Мефистофельствующий Каплан

  Его повседневное существование а ля Мефистофель принимало затяжной характер в явном намерении морочить мозги тем, у кого они по общему мнению не на месте.
  Он был уверен, что заботиться о людях, забывая о себе - наказуемое преступление.
  Административные взыскания за это ему, Севе Каплану, не угрожали.
  Он осушал бокал как мелиоратор болото и пускался во все тяжкие, надеясь, что всё ему сойдёт с рук, без стареющей семидесятилетней кожи.
  Фрагментарно распадающаяся память на верхотуре незыблемых ощущений вынырнула из беседы с собой и увлеклась лепкой на потолке.
  Лейтмотивом было утверждение - сальвадор далиевский талант оскорбителен для бездарей с воспалённым восприятием.
  Видение увиденного подняло настроение и тут же его бросило.
  Сева заметил, что пытаясь выйти из игры, голова проходит, а тулово нет.
  Это огорчало передоверенное лицо телефонной будки с лысым черепом лишённым восковой депиляции.
  Не хотелось ни женщин, ни детей (за детей судят).
  Да и понятно, сам он не из плеяды безрассудных фокусников, пережёвывающих поджаристую корочку пиццерийных воспоминаний и закатывающих рукава до плеч вместе с глазами.
  Законопослушный натягивал на себя простыню, надеясь, что та не возражает, но питал к ней вегетарианскую неприязнь ко всему мясному.
  К себе Каплан давно принюхался, поэтому дезодорантами не пользовался, зная что блестящее не обязательно поношенное или потёртое.
  Давно создана лампа дневного света, а его мефистофельскую ночную слушатели до сих пор игнорируют.
  Мотор летального аппарата радиопередчи взревел.
  Стеклоочистители от нечисти заработали.
  На морщинистом лобовом появились слёзы.