Две стихии

Вот перед нами две стихии,
язык их труднопостижим,
огонь подвержен энтропии
и посему лабильный дым

есть результат того движенья,
которым душ котлы полны,
вода ж холодное забвенье
сулит нам шепотом волны.

И хоть горяч, неистов пламень,
недолог будет его век,
вода же точит судеб камень
года – неумолим их бег.

Волне неведомы стремленья,
так безотраден ее путь,
что даже искре вдохновенья
угрюмых вод не всколыхнуть.

Но ты, поэт, всё ж алчешь чуда,
невыносим стал плеск волны,
чей цвет скупого изумруда –
унылый цвет сырой весны.

Так обрати же взор на пламя,
что из рябин в сей час извлек
сам Прометей, поэзы ж знамя
представь, как ценный уголек.

Он изумруда ярче, чище
да полон истовых страстей,
и вот на старом пепелище –
в душе тоскующей твоей

взойдут опять ростки свободы,
и засияет мечт алмаз,
огню уступят место воды
и снова ты Халиф на час.

И хворост слов, в уме сжигая,
ты сотворишь легко сонет,
что в небо с дымом улетая,
в людских сердцах оставит след.

Но огнь живет одно мгновенье,
вода ж бессмертию родня,
а это значит – вдохновенье
растает с дымом в свете дня.

Волна в душе пожар рябины
потушит вновь, тоской накрыв,
и безотрадные глубины
не всколыхнет шальной порыв.

До той волнительной минуты,
когда опять в душе твоей
лихим огнем разрушит путы
волны нежданный Прометей.