Сказка о Золотой Серединочке

Поспорили однажды Художник и Мужчина. Поспорили они в одном Человеке. – Не царское это дело в земле копаться, – говорит Художник. – Хочу мыслями в облаках парить, сердцем по просторам неизведанным странствовать.

Отвечает Мужчина на слова его:
– Это что же у нас, друже, получается?
Я корми, одевай, обогревай тебя,
а ты будешь кисточкой размахивать
да картинки свои размалёвывать,
свысока на землю поплёвывая?
Не бывать тому, вот те слово мое!
Хочешь кисточкой маши, хочешь песни пой,
только я кормить тебя отказываюсь.
не хочу работать на бездельника!

Отвечает Художник в сердцах ему:
– Ой ты гой еси, ушлый труженик,
пролетарий ты наш упахавшийся!
Что ты лаешь-хорохоришься ни свет, ни заря?
Что возводишь на меня напраслину?
Иль оглох на оба уха и не слышишь ты,
как душа твоя томится от безмыслия,
как заходится рёвом от бесчувствия?
Нешто впрямь на земле человек живет
ежедневных трудов за ради каторжных?

Отвечает Мужчина Художнику:
– Не в Писании ли сказано: будете
добывать хлеб-соль в поте лица своего,
мать-сырой земле слёзно кланяясь?

Тут Художник осерчал пуще прежнего,
бросил кисти немытые в раковину
и по клети забегал туда-сюда
от великого в душе негодования.

Тут бы спору их и пришел конец,
кабы жили мы не в своей стране,
где поставлено всё с ног на голову
и одето шиворот-навыворот.

Соль же ситуации в том, что была рядом с Человеком Женщина, настоящая Женщина была рядом с Человеком. И обнимала она Человека и хотела его. И не знала, что в Человеке том спорит яростно Мужчина с Художником, и Художник спорит с Мужчиною.

Человек в ночной темноте лежит,
рядом Женщина, и она не спит,
словно реченька извивается,
вся-то, бедная, желанием мается.
И желание ее вполне законное:
прилепиться, как к болтику гаечка,
прилепиться к Человеку, что рядышком
как колода лежит неподвижная.
Обняла она его белыми рученьками,
оплела повсюду гибкими ножками,
сверху донизу осыпала поцелуями,
и на грудь положила ему голову:
«Ой ты гой еси, моя ласонька,
моё царствие куролесное,
моя сказонька несказанная,
моё золотце расчудесное!»
Положила на грудь ему голову
и учуяла душою притрепетной,
и услышала ушами влюбленными:
шумы смутные вовне подымаются
изнутри светёлки Человеческой.
То не сердца стук и не крови гул,
то в разнос, до хрипоты-посинения,
спорит яростно Мужчина с Художником,
и Художник спорит с Мужчиною.
– Ах ты, гнида антикреативная!
– Сам такой, паразит проскипидаренный!
– Да пошел ты, дурак, к такой-то матери!
– Сам катись туда… и наше вам… с кисточкой!

И сказал Бог Женщине: ты – соль и человек – мед. Не для того ли я в слезы соль вложил, чтобы разъедала она немощь вашу? И отношения между вами нарёк сказкою, дабы радовались вы чуду преестественному. Пойди, Женщина, и посмотри, всё ли между вами так, как Я сказал. И если нет, найди себе место в сказке, сядь и не сходи с него.

И села Женщина посреди сказки,
твердо села посреди сказки Женщина,
растерзала одежды свои кожаные,
распустила волосы неухоженные,
серым пеплом вместо средств косметических
посыпала головушку скорбную
и сказала так Мужчине и Художнику:
– Эта сказка – моя частная собственность,
вы же, часть не поделив мою, сволочи,
мою сказку осквернили разборками.
Сяду тут в одиночестве Буддою,
буду выть горемычной белугою
посреди мечты моей поруганной,
посреди моей сказки разрушенной.
Что хотите, со мною делайте,
не уйду ни в жисть с места этого,
буду тут, как куст, до конца сидеть,
тут сидеть до Второго Пришествия,
пока спор ваш идиотский не кончится.

Но не слышат ее добры молодцы,
друга дружку кулаками охаживают,
тумаками потчуют да зуботычинами,
фонарями украшают да фингалами.
Так катаются они в пыли мирской,
ни усталости не зная, ни удержу,
ни того, что в споре их нету истины,
что всего-то и делов у беспредельщиков
крепко-накрепко обняться да в стелечку
мировую раздербанить бутылочку
да плестись потихоньку в обнимочку
с сердцем легким Золотой Серединочкой.

Ой ты гой еси, душ кормилица,
Золотая Серединочка, матушка
всем благам земным и добродетелям,
не бросай ты нас, страждущих и немощных,
на потребу меркантильному социуму,
не сдавай ты нас, сиротинушек,
в лапы ворогу Мамоне Толстопузому!

В. О.

Рисунок – Альфред Кубин.