Поборник чести и справедливости. Сижу в уютной теплой конторе, которая теперь, почему-то, именуется на западный манер офисом, и мучаюсь головной болью.
И мне стыдно. А могу ли я что-то с этим сделать? Хоть в глобальном смысле, хоть на уровне одного человека? Могу. Но не делаю. И от этого мне стыдно вдвойне.
Рабочий день тянется медленно, но и он кончается, как кончается все в нашей жизни. А иногда все так удачно кончается именно в пятницу 21 декабря 2012 года.
Освободившись от оков офиса, я спешу в «Пятницу», где наш общий друг Коля уже заказал столик.
Подхожу к кафе.
Явка: я, Славик, Олег (без жены), Толик (с женой - Леной). Коля с Костей пока задерживаются – добираются к нам. Севы пока нет (ни с женой, ни без жены).
Заходим внутрь.
Осклабившись официантке, говорим девушке приятной, даже симпатичной, наружности, что мы заказывали столик на восемь часов вечера. Девушка, улыбаясь нам в ответ, предлагает нам занять любое удобное для нас место – даже диван. Мы в нерешительности оглядываемся – из всех мест в зале занята от силы одна треть. Мы недоумеваем – неужели конец света – семейный или интимный праздник и все празднуют (или убиваются с горя), сидя по домам?
Воспользовавшись предложением официантки, занимаем диван, предусмотрительно пододвинув к нему еще одну лавочку, и начинаем вдумчиво изучать меню.
По поводу водки сомнений нет. Берем ее родимую, только ее! Дискуссия возникает лишь по поводу марки. Возникает, но быстро разрешается – марка выбрана.
Над закусками думаем более основательно.
Наконец, берем картошку «фри» - она горячая и сойдет для растравки. Еще берем селедку – она здесь особенно хороша. И сало. Маслянистое, расплывающееся во рту нежным жиром сало, которое здесь выкладывают на деревянную тарелочку лепестками вокруг стоящей в центре пиалы с горчицей. Сок. Черный хлеб. Для начала пока все.
Мы делаем заказ и отпускаем официантку, которая покорно стоит над нами с блокнотом и ручкой, пока мы разбираемся в своих предпочтениях.
 - Ну, как дела? – спрашивает меня Олег, который сидит от меня по правую руку, и с которым мы редко видимся, и толкает меня легонько, по-дружески, кулаком в плечо.
 - Да, нормально… - отвечаю я.
«Да, нормально…» - расхожая в наше время фраза, которая в переводе на язык современного среднестатистического человека переводится примерно как: «У меня все хреново. Настолько хреново, что я готов биться головой об стену, но из каких-то непонятных мне самому правил внешнего приличия, я сдерживаю себя. Я держусь! Спасибо, что спросили, но прошу Вас далее не проявлять столь интимное участие в моей судьбе, а жить своей жизнью».
«Да, нормально…». А сколько всего скрывается за этой фразой! Слезы сорокалетней женщины, которой изменяет ее муж; отчаяние матери, которая не может никому из стыда признаться, что ее сын – наркоман, а сама она не может с ним справиться, но хочет его спасти и ей нужна в этом помощь; неразделенная или обманутая любовь молоденькой девушки, в первый раз испытавшей разочарование от того чувства, которое должно приносить лишь восторг и счастье, вести по жизни людей вперед и ввысь; тихая злоба рабочего, которого начальство «кинуло» с зарплатой; боль терзаемого хворью, о которой не принято распространяться во всеуслышание, мужчины в самом расцвете сил; обида старика-ветерана, которому в автобусе нахамил юнец за неповоротливость и нерасторопность контуженной ноги, которая приняла на себя тяжкий удар в борьбе с фашизмом за светлое будущее, за всех нас, включая хама-юнца; отчаяние – как последнее чувство, тень погасшей надежды – за страну, которую загнали в пропасть нечестные политики и умелые дельцы, испытываемое многими…
Мне хочется ответить правдиво и полно. Рассказать, что с утра и до самого позднего вечера я мучаюсь сумбуром и неустроенностью своей жизни, мириадами страхов и сомнений.
Хочу рассказать о том, что каждый день мне кажется, что я болен, что мучаюсь какими-то неведомыми мне болячками, которые, хоть и не укладывают меня в гроб, но одолевают постоянно как жужжащие, надоедливые комары. Хочется рассказать, что я подозреваю у себя невроз, но не хочу обращаться к врачам, так как я не уверен в правильности поставленного мной самим себе диагноза и еще, потому что врачи тут же сгребут с меня с три короба, вне зависимости от того, болен я или здоров.
Мне хочется рассказать, что я полгода тому назад расстался с девушкой, Настей, которая мне до сих пор нравится, но которой я безразличен и от этого я очень и очень переживаю и душевно мучаюсь.
Мне хочется рассказать, что на работе у меня периодически не лады, и по пятницам – между четырьмя и пятью часами, когда надо делать недельный отчет по судам – у меня начинает дергаться правый глаз. А при словах начальства: «обжаловать» или «надо судиться» - начинает дергаться левый. А поскольку фразы «обжаловать» и «надо судиться» звучат чаще, чем необходимо готовить недельный отчет, то и левый глаз у меня дергается чаще, чем правый, из-за чего возникает неприятная несинхронность, которая не прибавляет мне настроения…
Все это мне хочется выпалить друзьям как на духу. Но я смотрю на друзей и понимаю внутренне, что я не могу, что я не скажу им этого. Не потому, что я им не доверяю или боюсь, что они меня не поймут. Нет! Мы давно знаем друг друга и привыкли доверять друг другу. Просто… Да я и сам не знаю – почему я не могу сказать им всего, что лежит у меня на душе…
И поэтому я лишь говорю:
 - Все нормально, Олежка. Все хорошо… Как сам?
 - Что я хочу тебе сказать… - многозначительно произносит Олег. – Не женись как можно дольше!
Наш столик тонет в дружном хохоте от этих слов. Я первый опомнился и напоминаю Олегу, что он самый рьяный из всей нашей компании кричал и доказывал, что «мужик должен жениться не раньше 27-28 лет», а сам женился самым первым из нас – в 24. И теперь имеет не только прекрасную молодую жену, но уже и маленькую дочурку.
 - Неужели не хорошо? – все еще сквозь смех спрашиваю я его.
 - Хорошо, - улыбается Олег, но потом вздыхает. – Но и тяжело…
 - Что ж ты хотел? – спрашиваю я. Я верю Олегу, что тяжело, но втайне по-доброму ему завидую. Семья. Жена и дочь. Вот он – апофеоз жизни, не конечная, но наивысшая точка, квинтэссенция бытия. Как я от этого далек. Но, Боже, как я этого хочу!
Нам несут водку, сок и… хлеб.
Пару минут разговор идет ни о чем. Незаконченные, обрывающиеся фразы и фрагменты разговора не могут связать его воедино для нас.
Наконец, не выдерживает Толик – самый непоседливый и нетерпеливый из нас:
 - Ну, давай – разливай по первой. Пацаны потом догонят. Нечё опаздывать.
 - Нальем им по «штрафной» как придут, - соглашаюсь я и принимаю на себя роль разливающего.
Водка разлита. Мы поднимаем стопки, Лена – бокал с красным вином.
 - Ну, друзья мои, - перехожу я на патетический тон. – Был рад дружить с вами всеми. Жаль, что так доводиться умирать – в расцвете лет и сил. Прощайте! – я предлагаю не чокаться.
Я любитель черного юмора и сейчас ломаю комедию, но друзья все же смотрят на меня шутливо-возмущенно. Но пьют.
Не успеваем мы выпить по первой, как появляются Коля и Костя, занимают свои места и негодуют на нас за то, что мы начали без них.
Но мы не теряемся – мы знаем, как поправить положение – и я сразу же наливаю на всех по новой. Мы просим подошедшую снова к нашему столику с приборами для новоприбывших, официантку ввести на стол тяжелую артиллерию: пасты с разными начинками, пиццу, жаркое… Мы не скупимся – после конца света ведь будет не до экономик и денег, правда?
Осушив стопки, с моей подачи все за столиком обсуждают Длинный счет майя, его окончание, летоисчисление майя, учат прочтенные мною несколько часов назад в Интернете термины по исчислению времени, принятые у майя – тун, к’атун и б’ак’тун. Приходим к единодушному выводу, что грегорианский календарь легче (да и привычнее). Славик хвастается тем, что может произнести правильное название знаменитого исландского вулкана Эйяфьятлайёкюдль. Мы все по очереди пытаемся повторить название, но выходит как-то не очень – здесь нужна тренировка. Мы бросаем это занятие и решаем выпить по третьей, тем более, что нам несут сало и селедку.
Я разливаю. Мы выпиваем и Коля, лукаво глядя на меня, говорит:
 - А помнишь БАК?
Помню ли я БАК? Мне ли не помнить БАК! Конечно я помню БАК! Только смутно и частично…
Большой адронный коллайдер, сокращенно БАК — ускоритель заряженных частиц на встречных пучках, предназначенный для разгона протонов и тяжёлых ионов (ионов свинца) и изучения продуктов их соударений. Коллайдер построен в научно-исследовательском центре Европейского совета ядерных исследований (ЦЕРН), на границе Швейцарии и Франции, недалеко от Женевы. БАК является самой крупной экспериментальной установкой в мире.
Его первоначальный запуск планировался на конец лета – начало осени 2008 года. Далекий 2008-ой. Как же это было давно! Но помню как сейчас…
Лето. Я уволился из банка. Сессия в Харькове – только в середине осени. Я валял дурака дни и ночи напролет. Особенно ночи. Чаще всего – с Колькой. От него я впервые о БАКе и узнал.
И вот – очередной поздний вечер. Мы с Коляном гуляем по вечерним улицам, выпили по две-три бутылки пива и вдруг встречаемся посреди улицы со знакомой компанией из трех-четырех человек. Слово за слово – оказывается, они тоже знают о БАКе. Тоже наслышаны и начитаны о том, что эксперименты, проводимые с помощью БАКа, могут привести к образованию на Земле черной дыры, которая поглотит нашу планету. А мы молодые и раззадоренные! «Может» - значит наверняка! Наверняка. И точка. Нужно же доверять науке, в конце концов.
Так родился знаменитый впоследствии в определенных узких кругах коктейль «БАК».
Водка, растворимый кофе и пепси-кола (желательно холодная и именно пепси-кола, а не кока-кола).
В емкость (в нашем случае – пластиковый одноразовый стакан) насыпается две-три ложки кофе, наливается мера водки («по вкусу» - как говорят в поварской науке) и по готовности пьющего в тот же стакан наливается пепси. Фокус в том – что выпить надо сразу, как нальют пепси – еще с пеной. Водка тогда не чувствуется вовсе.
Так мы прощались друг с другом и встречали сумерки человечества.
Время было лихое, вольное и дурное.
Не знаю, как насчет всеземных катаклизмов, но мой личный мир в ту пору поздними вечерами штормило хорошо.
Вечера под тематикой БАКа, с отступлениями на общефилософские темы, стали традицией. Каждодневной.
По прошествии двух-трех недель стало ясно, что с черной дырой у ученых, возможно, ничего и не получится (тем более что испытания БАКа стали регулярно откладываться и переноситься), а вот в наших печенках черные – не черные, но дыры-то уж точно могут в скором времени образоваться.
Тогда «БАК» был нами оставлен, мы дружно занялись спортом, а осенью я устроился на работу.
Мы с Колей смеемся и вспоминаем БАК. Мы – ветераны концов света за нашим столом.
Мы выпиваем по четвертой и приступаем к составлению рейтинга вариантов конца света.
Славик, например, предпочтительнее относится к так называемому «зомби-апокалипсису». Он считает, что в результате радиационного (или иного) катаклизма мы все дружно превратимся в живых мертвецов.
Я на минуту представляю себе, как все люди превращаются в зомби – становятся на четвереньки, с ужасными искаженными лицами ходят по улицам в тщетных попытках урвать кусок живой плоти. Представляю, как я иду на работу на четвереньках, несу в зубах портфель с доверенностями, ходатайствами и другими процессуальными документами и рычу на всех по сторонам, тоже в погоне за живыми. Хотя нет, юристы не превратятся в зомби, потому что они уже и так через одного вампиры-кровопийцы. Меня внутренне передергивает от отвращения, и я отгоняю от себя эту фантазию.
Кто-то «ратует» за неизвестный ранее сильный и смертоносный вирус, который скосит под чистую всех людей и от которого не будет противоядия.
Другие говорят о природных катаклизмах – землетрясениях, цунами и пр.
Мне лично самому больше нравится вариант с метеоритом. Быстро, эффектно, красиво. Погибель из космоса. Даже чуточку романтично.
Я начинаю мысленно представлять, как из далеких глубин вселенной к Земле – маленькой и беззащитной – стремительно приближается огромное космическое тело, неся погибель человечеству за все его войны и прочие грехи. Внезапно, ловлю себя на мысли, что это было бы даже здорово, но тут же в ней раскаиваюсь.
 - А сколько бы конец света решил проблем! – говорит задумчиво вдруг Славик. – Не надо сдавать отчетность квартальную в налоговую…
 - Платить коммунальные услуги, - подхватывает Костя.
 - Ездить в суды, - мечтательно протягивает Олег.
Тогда я представляю другую картину, ведь мне тоже в понедельник нужно в суд слушать скучное гражданское дело.
Моему мысленному взору предстает уже другой – локальный – конец света…
На Землю летит все тот же метеорит. Только, не долетая до земли, он взрывается, распадаясь на тысячи и миллионы мелких осколков. И эти осколки падают и каким-то чудесным образом попадают разом во все без исключения суды Украины – первой, апелляционной, кассационной инстанций и в Верховный суд. И сжигают все суды дотла. Разумеется – ночью. Чтобы никто не пострадал. И тогда на следующее утро люди от безысходности одумываются и начинают жить более честно, более отзывчивее относиться друг к другу, доверяя друг другу, ведь судиться уже негде, по крайней мере, пока заново не отстроят сгоревшие судебные учреждения.
«Но нет! – думаю я. – Все равно – не вариант! Тогда столько людей останутся без работы – судьи, помощники, секретари, сотрудники канцелярий судов… Это целая тьма народу, зачем лишать их куска хлеба? Фантазия, будь скромнее!».
Но не фантазировать вовсе я не могу себя заставить.
И вот мне снова представляется все тот же метеорит, только теперь он почти полностью сгорает в верхних слоях атмосферы. До поверхности земли долетает лишь осколок величиной с кулак. Он летит, летит… И попадает в окно Апелляционного суда Донецкой области (палаты по гражданским делам), прожигает насквозь толстые стенки сейфа и сжигает дотла каким-то образом лежащее отдельно от других дело прокурора N-ского района Донецкой области в интересах гр-на ***-ова к нашему предприятию. Дело горит, я даже ненадолго явственно ощущаю жар от этого огня – согревающий и дарящий тайное удовлетворение как долго вынашиваемая и хорошо осуществленная месть. И вот от увесистого тома со множеством справок и ходатайств, закрученных пояснений, в которых я тщетно пытался разобраться накануне, остается лишь горстка пепла.
И вот, в понедельник, я, как ни в чем не бывало, прихожу в суд, а девушка-секретарь коллегии говорит:
 - Сожалею, но заседания по делу не будет…
 - Что так? – удивленно спрашиваю я.
 - Да, понимаете… - объясняет девушка-секретарь, переминаясь с ноги на ногу. – В дело попал метеорит и сжег все материалы полностью. Один пепел остался.
 – Какое несчастье! – всплескиваю я руками. – А я так надеялся, что мы сегодня все отслушаем. Что же теперь делать?
 - Дело придется восстанавливать, - пожимает плечами девушка-секретарь.
 - А сколько на это понадобится времени? – осведомляюсь я.
 - Точно не знаю, - говорит девушка-секретарь. – Но как только все будет готово – мы обязательно Вас вызовем повесткой.
Я уже собираюсь уйти, как девушка-секретарь с сожалением добавляет:
 - Но это будет уж точно не раньше лета. Или следующей зимы…
Я лишь печально развожу на это руками, и только выйдя за дверь и убедившись, что меня никто уже не видит, делаю характерный жест рукой и вполголоса радостно произношу: «Yes!»…
От моего фантазерства меня возвращает в мир реальности легкий хлопок по плечу и короткая, но априори лишенная возражений, команда: «Наливай!».
Я разливаю и мы выпиваем за Лену, которую все дружно признают победительницей в конкурсе «Предложи свой вариант конца света». Оказывается, замечтавшись, я прослушал, как Лена рассказывала, что сегодня ровно в восемь утра у нее в деревне у родителей в доме отключили свет. Вот это в точку – конец света. В реальности. Был свет и вдруг не стало. Конец! Конец света. И время точно по расписанию.
 - А я на конец света поспорил, - говорит Костик, и мы все с удивлением поворачиваемся к нему.
 - Я поспорил со знакомой, - объясняет Костя. – Если конец света будет – я ей ставлю ящик пива, а если нет – она мне ставит ящик пива. Если конец света будет – отдавать мне ей не придется, а если не будет – тоже классно и я еще с ящиком пива на руках остаюсь.
Мы дружно смеемся и хвалим Игоря за находчивость.
На столе у нас уже стоят горячие блюда.
Появляется официантка с новой бутылкой водки взамен выпитой нами. Одновременно через другую дверь напротив входит Сева.
Он в форме. Лейтенантские погоны блестят звездами. Я никак не могу привыкнуть, что он милиционер.
И не я один. Стоило ему появиться, как шумная компания в противоположном конце зала притихла да еще трое-четверо ребят среди зала втянули головы в плечи.
Сева отыскивает нас взглядом и бодро направляется к нам.
Мы здороваемся и предлагаем ему выпить с нами по одной. Уже не тешим себя иллюзиями и ни о чем его не спрашиваем. Он в форме – а это знак – с нами он не останется.
Сева выпить отказывается. Не положено. Служба. Его срочно вызвали на дежурство. Он зашел лишь на 5 минут поздороваться и узнать, как у нас дела.
Мы по очереди говорим, что «у нас все нормально». Спрашиваем его о том же. Удивительно, но и у него «все нормально» (даром, что нужно ехать куда-то в ночь зимой в холод от теплого дома и от жены).
Мы с сожалением прощаемся с ним и выпиваем по налитой.
 - Ну, что нового на работе? – спрашивает у меня Толик, и по хитрому прищуру его глаз и тону вопроса я вижу, что он настроен сейчас на правовую дискуссию.
 - Да так… Ничего особенного, - отвечаю я. – Хотя нет. Постой! Недавно обжаловал решение суда, которое было без мотивировочной части.
 - Как так? – уточняет он.
 - А вот так, - объясняю я. – Вступительная, описательная, резолютивная части в решении есть, а мотивировочная отсутствует напрочь. Точка! В том числе на этом основании я писал апелляцию.
 - Ну, это само по себе еще не основание для обжалования, - протягивает Олег.
 - Ты имеешь ввиду - «Не може бути скасоване правильне по суті і справедливе рішення суду з одних лише формальних міркувань»?– цитирую я по памяти вторую часть 308-ой статьи Гражданского процессуального кодекса Украины.
 - Да. Именно это!
Между мной, Толиком и Олегом разгорается дискуссия. Мы трое – неразлучные в недавнем прошлом друзья по институту, а позже – Академии, одногруппники, вместе учившиеся на юрфаке. Теперь уже каждый из нас вышел на свою самостоятельную юридическую стезю в своей жизни. Олег стал начальником юротдела в серьезной компании. Прошли времена, когда Толик списывал у меня контрольные и модули, теперь уже я частенько звоню ему, чтобы попросить совета в некоторых вопросах, которые ставят меня в тупик. Что иной раз подтверждает, что теория и практика – две совершенно разные вещи.
Остальные наши товарищи возводят очи горе, негодуют на нас, и, в конце концов, начинают шикать на нашу «правовую мафию». Снова звучит команда «наливай!», которая и кладет конец нашему спору.
Славик обижается на затеянный нами спор в первых рядах. Он экономист и работает сейчас в серьезной фирме бухгалтером.
А мне вот дискуссия по душе – она пробуждает мозг, заставляет мысли шевелиться, искать решение, осознавать, приходить к умозаключениям, искать логический выход, ответы на вопросы. Я, наоборот, начинаю скучать, когда речь заходит, к примеру, об автомобилях. Я с трудом отличаю «девятку» от «копейки», а марки «Хонда» и «Хюндай» для меня и вовсе неразличимы. Единственное, чем я могу похвастаться – почти безошибочно я отличаю отечественные машины от иномарок. Почти…
Мы выпиваем налитую, а я вспоминаю свою хату, «блек хату» на окраине города, где мы, еще, будучи студентами, частенько кутили вечера и даже ночи напролет. Шашлыки, пиво, беседы и гитара у костра в посадке, потом – уже в квартире, когда догорал костер и только-только восходила ночь – шахматы, философские беседы до утра.
Тогда я и Толик или я и Олег с жаром спорили со Славиком о первичности происхождения экономических и правовых отношений в человеческом обществе на заре цивилизации. Экономист, понятное дело, стоял на позиции первичности отношений экономических, юристы – в один голос – правовых. Сева в то время уже работал, поэтому сильно уставал и почти всегда под наши пылкие дискуссии спал в кресле или на диване, благословляя спорщиков на поиски истины своим храпом.
Аргументы того спора забрало время в бездны небытия, но при воспоминании о том времени на каждого из нас, я уверен в этом, веет жар дискуссии, той дискуссии, уходящей корнями в вечную, как сама вселенная, философию, которая свойственна только горячему светочу молодости и которая руководствуется еще не опытом и знаниями, но запалом, порывом, независимо от того, что избирается предметом спора – философская доктрина Эпикура относительно гедонизма и эвдемонизма, диалектика Гегеля или размер груди Марины из параллельного потока.
Мы дружно посмеиваемся, вспоминая те дни.
На минуту мы кажемся мне стариками, присевшими на завалинке в лучах заходящего солнца. Когда потихоньку в душу приходит осознание, что жизнь уже прожита, но прожита не зря – и тут вдруг со вздохом накатывают как бурные волны приятные и томящие сердце воспоминания – о любви, дружбе, стремлениях, мечтах сбывшихся и несбывшихся, о пройденном пути…
Но это всего лишь на минуту и я тут же гоню от себя эти впечатления, хоть они и навевают мне определенную отраду. Рано! Мы еще молоды и полны свершений. А значит – сердцу рано успокаиваться и считать ушедшие дни!
«Славные были времена!..» - читаю я во взгляде пацанов.
Еще по одной за «славные времена» - и вторая пустая бутылка уходит под стол в наш пассив. Или актив? Ну, в общем – уходит…
После секундного обсуждения единогласно принимается решение не останавливаться на достигнутом результате и смело идти дальше («интересно, после конца света бывает похмелье?» - думаю я уже в легком тумане опьянения) и девушка-официантка (уже другая, не та, которая обслуживала нас прежде) спешит к нам.
Берем еще бутылку водки, мороженое для Лены и кое-кто из нас в нерешительности склонился над меню, а я невольно и как можно более незаметно любуюсь нашей официанткой.
Девушка очень симпатична личиком, серая пайточка с длинными рукавами (в зале немного прохладно) плотно облегает пышные, манящие формы груди. Длинная, ниже колен, черная юбка, из под которой, однако, нельзя не разглядеть красивые, упругие икры правильных изящных ножек. И черные туфельки с «золотыми» застежками на скромных каблучках, в которых девушка и парит своей невероятной, свойственной только особям женского пола, походкой по шумному залу от столика к столику.
В руках у девушки тонкий блокнот с отрывными листами и авторучкой, крепящейся к блокноту – все для удобства в ее нелегкой профессии. Блокнот держат бледные ручки (уж не от холода ли?) с длинными тонкими пальчиками, созданными, как кажется, лишь для того, чтобы их целовать.
И снова фантазия уводит меня к грезам – таким недостижимым и эфемерным, но от этого не менее желанным…
Я представляю, как мы идем с ней по саду возле ослепительно красивого дворца, который я недавно купил за добытую в Якутии партию алмазов, проданных в Англию лично королеве. Сад, разумеется, прилагается к дворцу и он тоже мой.
Мы не торопимся, мы просто гуляем. Гуляем и вдыхаем ароматы голландских роз, живых роз, подаренных мне лично мэром Амстердама, почетным гражданином которого я от недавнего времени являюсь. При этом я вдобавок ношу какой-то древний нидерландский титул, который я не запомнил, потому что у меня уже этих титулов и званий пруд-пруди.
Но не это главное. Главное – ОНА.
Само совершенство. В белом обворожительном платье и таких же белых туфельках. С изящной прической.
Мы гуляем по саду, я что-то говорю о своих месторождениях в ЮАР и волнениях в Кот-д’Ивуаре, из-за которых я не смогу теперь купить себе вертолет. Третий. В этом месяце. А она с восхищением внемлет каждому моему слову.
Затем, вдоволь нагулявшись, мы садимся в удивительной по красоте беседке, и я читаю ей свои стихи о любви и вечности.
Она заворожено смотрит на меня. И вот ее губы, ее горячие страстные губы все ближе и ближе ко мне, черные, светящиеся иссиним огнем желания глаза застилают от меня небо, и жизнь, и смерть, и самое «я», и…
 - Это все? – спрашивает девушка-официантка, сделав очередную запись в блокноте.
 - Да, девушка, спасибо! Пока все! – говорит Костя, но тут же останавливает ее. – Хотя… Может Вы к нам присоединитесь ненадолго?
Девушка-официантка мило улыбается и отказывается.
Весь ее вид тут же принимает как бы двойственную форму. С одной стороны – она улыбается и отшучивается, чтобы – не дай Бог! – со стороны не возникло впечатления, что она может нахамить клиенту, а с другой – мы-то выпившие и расслабившиеся, а она трезва и на работе, поэтому она собранно и внимательно ведет диалог, зная, что ее как минимум оштрафуют, если она присоединится к нам да еще одновременно внимательно посматривает за нами – может кто-то дозакажет что-нибудь еще. Надо быть на чеку!
Мы прекрасно знаем, что уговаривать девушку-официантку бесполезно, но уговариваем пылко и страстно. Мы рассказываем ей о том, по какому поводу мы собрались и обмениваемся с ней поздравлениями (Боже, как, наверное, глупо звучит фраза: «С концом света, Вас! – Взаимно!»). Мы настойчивы, но девушка-официантка отказывается снова и снова, приводя железные аргументы. Наконец, она еще раз благодарит нас и замечает, что ей надо идти, что у нее много работы, что через сорок минут у нее пересмена с напарницей, что ее саму должен встретить ее парень, и они вместе пойдут домой.
Мы еще в паре фраз делаем вид, что пытаемся ее удержать. Но для девушки пересмена важнее конца света и – странно! – но мы ее понимаем и нехотя отпускаем. При этом мы все прощаемся с ней улыбками как старые друзья.
Лена – как единственная девушка среди нас – обводит нас всех полупрезрительным взглядом, говорящим: «Все вы мужики одинаковые…».
«Неправда! Я не такой!» - читается во взгляде Толика, глядящего на Лену.
«Ну, да. Расскажи мне! Дай только волю!» - говорит взгляд жены.
«Честно! Для меня – есть только ты одна на всем белом свете!» - взгляд мужа наивен до беспредела.
Лена верит, но делает вид, что не соглашается и качает головой с укоризной, но все же самодовольно улыбается, а Толик при этом невинно как ангел моргает ресницами.
При этом они держат друг друга за руку и счастливы до бесконечности. А я знаю, что Толик верен ей и их любви.
Я украдкой смотрю на этот немой диалог взглядов, посмеиваюсь про себя, но еще больше завидую им белой завистью.
Они смогли – они нашли друг друга и обрели друг в друге из двух половинок одно целое, огромное счастье. У каждого из них есть другой – живое доказательство чувства, которое движет людскими сердцами; счастье, удача, наслаждение из плоти и крови.
А что есть у меня - только иллюзии, несбывшиеся мечты? Настолько несбывшиеся, что напрочь отбивают охоту мечтать дальше о чем-либо, кроме приземистых, общебытовых страстях.
Их мир – это дом, очаг, общий и священный. А мой мир – ветер, волны, череда сменяющихся зыбких событий. И шумит тот ветер над волнами, и гонит их вперед, и шумит, шумит… Или это у меня в голове уже шумит от выпитого и недосыпа?
«Вот и у девушки-официантки есть парень, - думаю я сквозь нарастающую пелену опьянения. – Почему у всех симпатичных девушек уже есть парни? Причем в большинстве случаев – полные придурки! Куда же деваться нам – молодым, умным, красивым и смелым? Настя, Настя, ну почему?.. Почему нам не быть вместе?!.».
Разговор за столом вновь переключается на общие абстрактно-отвлеченные темы. У меня в голове уже хорошо шумит от выпитого, но мне не плохо. Все же я решаю пропустить пару рюмок. При разливе рука держится крепко и точно, но я украдкой, поднося рюмку к губам, лишь смачиваю их водкой и ставлю обратно возле своей тарелки.
Действует – и через десять минут в голове проясняется.
Нам приносят счет, но еще не выгоняют, потому что кафе закрывается только через полчаса. Значит – еще минут сорок-пятьдесят спокойно можно сидеть.
Мы по очереди смотрим в «приговор» и лезем за кошельками. Я со вздохом подсчитываю размеры черной дыры в своем бюджете. Получается картина – «Черный четверг. Уолл-стрит». Хорошо посидели! Но я ни о чем не жалею – после «Черного четверга» людям надо было как-то жить дальше, а мне после конца света – уже все равно – я знал на что иду и шел на это осознанно.
Мы сбрасываемся, и девушка-официантка уносит плетеную книжечку с расчетом за стол и щедрыми чаевыми.
Наш вечер плавно завершается.
«Славно сидим», - думаю я.
Я сильно опьянел, но отчетливо себя контролирую, да и чувствую себя замечательно. В голове приятно шумит и все тело наполнено расслабленностью и негой. Я в кругу друзей, мне хорошо и комфортно. Я сижу в углу дивана, откинувшись на мягкую спинку, вокруг – мои верные друзья и на меня вдруг накатывает чувство безопасности и вожделенного счастья, которое я некогда испытывал в детстве, будучи еще совсем маленьким, когда поздним вечером зимой мы с бабушкой на кухне у нас дома, выключив свет, высматривали в иссиня-черно-белой зимней мгле улицы, Маму, которая должна прийти с работы. Подъездный фонарь выхватывал небольшой участок возле подъезда и лишь краешек улицы, но мне казалось, что на этом малом клочке сосредоточен весь известный мне и существующий мир, а оконное стекло делит пространство на пополам – безопасное и уютное, где стою я, облокотившись на подоконник и упираясь коленками в горячую до чертей батарею, и – пугающее и неизвестное там, за окном, с завывающим ветром, снегом и трескучим морозом.
Мы с бабушкой просто стояли и говорили. И ждали Маму. Тогда еще не было у нас компьютеров, не было Интернета, мобильных и I-падов, но было какое-то огромное, никуда не спешащее реальное счастье. Я не знаю, как объяснить это современным языком, потому что не знаю, было ли то счастье 3-D или сенсорным, но оно было НАСТОЯЩИМ. Простое и великолепное одновременно. Чувство уюта и ожидание чего-то хорошего и приятного.
И вот после целой вечности ожидания из снежной тьмы появлялась Мама и я, не помня себя от радости, бежал скорей к двери.
Вспыхивал свет в кухне, а затем – в коридоре, мир обретал теплые, еще более волшебные краски. Дверь открывалась и на пороге появлялась Мама – еще морозная, но бесконечно родная. Мама целовала меня и протягивала конфету или шоколадку, апельсин или мандарин. Счастью моему не было предела!
Мне кажется, с тех пор прошла вечность… Но как-то незаметно для меня – по ступеням событий и дат поднялись мои года на тот лестничный пролет, на котором я и стою сейчас…
Я вырос. Я взрослый. Я хозяин своей жизни – полноправный и самостоятельный.
Почему же тогда мне хочется вернуться туда – в контролируемое родителями детство, когда я стою, и не в силах сдержать озорную улыбку радости, с восторгом и счастьем беспричинными, свойственными только детям, смотрю то на Маму, скидывающую с себя дешевое тоненькое пальтишко, то на яркую электрическую лампочку в светильнике, то на конфету или фрукт в своей руке – как воплощение всего самого драгоценного, что есть на земле?
Почему мне кажется, что счастье, которым была наполнена до краев моя жизнь, стоит всех денег и иных материальных благ, которые я сейчас имею, но которые не приносят мне и толики того счастья и удовлетворения как в детстве?
Почему мне кажется, что кто-то неловкий нечаянно разбил то целое, огромное счастье, которым я был наделен в детстве на мириады осколков, и теперь мне приходится с трудом отыскивать малую часть этого счастья по этим самым осколкам среди хлама жизненного быта то в мимолетных профессиональных победах, то в редких финансовых удачах, то в незнакомых местах и в пьяном угаре, то в весенних порывах ветра, то в барабанной дроби летнего дождя, то в звездных зимних сумерках, то в обманутых надеждах и мечтах, то в страстном поцелуе девичьих губ…
Почему?
Я не знаю…
Я как мотылек, ошалевший от пламени лампочки, бьюсь в сетях из вопросов, и все мне кажется, что все внутри этих сетей сложно, неразрешимо, все обречено. А ответы на вопросы – где-то там, за пределами сетей – манят своей недосягаемостью и призрачным светом. А может ответы не так уж и далеко и я лишь выдумал все свои сложности и невзгоды, убедил себя в том, что мне их не побороть, а значит и не достичь счастья? Подлинного счастья. А может – ответы внутри меня? А может – я уже безгранично счастлив, просто боюсь себе в этом признаться, поверить в это и обрести душевный покой?
А может – пора уже перестать задаваться этими вопросами и тогда счастье и умиротворение сами придут в мою жизнь – плавно и незаметно – как приходит все самое лучшее в человеческом бытии? Может, пора…
 - Пора… - отчетливо слышу я уже наяву, и вдруг передо мной как из тумана проступает лицо Толика.
 - Что?.. – переспрашиваю я, не совсем понимая – что происходит вокруг меня.
 - Нам пора, - повторяет Толик. – Э! Да ты совсем, братушка, пьяный!
 - Да нет! – возражаю я и только тут замечаю, что друзья встают и потихоньку направляются к выходу. – Просто задумался маленько.
 - Ну, пойдем! Подышим свежим никотином!
Мы выходим из «Пятницы» и я с жадностью вдыхаю ночной морозный воздух. В голове тут же проясняется – мороз отрезвляет отлично.
Мы стоим на улице какое-то время и ждем, пока одни из нас докурят, а других – иногородних – заберет такси.
Через какое-то время мы тепло прощаемся, и я держу курс домой в одиночестве.
Я бреду домой по засыпанным снегом тропинкам мимо привычно стоящих домов. Путь мне хорошо знаком. Настолько хорошо, что мне кажется, я бы нашел правильное направление даже с закрытыми глазами. Все вокруг знакомо мне с самого детства. Здесь каждый дом, едва ли не каждое дерево хранит отголоски моего прошлого – веселые и печальные воспоминания, которые начинают всплывать передо мной яркими, живыми образами по мере того, как я продвигаюсь домой.
Здесь не областной центр, а окраина провинциального городка, поэтому все вокруг тонет в черной тишине наступившей ночи. Лишь нечастый свет окон кое-где бросает свои желтые блики на белый пушистый снег, распластавшийся по над домами холодным ковром.
Небо ясное, по зимнему застывшее и черное. По небу беспорядочно разбросаны звезды – такие же холодные, как и небо, но яркие и колючие от своего загадочного тонкого света.
Взошла Луна. Она тоже холодная, но то ли за счет того, что она намного ближе к Земле, чем звезды, то ли потому, что ее бежевая, бархатная поверхность изначально родней моей душе, она кажется не колючей, а просто холодной и плоской.
«А ведь она далеко, - думаю я. – Очень далеко! Но мы были на ней. Мы, люди. Чье несовершенство и противоречивость прославлены нами же самими в веках существования человечества. Но мы были на ней, и даже – вернулись обратно. Мы путешествовали в космос и были на спутнике нашей планеты! Невероятно! Фантастически! Что дальше? Дальше – мы пойдем в космос все дальше и дальше. Туда, вон туда, к этим самым звездам, которые сейчас так глумливо смотрят на меня своим холодным и колючим светом, будто бесконечно презирают меня как существо, которое способно лишь видеть их, но никогда – никогда! – не отважится отправиться на встречу с ними из боязни потратить на путь свою короткую жизнь. Мы придем! Мы обязательно придем! И пойдем дальше вас – туда, где уже не простирается ваш свет. Туда, где другие звезды, планеты, галактики. Туда, где возможны все новые и новые открытия, другие цивилизации. Туда, где бесконечная вселенная приоткрывает тайны своей бесконечности… Бесконечность – как это много. Но и так мало. А мы придем за ответами, чтобы раз и навсегда разрешить вопрос…».
Засмотревшись вверх, я поскальзываюсь и чуть не падаю, но в последний момент восстанавливаю равновесие и остаюсь на ногах.
«Фу ты, черт! – в сердцах думаю я, возвращаясь мысленно на землю, на которой я только что чуть не распростерся навзничь. – Какая к чертям вселенная? Какие ответы на вечные вопросы мироздания? Да я даже не знаю, с чем мне на суд в понедельник идти. Не знаю, как мне вернуть Настю и что мне вообще делать в этой жизни…».
Внезапно мне становится так грустно и одиноко, и я невольно ускоряю шаг, чтобы поскорее добраться домой.
Но вдруг мое настроение опять обманывает меня и дает крен. Я вспоминаю, что мы очень хорошо посидели в кафе – я расслабился и развлекся от общения с друзьями. Впереди два выходных. Целых два выходных! А значит – есть вполне реальный риск выспаться. Почитать книгу, полазать по интересным сайтам…
Постепенно во мне начинает просыпаться чувство тепла и блаженства.
Я опять смотрю на небо. Только теперь оно кажется мне не бесконечным пространством, а черным бархатным куполом, который можно пощупать, звезды – привычными светлячками, Луна – плюшевым кружком из сказки в детской книжке с картинками.
Все привычно, знакомо и уютно. Как в детстве.
«Нет! – думаю я с отрадой на сердце.  – Какой там конец света! Пусть живет этот мир. Этот прекрасный, противоречивый, незнакомый и удивительный мир со всеми своими его странностями и причудами. Пусть живет он вечно!».
И я в душе уже верю не майя с их несостоявшимся 21-м числом, а В.В. Путину, который во всеуслышание сказал, опираясь на данные квалифицированных ученых, что конец света наступит через четыре с половиной – пять миллиардов лет.
Я согласен на четыре с половиной миллиарда – сегодня я уже не склонен торговаться. Только гарантию надо потребовать, а то одни (майя) уже обманули. «Письменную, - думаю я. – И если не сбудется – штраф: от одного до пяти необлагаемых минимумов (как за распитие спиртных напитков) – нужно же проучивать за недостоверные данные».
С этими мыслями я ныряю в родной подъезд, пролетаю три лестничных пролета и звоню в знакомую до боли дверь.
Мне открывает мама и мороз улицы, и остатки грустных мыслей развеиваются от ее улыбки и нахлынувшего тепла отчего дома.
 - Ну как, - спрашивает меня мама, все еще улыбаясь, пока я снимаю ботинки и дубленку. – Встретили конец света?
 - Еще как встретили, - с улыбкой отвечаю я.
Я вкратце пересказываю, кто был и как все проходило.
 - Ты есть будешь? – спрашивает заботливая мама сытого сына.
Я лишь устало мотаю на это головой.
 - Спать хочешь?
 - Да… Безумно!
 - Ну, ложись! Завтра можно выспаться досхочу.
Я киваю. Мама поднимается с дивана, чтобы уйти к себе в комнату.
 - Мам! – окликаю я ее.
 - Что? – поворачивается ко мне мама.
 - Я тебя люблю! – говорю я вполне искренне, но тут же пугаюсь внутренне от того, что я говорю это слишком редко, и мама вдруг может подумать, что именно сейчас я сказал это лишь потому, что я пьян. Но почему-то я чувствую, что не могу не сказать ей этого, хотя бы сейчас – глубокой ночью и сильно пьяным.
 - Я тоже тебя люблю! – улыбается мне мама и огоньки в ее глазах при этом словно пишут искрами на скрижали моей жизни: «Все в твоей жизни правильно. Счастье есть! Оно достижимо! Просто ты человек, а человеку свойственно сомневаться и метаться из стороны в сторону, не замечая, что счастье и радость лежат у него под ногами, нужно просто научиться их видеть. Но они есть! Они рядом!».
Мама уходит к себе. Я раскладываю диван и укладываюсь в теплую и уютную постель.
Я засыпаю и по мере того, как меня плавно уносит в свое царство Морфей, в моей голове проносятся последние отрывки мыслей:
«Хорошо посидели… Конец света! Ха!.. В понедельник этот проклятый суд… Ой, блин!.. Девушка-официантка… Интересно – как ее зовут?.. Настя, Настя, ну зачем, почему?!. Небо и звезды, звезды и небо… Луна… Бархат лунной поверхности… Блин, я будильник поставил?.. Ах, да – завтра же выходной… Выходной… И еще один… Мама… Тун, к’атун и б’ак’тун… Ун, бун… Нет, какой там конец света… Как хорошо жить!.. Просто жить!..».


Конец

январь 2013 года