ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. ЮНАЯ ТЕРРОРИСТКА и СТРАННАЯ КАРТОЧНАЯ ИГРА
Второй раз здесь я очнулся с «тяжёлой» головой и несколько раз покачал ей из стороны в сторону. Специально, чтобы было ещё больнее. Дабы ещё раз (в который раз) убедиться, что ничего хорошего не происходит и не произойдёт само по себе. А также обрести гармонию – привести свои физические ощущения в согласие с ощущениями эмоциональными, потому как душевная боль переживается намного тяжелее, чем боль физическая.
Мне показалось, что за ночь мне приснилось столько всего болезненного, что ни в сказке сказать ни пером описать. Но несколько часов назад я проснулся и будто глотнул свежего воздуха… был бодр, свеж и почти что доволен собой – мешала только слабость в организме после обморока. Ну и то, что я всё также оставался в этом проклятом «Совёнке». Как вы знаете, с утра я сумел даже рассказ Слави записать, а он довольно внушительный. А потом снова отрубился, будто опять получил веслом по голове. Хоть у меня на лбу, в отличие от Ольги, и нет шишки, и все наперебой, начиная с Виолетты, доказывают, что я просто ударился головой о воду при падении, я точно помню, как пытался выплыть и тонул. Как задыхался от недостатка воздуха. Удар, лишивший меня сознания, случился уже после этого.
Но вернёмся к нашим баранам, а точнее лагерю, пионерам и всему прочему. Печальной действительности, существование которой уверенно доказывала сомкнувшаяся над моей головой треугольная крыша вигвама, неудобная пионерская койка и сапоги под ней. Их наличие, как и тетрадку, свёрнутую рулоном в одном из них, я проверил первым делом. Ощущения не обманывали – всё было на свои местах. Интересно, а если бы я сошёл с ума и галлюцинировал на ходу – я бы понял это? Может ли «Совёнок» быть предметом моего больного воображения? Нет, вряд ли. Ведь здесь я постоянно слышал о вещах, о которых раньше и не догадывался. Взять хотя бы этого Генду... «Видного революционера товарища Генду» – одёрнул я сам себя. «Вдруг это важно... В смысле, важно, что он – товарищ, а не просто Генда. Кто знает, что важно или что не важно в этом театре абсурда имени Пикассо, Жоана Миро и товарища Генды...» От этих мыслей голова разболелась ещё сильнее. Вдруг, у меня вообще – сотрясение мозга. А эти местные болваны ничего не заметили. Нет шишки, и ладно. Будут клизмы ставить от любой болезни, как в Средние Века. Или на Луну заставят смотреть целую ночь.
Но, голова, вроде, не кружится, не тошнит… Что там ещё бывает при сотрясениях? В глазах не двоится, круги перед глазами тоже пока не летают. И то хорошо. А–то пролёживать в постели вместо того, чтобы искать отсюда выход, в мои планы точно не входит. Пусть, я уже дважды пытался сбежать, и оба раза – неудачно, я точно знаю, что выход отсюда есть. Да и три – счастливое число. Знаю, глупо верить в приметы, да и сам не верю по–настоящему. Но сейчас мне не помешает любой способ себя подбодрить. А то совсем на части разваливаюсь.
«Есть вход – значит, должен быть и выход. Это непреложный закон природы».
Со мной так нередко бывает, если просыпаюсь, а затем ложусь спать снова. Поэтому я с детства ненавидел дневной сон, и никогда на самом деле так не спал. Проснулся, даже если ещё очень рано, – значит, надо вставать и бодрствовать, а не валяться в постели, пытаясь вернуть остатки сна. Зато рабочий день будет дольше! Заснуть–то удастся без проблем. А вот когда опять проснёшься уже часам к одиннадцати, становится хреново: голова раскалывается, тело ломит излишней негой, и ничего не хочется делать. А дел здесь немерено! Но все дела сводятся к Одному – сделать так, чтобы дел ЗДЕСЬ больше У МЕНЯ никогда не было!
– И больше ни у кого тоже, – я поднялся и, как сумасшедший, прошёлся из угла в угол, бормоча лишь одну фразу. – Чтобы больше ни у кого здесь ничего не было… И никого бы здесь больше не было… И этого лагеря. Его чтобы тоже не было. Ни тут, ни где бы то ни было ещё.
Произошедшее вчера представлялось мне теперь единым страшным видением: как будто мне налили целое ведро помоев и заставили мой мозг его залпом вылакать. Мне снова подумалось: правда ли, что я здесь? Может я всё–таки сплю? И вообще всё моё тут пребывание – тоже сон или глюки. Да, мир казался абсолютно настоящим. Да, я видел, слышал, обонял, ощущал и так далее. Но и в моём вчерашнем сне было то же самое.
«Сон отличается нестабильностью пространства и более мягкими чувствами».
Я ущипнул себя за ногу, чтобы проверить своё предположение, но ничего не изменилось – я продолжал стоять в домике Ольги и чувствовал боль. Кто вообще придумал, что во сне надо именно ущипнуть себя? Во сне невозможно чувствовать боль? Так вчера я её ощущал, когда до оной самой боли в пальцах впивался в дурацкий пенёк, чтобы не свалиться с него. С другой стороны, когда пень опустился на землю, и я с него всё–таки упал, боли я как раз не почувствовал. Так работает метод, или всё–таки нет? Или это зависит от твоей в него веры?
Мои рассуждения прервал звук шагов совсем неподалёку. Кто–то намеревался меня навестить. На всякий случай я по–быстрому вновь улёгся на кровать. С одной стороны, не хотел никому выдавать, что я уже почти пришёл в форму – с другой, полежать и правда ещё хотелось.
Дверь скрипнула, и в домик зашла Мику. Она сложила руки на груди ладошка–к–ладошке и присела на табуретку возле самого входа. Над табуреткой висела чья–то курточка на большом раскидистом тройном крюке. Видел ли я её раньше? Она ведь явно не моя… А такой крюк я бы точно приметил – обожаю всякие интересности!
– Мику, ты не моя, – сказал я, потому что мои мысли окончательно перемешались, и я не до конца понимал, что несу. И говорил сейчас на самом деле о куртке, а вовсе не о Мику. – Моя пропала. Она исчезла, когда я положил её под кровать. Хорошо, что сапоги сохранились. Они у меня надёжные, армейские. Надёёёжные, надёёёжные, армееейские, армееейские, – я залез под кровать, достал сапоги и, протянув руку, гордо водрузил их на подоконник, любовно разглядывая при этом.
– Алекс, что же это с тобой делается–то… ужас–ужас, наверное, ты очень сильно ударился головой, – запричитала Мику в своей привычной тараторящей манере, через каждую фразу всплёскивая руками. – Зачем ты вообще приехал в наш лагерь? Ведь мама тебя отговаривала. Так и говорила: давай лучше в Сочи поедем или Лоо. Так нет – ты закатил скандал, и вот ты в лагере, как и хотел. Со сверстниками играть хотелось, да?!
– Что? Я? Мама? Ничего не понимаю… Нет, мама тут точно ни при чём – я сам сюда приехал, на автобусе. Недобровольно – принудительно, – я встал с кровати и подошёл к окну. Зачем я поставил на подоконник сапоги? Зачем вообще решил показать их Мику? Что за бред я несу? Что со мной?
Я слегка помотал головой, пытаясь привести в порядок мысли, и чуть не ударился об оконную раму. Новое стекло уже успели вставить (интересно, когда это?), осколков по углам также не наблюдалось. Но вот этот прекрасный сам по себе факт вовсе не помог понять, что Мику имела ввиду. Вернее, я прекрасно понимал каждое сказанное ей слово по отдельности, и даже общий смысл их вместе. Всё–таки русский я знаю. Только вот с привычной мне реальностью фразы совмещаться никак не желали. Слова девушки раз за разом отдавались в моих мозгах, будто их вбили туда каким–то адским молотом. Молотом полного непонимания и злой едкой иронии. Она что, поиздеваться надо мной пришла? Ну, нет! Издеваться – это моя прерогатива.
Пока я придумывал достойный ответ, Мику снова затараторила:
– Алекс… а ты вообще помнишь, как мы познакомились? – как гром среди ясного неба, вдруг спросила она у меня. Мы что, целые годы не встречавшиеся, бывшие любовники? Или впавшие в маразм старики? Зачем спрашивать такие очевидные вещи? Или она считает, что вчера мне начисто память отшибло, и её необходимо восстанавливать по кусочкам?
– Конечно. Я пришёл с «бегунком» в музыкальный клуб, и там ты… – я обернулся к ней и ехидно ухмыльнулся, вспоминая, как застал её задом кверху. – Ты там ещё под роялем что–то искала. Неужели забыла?
– Да нет, нет… не забыла, не забыла, – девушка опустила глаза в пол и принялась нервно болтать ногами, а я вернулся в свою кровать и закрыл глаза, чтобы она подумала, что я сплю, и ушла.
Должно быть, девушка решила, что утомила тяжело больного меня. По крайней мере, больше она ничего не сказала. А вскоре я услышал щелчок закрывшейся двери. И только после этого снова встал и на этот раз оделся. После чего затолкал сапоги обратно под кровать. Теперь о моём «тайнике» знает Мику. Лучше бы найти новый. А то пропадут ещё, как остальная моя одежда. Удивительно вообще, что они до сих пор никуда не делись. Ведь Ольга не могла не заметить, как я их туда засовывал. Сыграл свою роль советский фасон? У пионера вполне могут быть такие сапоги. Или в первый день память Ольге тёрли особо тщательно? Мне кажется, или с каждым новым днём всё больше информации сохраняется в памяти местных обитателей? Это на них так влияет присутствие рядом со мной? Или такая задумка у Архитектора? Разберёмся, где наше не пропадало!
Судя по косым лучам Солнца, бьющим в комнату через окно, стояло раннее утро. Несмотря на то, что я пролежал в кровати уже много часов. Но со Славей я, вроде, тоже утром разговаривал. Неужели время замедлилось? Или тогда ещё была ночь? Просто я только проснулся: вот и решил, что наступило утро (по привычке).
По тишине, стоящей за окном, я догадался, что до завтрака ещё довольно долго, и можно поплескаться на умывальниках. Мне захотелось как следует облиться ледяной водой. И пусть я подхвачу простуду и ангину, зато приду в себя. А больным здесь быть даже лучше, чем здоровым – все о тебе заботятся да всячески тебя обхаживают.
Интересно, что Виолетта моей болезнью не особо и заинтересовалась…
«Получается, Славяна с Ольгой со мной всю ночь сидели… надо хоть спасибо сказать. И со своими приколами завязать! Хоть они и марионетки в руках загадочного Архитектора, люди–то они – неплохие. Впрочем, люди ли? Или продукт чьей–то фантазии? Или, чем чёрт не шутит – инопланетные роботы, выдающие (не всегда удачно) себя за людей? Ладно, пока не доказано обратного, буду считать их людьми. И лучше попытаться с ними подружиться. А заодно разведать их секреты. Славя и Алиса точно что–нибудь знают об этом месте. Да и Ольга должна, ей по статусу положено. Но подружиться – одно, а слушаться – другое. Ни в коем случае я не собираюсь поддаваться и исполнять местные порядки, носить галстуки да на линейки ходить».
Я осмотрелся и задумался, куда же ушла Ольга, ведь в домике её не присутствовало, а гулять по ночам явно было не в характере строгой вожатой. «Наверное, отошла по своим делам ближе к утру», – решил я и потянулся. Скучнооо! Вот почему, когда не нужно, она всегда тут как тут? А стоило мне решить наладить с ней отношения или хоть поблагодарить, тут же как сквозь землю провалилась.
Дверь скрипнула, и показалась голова девочки из библиотеки. То есть Жени. Следом появилась Женя целиком и посмотрела на меня с едва скрываемой радостью, поспешно прикрывая за собой дверь. Видимо, утро в лагере всё же успело наступить, и в связи с этим народ решил организовать ко мне паломничество, словно к мавзолею Ким Ир Сена. Что ж, добро пожаловать. Сегодня я добрый, и так и быть, готов делиться своей бесконечной мудростью с каждым страждущим. Вот прямо сейчас и начну: «Воззри же, дщерь, на богатыря, что пал в неравной борьбе с ехидной болотной да половцем поганым. Вернее, с пионером, что не совладал с вёсельной лодкой. В своё оправдание могу сказать, что лодка была не простая... И не золотая... А, судя по тому, как она отоварила меня по голове – из чистого чугуна–с». Нет, пожалуй, не стоит говорить этого вслух. «Не поймут–с. Провинция–с».
– Ну как ты себя чувствуешь, пловец? – чуть дрогнувшим голосом озаботилась моим состоянием девочка и прошлась по мне внимательным взглядом. Последнее слово было сказано с ощутимой ноткой сарказма, но всё же было заметно: Женя за меня переживала. И просто не хотела «терять лицо», опускаясь до того, чтобы признаться в искреннем сочувствии. Тем более, к такому бунтарю и вообще странному чуваку, как я.
– Да, вроде нормально, только голова болит, и немного подташнивает. Совсем–совсем чуть–чуть, не беспокойся! – я беспечно махнул рукой. – Думаю, что смогу даже встать и заняться делами. Своими научными. А самое главное, одиннадцать страниц заставил Славю написать (то есть продиктовать). Это ляжет в текст кандидатской диссертации! Так сказать – очевидное–невероятное в прямом эфире. Ловкость рук и никакого мошенничества! Нобелевскую Премию в студию! Правда, я ещё не определился, по каким наукам. Здесь и социология, и физика, и психология… И немножко психиатрии… А может, и множко.
– Вначале школу окончи, – Женя фыркнула и, встряхнув синими волосами с розовой заколкой, отвернулась, вскидывая носик кверху. – Надо думать о дне сегодняшнем, а то так и будешь в империях витать!
– Давно уже… давно окончил. Аа, ты всё равно не поймёшь.
– И не должна понимать. Ты головой ударился, а значит, помешался. Надеюсь, что временно. На завтрак–то придёшь?
– А линейка у вас сегодня отменилась что ли? Обычно сначала меня гонят туда, а уже потом жрать…
– Да нет, не отменилась. Просто тебя по этому поводу просили не беспокоить, – ответила Женя. – В связи с болезнью.
– «Просили»... «Не беспокоить»... Ух ты, сколько форсу! Чувствую себя коронованной особой, путешествующей инкогнито. А где, кстати, мои золотые шпоры и верный паж?
– Да, хорошо ты головой приложился. Объясняю проще – на линейку сегодня можешь не приходить. Там и без тебя управятся.
– А обычно они без меня не управляются? – спросил я.
– Так! Прекрати свои вот эти вот шуточки! – Женя насупилась и отвернулась в сторону шкафа.
«Больно надо мне с тобой общаться», – подумал я, а ведь на линейку и так бы не пошёл. Местные явно не желали понимать, что я – самостоятельная личность, и не нуждаюсь в указанных сверху планах на день. Делал, делаю и буду делать только то, что хочу и считаю нужным, раз уж и так оказался здесь вопреки своему желанию. И эта их реакция немного раздражала! Точнее, раздражала очень и очень сильно!
Ответом я Женю так и не удостоил. Издеваться в мои сегодняшние планы больше не входило. Спрашивать, почему же меня не пригласили на линейку, тем более глупо. Это очевидно и так. Уточнять планы мероприятий на сегодняшний день? Зачем, если я всё равно не собираюсь на них идти?
– Кушанья Вам велено принести в «нумера», кстати, – как ни в чём ни бывало продолжила Женя. – Будете наслаждаться обслуживанием высшего класса!
– Женя, благородный дон поражён в самую пятку. Теперь я точно уверен в своём благородном происхождении!
– Но, – ехидно заметила девушка, – если Ваше Высокоблагородие себя нормально чувствует, то пусть само сходит. Чай, ножки не отвалятся, и ласты не склеятся.
Ну, такое откровенное хамство спустить я никак не мог. Поэтому ответил в своей привычной манере.
– Ну уж нет. Я люблю, когда ублажают моё эго и вообще… ублажают. Я считаю, что именно таким должен быть каждый уважающий себя человек. Особенно, если попадает в насильственные ситуации.
– В какие ещё такие ситуации? – Женя выгнула бровку дугой и подсела ко мне на постель. – Кого–то насиловать собрался что ли? Главное, чтобы не Ульянку!
– А вот такие. Допустим, схватили тебя на улице и увезли в какие–то дебри, а потом ещё и пытаются заставить делать то, чего тебе не хочется. Как надо вести себя в таком случае? – на Евгении была надета лёгкая синяя курточка поверх традиционной пионерской формы, и она потеребила жёлтую пуговицу под самым воротничком, явно раздумывая.
– Нуу… бороться, наверное, – мне понравился её ответ. Даже очень. Он вполне согласовывался с моими собственными мыслями.
– А как бороться? – оживился я и схватил её за руку, въедливо смотря в синие глаза с золотистым солнечным отливом. – Может быть, открыто спорить и саботировать?
– Нет, лучше скрытно. Для вида согласиться, а потом диверсию какую–нибудь, и сбежать, – рука Жени дрогнула, и я её разжал. Девушка снова встала, отворачиваясь.
– Что ж, ответ принимается. Теперь ты должна понять, почему я такой. Просто у каждого своя тактика, и я действую таким образом, потому что меня вынуждают обстоятельства, – кажется, собеседница потеряла нить разговора. В её глазах отразилось недоумение.
– А как ты действуешь? – она отступила на шаг назад и столкнулась спиной со шкафом. Дверца недовольно скрипнула, приоткрываясь.
– Заставляю о себе заботиться. Ублажать меня, нести ответственность… – я зевнул и почесал лоб. – Приучаю к мыслям о том, что я – большая тяжесть здесь.
– Ты – прямо настоящий эгоист. А вот я хочу просто приносить пользу людям, чтобы потом кто–нибудь сказал: «Вот была такая хорошая девочка Женя, и никакого вреда от неё никому не сделалось…»
– Лучше бы вы сбежать отсюда попытались, миледи! А–то сидит и бумажки свои заполняет – смотреть противно.
– Откуда «отсюда»? У нас смена. Две недели. Осталось совсем немного. Через три дня разъедемся по домам, и не факт, что когда–нибудь встретимся снова.
Каким образом мы попадём домой через три дня, я уточнять не стал, и осторожно, чтобы сразу не упасть, ибо снова ощутил слабость, встал с кровати. Меня несколько раз шатнуло, но я удержал равновесие и продолжил стоять. Наконец, проклятая слабость прошла, и я почувствовал внезапное облегчение. Болезнь, проявления которой я постоянно ощущал всё утро, испарилась. Я чувствовал себя абсолютно здоровым и готовым на новые подвиги. От головной боли и тошноты не осталось и следа, будто разговоры с Женей были животворящей влагой, Живой Водой, как в старославянских лесах. Прошёл испытание на выносливость и получил награду? Получил «левел–ап», и всё моё здоровье автоматом вернулось на максимум? Спасибо, не надо мне ваших поощрений. Обойдусь уж как–нибудь. По–чучхейски, с опорой на собственные силы.
С нарочито беспечным видом я вышел за порог и остановился под разлапистым сиреневым кустом. Почему бы не подождать столь благотворно повлиявшую на мой организм даму? Женя вышла почти сразу же следом за мной.
– Только о еде не забудь, сходи на завтрак, – предупредила меня Евгения. – Или, говоря твоим языком: яства поданы. Раз уж ты встал, я передам, что нести тебе ничего не нужно, и ты справишься самостоятельно.
– Конечно, схожу. Еда – самое важное, – согласился я. – Так и бабушка моя всегда говорила.
Но перед едой мне хотелось немного проветрить мозги. Лёгкая прогулка бы сейчас явно не повредила. Словно получив от меня телепатический сигнал, Женя предложила:
– Давай хоть немного прогуляемся перед завтраком, а то на тебе лица нет. Прослежу заодно, чтобы ты снова в обморок не грохнулся.
– Лицо у меня пока ещё есть, и падать я никуда не собираюсь, но прогуляться – идея хорошая, – согласно кивнул я. – Куда совершим променаж?
Предложение пришлось кстати, но, прежде чем уходить из домика, я проверил карманы брюк. Телефон был там – за прошедший день его никто не украл, и это радовало. Но не повредила ли тонкий аппарат вода? Смартфон я брал дорогой, но купаться с ним в мои планы не входило. Так что водонепроницаемость в списке его достоинств тоже не числилась. Без особой надежды я нажал на кнопку включения, и к моей неописуемой радости экранчик жизнерадостно загорелся. И даже не высветил никаких сообщений об ошибке. Похоже, телефон совершенно не пострадал. На радостях я несколько раз сфотографировал домик и себя на его фоне. С этих пор буду брать только Самсунги! (на правах авторской рекламы)
– Ты чего возишься? – насупилась Женя, явно не понимая, чем таким важным я занят. Ну да, селфи в 1980–ом ещё не изобрели.
– Обыскивать меня не стали? А ведь могли бы… перед тем, как в кроватку уложить. Это упущение! – смеясь, я направил светящийся экран на девушку, пытаясь произвести впечатление. Раньше я никогда не стремился понтоваться перед девчонками и прочими людьми, но здесь у меня проснулись какие–то прямо альфосамцовые наклонности.
– Это что у тебя такое? – в голосе прорезалось любопытство.
– Телефон. Хочешь позвонить? А, у тебя всё равно не получится, потому что сети нет. И у меня, сказать по справедливости, тоже.
– Хорошая шутка. Но я не по технике. Ты свой прибамбас Элу покажи.
– Я парням свой прибамбас не показываю, – я рассмеялся, а Женя покраснела. Эту шутку она поняла. Что–то никогда не меняется, и это прекрасно! Стабильность – признак качества.
– Нуу… тогда давай просто погуляем. Хорошо?
– Лан…
Я решил проверить другой карман, и моей радости не было предела: там появилась знакомая сбербанковская карточка и ключи от квартиры. Кто их вернул «на Родину», оставалось загадкой. И зачем? Может, меня успокоить? А может быть, они тут лежали всё время, и я просто не засовывал пальцы достаточно глубоко? Пионерские брюки, в отличие от джинсов, не особо облегают ноги, так что даже смартфон в кармане мне не мешал. Но всё же, маловероятно такой лопатник не почуять. Ну а ключи хоть раз бы точно зазвенели. Впрочем, узнать это уже трудно. Разве что эксперимент провести – сравнить пустые и полные карманы по ощущениям. Но разве это уж очень нужно?
В конце концов, зачем им вещи пришельца из двадцать первого века, которыми они всё равно не смогут воспользоваться, ведь даже не знают, что с ними делать? Хотя из какого века они сами, я точно не знал: судя по местному антуражу, здесь где–то середина или конец советского периода. Если верить смс–кам из автобуса, 1980–ый год. А может быть, они такие же жертвы из моего мира, как я? Непонятно, сколько на самом деле лет местным обитателям. Если я сам превратился в подростка, то может с ними произошло нечто подобное? Может, я сейчас разговариваю с бабушкой или даже… дедушкой? Меняют ли здесь пол? А может, наоборот, и они вообще из детсада. Из старшей группы. Потому что вести себя столь послушно – это полной «шляпой» надо быть! Не свойственно взрослым…
Вот по мне сразу видно, что я человек с высшим техническим образованием. Вообще, надо бы переманить на свою сторону Электроника и Шурика: всё–таки коллеги, как–никак. Займусь этим после завтрака.
Мы с Женей вышли на маленькую тропку и направились в сторону библиотеки. Я воспользовался тем, что инициативу выбора пути передали мне, и старался вести девочку такой дорогой, чтобы по возможности никому не попасться на глаза, ибо бурная радость всего «Совёнка» по случаю моего чудесного выздоровления не входила в мои планы. Но скрываться было легко, ведь в библиотеку почти никто не ходил. А мне всё–таки хотелось посмотреть на книги, имеющиеся здесь в наличии, чтобы примерно представить, какой у них сейчас год. А может, просто спросить прямым текстом?
– Жень, ты не знаешь, какой сейчас год? – мы как раз проходили под двумя клёнами, где слева расположилась небольшая оранжевая скамейка.
– Ты до сих пор не пришёл в себя? Неужели придётся опять звать Виолетту? Мы, кстати, почти возле медпункта: может, тебе заглянуть? – Евгения указала на обитель Виолы, и я ускорил шаг, чтобы не дать столь крамольной мысли развиться в маленькой головке моей спутницы. Конечно, я отбрешусь и не пойду, но скандала не хотелось.
– Ты вопросом на вопрос не отвечай. Это неприлично. Я правда забыл, какой сейчас год. У гениальных людей бывают провалы в памяти в простейших вещах.
Женя не успела ответить на мой дурацкий вопрос, как перед нами словно из–под земли возникла Виола. Также неожиданно исчезла Женя, метнувшись за ствол клёна, как будто чего–то испугалась. «Кадр сменился».
– Привет, пионер. Ну как, очнулся? А теперь срочно ко мне на приём! Будем лечиться… – последнюю фразу женщина произнесла как–то двусмысленно и повела бровями с явными намёками на большее. Я уже понял, что она не против отношений с юными парнями, и я запросто мог бы затащить её в постель, если бы проявил хотя бы минимальную активность. Но ничего такого не хотелось – Виолетта казалась чужой и враждебной сущностью, с которой не может быть никакой дружбы, не говоря уж о любви. К тому же все мои мысли были полностью отданы решению Загадки, а в таком состоянии не до секса.
Мне даже стало немного жутко, но я решил не начинать утро со споров, а покорно последовал за ней. Тем более, осмотр после столь тяжёлого потрясения мне бы не помешал. Уже по пути я заметил, что ни разу не спорил с Виолой, а всегда подчинялся её указаниям. Хотя та же Оля, когда пыталась мне приказывать, вызывала во мне бурную волну негодования. Медсестра как–то подавляет мою волю? Она, в отличие от Ольги, обладает в «Совёнке» настоящей властью? Подручная Архитектора? Его глаза и уши? На самого творца она явно не тянула. Да и не будет Сам Творец жить внутри творения.
В таком случае, стоит ли идти с ней в медпункт? Скорее всего, медицина здесь – чистая формальность, не представляющая никакого интереса… Но… в таком загадочном месте любой местный «ивент» мог пролить свет, добавить паззл к общей картине происходящего. Убить меня – не убили. Покалечить – тоже не покалечили. Даже моё вчерашнее утопление обошлось без последствий. Значит, я нужен «им» живым и целым. Разве что, несколько чокнутым. Но за свою психику я постоять сумею. А значит, вперёд за подсказками! Будем считать, что это – не медпункт, а Форт Боярд.
Мы зашли в здание, и некоторое время женщина меня осматривала: посмотрела горло, язык, шею, уши, послушала грудь, зачем–то постукала по голове стеклянной трубочкой и спросила, нет ли у меня жалоб. На что я вполне честно ответил.
– Поначалу голова болела, но сейчас вроде всё образовалось. Лучше обойтись без лечения.
– У тебя точно всё хорошо? Это здорово, потому что будет к тебе небольшое дельце: мне надо отойти по одному вопросу, и ты бы мог полчасика посидеть здесь за меня. Покарауль, чтобы никто не залез и ничего не взял без разрешения. Мало ли, кто шастать будет, а опасных вещей здесь много, всё–таки медикаменты, – последняя фраза опять же показалась жуткой. Этой дружелюбной женщине удавалось иногда производить тягостное впечатление. – Если будут приходить пионеры, действуй по своему усмотрению. Я вижу, парень ты вполне разумный. Понимаешь, что к чему.
– Ничего я не…
Интересно, этот вывод она сделала из моего вчерашнего плавания? Или просто знала правду? Кажется, все, кроме неё, разумным меня точно не считали. Но озвучивать вслух свои подозрения до конца я не стал. А вместо этого спросил:
– А почему просто не запереть на эти полчаса дверь?
Виола весело усмехнулась. Судя по всему, именно этого вопроса она и ждала, и заранее заготовила на него ответ.
– Разве ты не хочешь немного поиграть в доктора? – произнесла она крайне многозначительно.
– Нет, – честно ответил я. – Меня никогда не привлекала эта профессия. Слишком много ответственности.
– А придётся, – вновь рассмеялась Виола, но потом серьёзным тоном добавила. – Во–первых, не положено закрываться в рабочее время. А во–вторых, у нас тут ничего практически не случается. Справишься, пионер. Вот: зелёнка, пластырь и бинт. А больше тебе ничего и не понадобится, – женщина указала рукой на одну из тумбочек. Там действительно стояла одинокая баночка зелёнки, рядом с которой лежал советский широкий моток пластыря, пачка бинтов, вата и ножницы. Она что, специально меня дожидалась? Даже разложила всё заранее. Или я преувеличиваю, и медичка просто вышла в тот момент, когда мы с Женей проходили мимо, чтобы поймать первого попавшегося «разумного пионера»? Может, она это проворачивает уже не первый раз, потому библиотекарша сразу и кинулась в кусты.
Пока я обдумывал варианты, медсестра лукаво подмигнула и добавила:
– Но чтобы не разбазаривал зря казённое имущество! А то больные могут привирать. Договорились?
– Хорошо, буду беречь казённую зелёнку как зеницу ока, и не отпущу ни грамма лишней ваты! – отозвался я, со своей стороны твёрдо решив посмотреть, какие препараты здесь имеются. Может быть, я найду что–нибудь, что прольёт свет на Загадку?
– Ну тогда пока. Я побежала, – облегчённо сказала Виола, выдыхая, и лёгким шагом выпорхнула за дверь.
– Пока, – ответил я и сел за стол на полумягкое голубое кресло.
Беглый осмотр медпункта мне мало что дал. Но не похоже, чтобы перед уходом Виола что–то прятала. Помещение ломилось от разнообразных медикаментов. И зачем только тут столько всего, если ничего серьёзного не происходит? Теперь я окончательно пришёл к выводу, что Виола пригласила меня на «осмотр» только, чтобы получить на пару часов бесплатного сторожа. А раз так, можно переходить к более планомерному осмотру предоставленной территории. В доктора я играть не хотел, а вот в сыщика – с удовольствием.
Представив себя эдаким Шерлоком Холмсом с лупой в одной руке и трубкой в другой (правда, сигарет у меня с собой не было – да и водились ли они здесь?), я решил начать с того места, где и так уже находился. То есть, со стола Виолетты. Тааак, ну и что тут у нас?
На столе стояло и лежало много всякой чепухи: журнал моды, колбы для анализа крови (брр…), чашка из–под чая, лампа на длинной ножке, напоминающая плезиозавра… стакан для ручек и карандашей, подставка для исписанных маленьких рецептурных книжечек, мини–вентилятор… на подоконнике рядом со столом – несколько цветущих кактусов в длинных вытянутых горшках; чуть поодаль, слева – стенд с пёстрыми таблетками, бутылочками и карточками.
Когда я задрал голову вверх, то увидел в окне настоящее чудо техники: вместо форточки там был вделан в раму какой–то прибор с большой круглой дыркой, посреди которой расположился трёхлистный вентилятор. «Кондиционер прошлого века», – подумал я. – «Будет, как ветряная мельница, мух разгонять. Прямо в кофе, прямо в чай – ну же, парень, не скучай!»
Но что вся эта ерундистика по сравнению с главным! А главным украшением стола был самый настоящий телефон! Не сотовый, а обычный, с крутящимся диском, чисто белый. Такой же, только красный, был у нас в деревне, пока наша семья не перешла на мобильную связь, потому что за домашнюю линию дороже платить.
– Неужели отсюда можно позвонить? – вслух спросил сам у себя я, снял трубку и приставил её к уху. Однако, кроме монотонного частого треска, я ничего не услышал. Привычное из раннего детства нажатие на рычажок ситуацию никак не исправляло – телефон был бесполезным куском плотной пластмассы, годной лишь только для того, чтобы переплавить её на вонючий пластичный материал. Чтобы потом абстрактный китаец в занюханном грязном подвале сделал из всего этого безликую и аляповатую детскую игрушку, которую потом втюхают втридорога какой–нибудь беспечной и незадачливой молодой мамаше.
Во я алгоритм выстроил! Хоть бизнес по переработке советских телефонов открывай! Сразу видно – экономическое сознание!
Отложив бесполезную трубку прочь, я посмотрел красочный журнал, который лежал прямо передо мной. Точнее, перед Виолой, а теперь передо мной как заместителем. К медицине он никакого отношения не имел, ибо посвящался моде. На обложке красовалась девушка в синем платье в жёлтый цветочек образца 80–х годов без особенных излишеств. На голову «модели» была надета довольно нелепая, на мой взгляд, шляпка. Белая в розовую полосочку. «Такая должна Ольге Дмитриевне понравиться. Наверное, отсюда она своими головными уборами и затаривалась…» Самое интересное, что название у журнала отсутствовало, аналогично дело обстояло с датой и номером. Сверху над моделью присутствовали какие–то цветовые пятна, но размытые – ничего не прочтёшь. Складывалось ощущение, что сведения специально «размазали» фильтром в фотошопе, не особо заботясь о качестве результата. Или просто пролили какую–то медицинскую химию. В подтверждение этой теории бумага там была слегка скукоженной. Всё подстраивают под местные реалии…
Я пролистал журнал, но мода меня никогда не интересовала, а информация о годе, единственная полезная для меня информация, там всё равно отсутствовала.
Самое интересное, что модели одежды здесь были представлены как советского, так и вполне современных мне западных образцов. Такое чувство, что журнал сшили из изданий различных десятилетий. Даже качество бумаги от одной страницы до другой слегка разнилось – они становились то старше и желтее, то, наоборот, белее и новее. Кстати, в зависимости от изображённой модели – чем более старый фасон платья я наблюдал, тем и страница казалась старше. «Интересный маркетинговый ход. Эдакий бумажный Франкенштейн».
Я уже хотел отложить находку прочь, но, дойдя до конца, натолкнулся на полный «треш»: последние три страницы пестрели какими–то нарядами примерно пятисотлетней давности, а вместо страниц, казалось, – старинный пергамент: тронешь пальцем, и всё развалится – «смешали грешное с праведным!» Одна из этих трёх девушек на этих старинных «страницах» показалась мне знакомой. Она напомнила мне сестру в ранней юности… а вот другая – Мику. Точно, Мику! Или нет… почему я не могу как следует рассмотреть их лица? Что рассеивает моё внимание? Словно на Солнце смотришь или на яркий свет, больничный свет… Пальцы почувствовали нестерпимый жар, и я с шуршанием отбросил журнал обратно на стол.
– Нет, я не сдамся! – я помотал руками в воздухе и снова взял непослушную книжицу. На мою радость, капризная бумага уже ничего не жгла, и я принялся листать с конца: ничего необычного. Больше нет никаких старинных платьев. Пергаментные страницы просто исчезли! Да и современные тоже. Все модели абсолютно советские, по канону, страницы совершенно одинаковые и однотонные, а спереди на обложке широкий и слегка размытый след от чашки. Именно под ним, оказывается, бумага и скукожилась, и надписи расплылись… Всё–таки, галлюцинация? Или аномальное явление? Пора бы привыкать к этому понятию и применять его как научный термин. Как там это называется в физике? У меня же был в университете курс физики. Его ещё такой смешной преподаватель читал... Как же была его фамилия? Котов? Кроликов? Что–то, связанное с животными, я уверен. Или с растениями? Почему же так сложно вспоминать прошлое? Ладно, Бог с ним, с этим профессором. Правда, мужик был добрый. Зато я припомнил, что в физике аномальные явления называются флуктуацией.
– Мда, этот мир точно сошёл с ума… – подытожил я своё наблюдение, возвращая журнал на его законное место подле седалища хозяйки.
Через пару минут раздался стук, дверь после моего разрешения открылась, и на пороге появилась Лена, робко придерживаясь за круглую ручку двери. Девочка, очевидно увидев, что вместо привычной Виолы сижу я, тихонько пролепетала:
– Ну… я тогда пойду… зайду попозже… – её тон мне показался настолько жалобным, что я поспешил успокоить девушку и задержать.
– Да ты скажи, чего хотела! Вряд ли здесь есть какое–нибудь дело, посильное для твоей Виолы и непосильное для меня. Ты ведь не похожа на смертельно больную… А мне сказали исполнять обязанности медички. И стратегические запасы лекарств также оставлены на моё попечение … На что жалуешься в общем?
– Да так… эмм… голова чего–то разболелась, – Лена стеснительно опустила глаза в пол и поковырялась носочком туфельки по гладкому больничному полу. – Не найдётся чего–нибудь обезболивающего?
– Наверняка. Всё–таки медпункт. Здесь должны быть всякие таблетки. Вот, – я просто открыл тумбочку и жестом пригласил девушку самой отыскать желаемый препарат, – посмотри сама. Смотрите, барышня, выбирайте: полным полна моя коробочка: есть и зелёнка, и вата, и целая россыпь разноцветных пилюль. Только не бери пузырёк с надписью: «Крысиный яд». Не советую. Хотя, я всё же не медик, – буквально несколько секунд назад я утверждал противоположное, поэтому решил прекратить свои похвальбы, дабы не завраться, отступил в сторону и предоставил Лене полную свободу действий. Своего рода аптечное самообслуживание: первое в мире, мною изобретённое, но пока не запатентованное.
Пионерка встала на корточки, пока я смотрел на неё сзади, и спустя мгновение зажимала в ладонях несколько белых таблеток.
– Спасибо… – Лена встала, спрятала руки за спину и попятилась к двери, – ну, я пойду…
– Поменьше читай на отдыхе, а то от этих романов уверенность теряешь. Раскисать начинаешь.
– Так я пойду? – переспросила она.
– Кто ж тебя держит? Иди, если хочешь. Вольному – воля. Да и вообще, желания на то и нужны, чтобы им время от времени потакать. А то привыкли тут, что за вас всё решают, – насмешливо обронил я вслед уходящей девочке.
– Даже тумбочку не закрыла. Разгильдяйка, – вслух заметил я сам себе после того, как она ушла, и ногой исправляя эту девичью оплошность.
Закрыв тумбочку, я присел в кресло. И не успел перевести дух после первого «клиента» и схватиться за маленькую книжечку, заткнутую с краю в подставку для писчих принадлежностей, как немедленно заявился второй посетитель. Им на удивление оказалась Ульянка. Что им тут, мёдом намазано? Осмотреться толком не дают. А Виола говорила, что почти ничего не случается… Вот и верь после этого людям! Или не людям. Хрен их знает…
– Привет. А где медсестра? – недоверчиво посмотрев на меня, поинтересовалась девочка, пока я со скрипом разворачивался в кресле.
– Перед тобой сидит. Я тут изобрела новый препарат для превращений и решила ненадолго побыть Арсеньевым. Он парень хороший и умный – быть им – одно удовольствие.
– Не дури, Арсеньев. А то реальной Виолетте расскажу, – она уморительно топнула ножкой и надула губки.
– Ишь ты, детёнка обидели – куколку не купили! Ладно, ладно… Ну давай рассказывай, с чем пришла.
– Тебе? – Ульяна удивлённо вытаращила глаза.
– Мне, мне. Кому же ещё! Или ты видишь кого–то второго? – я показательно обвёл рукой медпункт. – Сегодня, и только для Вас, работает доктор Арсеньев, многопрофильный специалист с огромным стажем. Обещаю, иглоукалыванием и пиявками лечить не буду.
Девочка рассмеялась и решилась.
– Да вот живот что–то разболелся. Не найдётся чего–нибудь утоляющего?
– Конечно, найдётся! – саркастически произнёс я. – Целый короб желудей насобирал. Утолишься так, что мало не покажется.
– Да хватит шутить уже, – голос Ульяны стал жалостливее и отчаяннее. – Помоги, пока по–человечески просят… Живот у меня разболелся – говорю же. С кем не бывает?
– Конфетами или шоколадом объелась? – нет, всё–таки шутки в такой ситуации уместны не очень. Человек страдает, а я изгаляюсь. – Да хорошо, хорошо, сейчас дам. Мало ли ситуации бывают…
Никогда бы не подумал, что такая резвая и беспечная пионерка, как Ульянка, может внезапно заболеть, да ещё и признаться в этом!
– Ну так давай уже, а не томи! – шутить и язвить маленькая ракета явно не собиралась и была готова к более решительным, чем простые просьбы, действиям вплоть до кидания в голову мячиком.
– Подожди… сейчас найду. Не психуй. Нервные клетки не восстанавливаются, – интересно, заботливо оставленная Виолой зелёнка мне вообще пригодится? Пока здесь проблемы сложнее…
Я ещё не смотрел, что находится в местной аптечке, и теперь у меня появился прекрасный шанс это сделать вместе с посетительницей. На стенде, оказывается, таблетки были не настоящие – просто образцы с пояснениями и цифрами–указателями, чтобы знать, что в какой упаковке находится. Но Лена вполне удовлетворилась содержанием тумбочки. Значит, нам именно туда. Рывком выдвинув ящик, я понял, что тумбочку обычно запирают на ключ, ибо замок там предусматривался. Логично. На образцы смотри, сколько влезет, описания читай, а вот настоящие лекарства только под чутким присмотром врача. Ну или исполняющего его обязанности, то бишь в данный момент меня. Присев перед тумбочкой, я запустил руки вперёд и принялся рассматривать содержимое. Здесь были разноцветные витаминки в пакетиках и несколько видов таблеток.
В медицине я разбирался не намного больше, чем в моде, потому что в обыденной жизни предпочитал использовать простые народные методы: от горла и простуды пил чай с мёдом–вареньем, держал ноги в тёплых шерстяных носках и просто следил за своим здоровьем, стараясь как можно реже обращаться к официальным врачам. А если обращаться и приходилось, то покупал в аптеке по чётко выписанному в поликлинике рецепту, а себе голову не забивал – аптекарь во всём и сам разбирался, тем более почерка обещали желать лучшего. Уточнял только, как что принимать. Читать инструкции к лекарствам – только портить себе настроение. Развернёшь маленькую с виду бумажку, читаешь, а там сразу побочных эффектов на километр. Одно лечишь, другое калечишь. Возникает только один вопрос: а стоит ли вообще так лечиться? Или проще довериться матери–природе?
Помню, видел, как моя бабушка принимала лекарства. Целую горсть одним махом. Я тогда безумно удивился, зачем так много? Она охотно пояснила: парочка таблеток действительно нужна при её болячках, остальные же нейтрализуют негативные воздействия этих двух или друг друга. Думаю, теперь понятно, почему я отдаю предпочтение народной медицине. Но вернёмся к содержимому ящика и изнывающей Ульяне, которая от нетерпения скоро подскакивать начнёт.
Из названий таблеток мне был знаком лишь активированный уголь, фестал, аспирин с анальгином, да несколько специализированных от аллергии на цветение (почему–то здесь они присутствовали, хотя были довольно редкими. Словно специально для меня). Их мне приходилось пить, когда наведывался в свою деревню, потому что через два дня нахождения там я начинал отчаянно чихать, чесался нос, и слезились глаза.
А вот здесь, в «Совёнке», что интересно, никакая аллергия меня не мучила – может, местные цветы не извергают пыльцу… Хоть это и глупое предположение, но сейчас оно показалось мне самым разумным. Второй по разумности была моя навязчивая идея о нереальности всего происходящего. Но реально всё вокруг или нет, а помочь страдающей девочке–шалунье надо.
С содержимым ящика мне повезло: всё разложено в довольно строгом порядке. Фестал я торжественно и вручил Ульяне. Заодно посоветовав пить побольше воды. При отравлениях, а от чего у неё ещё мог живот разболеться? – самое то.
Девочка сдержанным кивком (в несвойственной ей манере) поблагодарила меня за «помощь» и понуро вышла из кабинета.
А я продолжил осмотр ящика. Вскоре нашёл ношпу: тоже, кажется, обезболивающее. Больше знакомых названий мне не встретилось. Что интересно, большинство пачек вообще оказались просто бесцветными безо всяких названий или с названиями на латыни: Cursus Manor, Iktum Fertio и т.д. Филькина грамота! Ну латынь–то Виола на каком–то уровне, вероятно, знает. А вот как она разбирается с упаковками без названий? Да и вообще, я никогда подобных не видел. На лекарствах всегда должно быть указано название, дозировка и дата. Чтобы не принять ненароком не то, что нужно, не в том количестве, и не отравиться просроченной химией. Не может же Виола держать всю информацию о неподписанных упаковках в голове? И как она находит нужную таблетку? По порядку пачек в ящике? Или они просто все одинаковые? Интереса ради, я вытащил по таблетке из двух одинаковых на вид белых упаковок. Одна оказалась белой, вторая – жёлтой. Я аккуратно засунул пачки на место. Как бы Виола их там ни различала, не хочу стать причиной её ошибки.
Задвинув ящик обратно, я лениво побродил по комнате и встал возле зарешёченного окна.
– Не стала она меня убивать и травить своими странными таблетками. Ну так всё впереди, – пробормотал я в шутку и погладил решётку, выполненную в форме большой распустившейся розы.
Я даже в обычной своей жизни любил следить за событиями из окна, когда волновался. Это был мой личный излюбленный способ расслабиться. К тому же созерцание спокойных видов природы или монотонное движение городской улицы помогало мне размышлять, анализировать и приходить к верным выводам. А в этом аномальном месте я явно нуждался в расслаблении, потому что нервы постоянно были на пределе. И в анализе с выводами я тоже нуждался. Ведь уже который день тут кручусь, а ничего так толком и не понял про этот лагерь. Возможно, имеющейся у меня информации уже хватает, чтобы найти выход, и нужно применить единственное логическое усилие. Открыть Ту самую загадочную Дверь. Но в постоянно окружающей меня суете я просто не успеваю сопоставить все известные мне факты и хорошенько всё обдумать. Здесь надо быть немножко шахматистом…
Я принялся рассматривать вид из окна, позволяя своим мыслям свободно течь. Напротив окна росли высокие раскидистые кусты, за которыми – две чрезмерно толстые берёзы, которые выступали из общего лесного массива, словно дядя Стёпа посреди первоклассников. По своей толщине они больше напоминали дубы. А может, это и вправду какой–нибудь вид дуба белоствольного?
Чу! Движение. Листья кустов напротив резко зашевелились.
«Кто бы это мог быть? Судя по шевелению, животное довольно крупное… косуля какая–нибудь!» Хорошо бы, если косуля, а то будет мне косуля с клыками да когтями, что в момент рвут нежную человеческую плоть.
Внезапно кусты ещё сильнее встрепенулись, и на ствол одной из берёз запрыгнуло существо, поразившее меня до глубин души – напоминало оно огромного серого сухопутного осьминога с вытянутыми прямыми конечностями. Осьминог принялся лезть наверх, зацепившись свободным щупальцем за соседнее дерево. Потом его тело повисло в воздухе, а двумя «руками» существо ухватилось за «берёзы». Казалось, «руки» у него отрастают, пропадают, укорачиваются и удлиняются абсолютно неведомым способом по его случайному желанию. Он медленно на них подтягивался и в конце концов оказался на вершине деревьев, но настолько аккуратно, что не смял ни одного листика. Какие–то особые, древесные осьминоги…
Раздался скрежет. Существо встало на четыре лапы, как будто огромная уродливая собака, отодвинулось назад, сохраняя при этом своё положение на ветвях, и в резком прыжке очутилось на земле прямо перед моим окном, вновь поднимаясь на две конечности и басисто порыкивая.
Резким движением я захлопнул ставни и задёрнул жалюзи. А сам отбежал к двери, чтобы, если что, если вдруг эта хрень всё же полезет в окно, у меня была возможность быстро убраться прочь. Эх, оружие бы! Монтировочку какую–нибудь!
Моё дыхание стало тяжёлым, а сердце вовсю ёкало. На улице послышались вкрадчивые шаги. «Ну всё, кажется, вот и конец мне пришёл», – подумал я и уже принялся прощаться с жизнью, потому что дверь забаррикадировать не успею… Да и нечем – койка и стол прикручены.
Дверь открылась. Я рванулся назад к окну.
– Эй, ты чего? Не оправился ещё? Или просто поболтать с Виолой заглянул? Не бойся – не выдам, – раздался знакомый мне голос Славяны. – Да и медичка – тётка нормальная. Скажу честно, пионеры (но не я!) иногда сюда приходят прятаться, когда нас (то есть их!) уж очень сильно достаёт Ольга Дмитриевна разными полезными поручениями.
Я благодарил судьбу, что у меня третий посетитель, хотя пару минут назад никого не желал больше обслуживать. Видите, как неожиданные происшествия превращают социофобов в дружные натуры?
– Ой, Славя! Дорогая ты моя! – я подбежал к девочке и крепко её обнял. Но пионерка не оценила мою любезность и отпихнула от себя, резко наливаясь краской.
– Какая я тебе дорогая? Ты чего вообще несёшь? Я тут по делу вообще–то… – она отошла на шаг к двери, и я испугался, что опять останусь здесь в одиночестве, покинутый всеми, кроме неопознанных лесных монстров, мимо которых пробираться вот уж никак не хочется! Какая–никакая компания сейчас явно не помешает.
Вид Славяны демонстрировал смущение и одновременно решимость. Сразу было видно, что пришла она не просто так и не спрятаться, а по делу. Ну, кто бы сомневался. Славя и «просто так» – понятия абсолютно несовместимые.
– На что жалуемся? – уже привычно спросил я и уставился в голубые глаза красавицы, присаживаясь на «законное» кресло и пытаясь скрыть дрожь в руках и ногах.
– Ты сегодня за Виолу? – спросила она и, дождавшись утвердительного кивка, продолжила. – Давай, я лучше поищу сама? А ты, если хочешь, можешь отойти погулять, – по виду девушки было понятно, что она не желала осведомлять меня о своих медицинских потребностях.
Вот это, конечно, предложеньице! Ну уж нет, гулять я никуда не пойду! А то потом нагуляю себе перерезанную шею! Наверняка, его лапы–щупальца заостряются на концах или выпускают маленькие тоненькие искусственные стальные лезвица. Брр…
Но перед девушкой показывать свои страхи я не стал и заявил, что обещал дождаться Виолу. А слово своё привык держать. Но я совершенно не против, если она покопается в тумбочке в моём присутствии. Только рядом постою. Даже подсказать, если что, могу. Вообще сегодня я – сама любезность и предупредительность.
Что возразить на подобное правильное пионерское поведение, Славя придумать не сумела, и замялась:
– Ничего, ничего… Я просто так зашла, – ну да, ну да, так я и поверил. – У меня личный разговор с Виолеттой, вот!
– Все так говорят, милейшая. Абсолютно все…
Девушка покосилась на тумбочку, но ретировалась настолько быстро, что я ничего не успел ответить или просто попросить её остаться. Критические дни у неё что ли? Или вообще какое «не такое» заболевание? Или она плотно сидит на наркотиках, а Виола барыжит ей нужные таблетки из–под полы? Или медсестра Славю специально подсадила? А, может, Виола весь лагерь таким макаром под контролем держит? Надо внимательнее относиться к тому, что я ем и пью. С другой стороны, большинство дури (кажется) не имеет цвета и запаха. Может, меня уже пичкают всякой дрянью? Вот осьминого–обезьяны и мерещатся... Уххх... Задачка... Со множеством переменных и с нулём констант.
В любом случае, надо было мне вести себя деликатнее, чтобы не напугать Славю. Постоять где–нибудь в сторонке, например, и понаблюдать оттуда через окно или дырку какую. Зрение у меня хорошее… Да и содержимое ящика я неплохо успел изучить. Многие знания лишними не бывают.
От умственного перенапряжения я прикрыл глаза и откинулся на спинку стула.
По–хорошему, мне надо бы бежать, бежать, сломя голову, но я вдруг ощутил такую сильную усталость, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже страх – и тот почти перестал ощущаться, ведь я был внутри медпункта, а монстр снаружи. Вряд ли он сумеет прорваться сквозь ставни, решётку и жалюзи или повернуть ручку двери. Только заснуть с монстром под боком мне не хватало, а это может случиться, если я упаду на улице!
Прошло ещё несколько минут, в течение которых я сидел с закрытыми глазами и внушал себе, что ещё утро, и устать я ну никак не мог!
И тут раздался тихий скрип. А следом на улице послышались быстрые, но почему–то удаляющиеся шаги…
Я тут же распахнул глаза и принялся судорожно оглядываться. Неужели монстр уже тут, в медпункте? Липкой удушливой волной меня снова окатил страх. И подействовал он куда лучше самовнушения. Ощутив себя снова в силах, я бросился к двери. Сам не знаю, что в тот момент я хотел сделать. Убежать? Поймать неопознанный скрипящий объект? Или я просто временно утратил рассудок? На секунду мне даже показалось, что пасть насмерть от лап неизвестного монстра лучше, чем продолжать жить тут в неизвестности, в тягостном ощущении конца миров. Неизвестно, каковы планы местных обитателей на мою тушку и личность. Возможно, они даже хуже, чем смерть…
Однако мои опасения оказались напрасными: источником шумов оказалась всего лишь Алиса Двачевская, продирающаяся кустами параллельно задней стенке медпункта, поросшего ещё недоспелым виноградником, прочь от этого гостеприимного заведения. Вид у девушки был крайне недовольный. Тоже пришла за дозой? Нет, это бред. От бреда надо избавляться!
Я решил действовать дипломатично. Сам не знаю, почему, но мне безумно захотелось предупредить пионерку об опасности. А ещё лучше – спасти и защитить. Хоть я никогда и не был добряком или гуманистом. Да и в рыцари или спасатели даже за хорошую оплату записываться бы не стал. Но ведь и откровенной сволочью я тоже не был. И просто не мог допустить, чтобы Алиса пострадала, имея шанс спастись.
– Эй, вернись! Я всё прощу! Мне просто любопытно! – воскликнул я, и девочка остановилась. Она опасливо поглядела в мою сторону и быстро подошла, понурив голову.
«Уфф, сработало», – удовлетворенно кивнул я собственным мыслям и с трудом удержался, чтобы не схватить её за руку и не втащить внутрь. За дверью оно явно безопаснее будет. Но Алиса во многом похожа не меня, и насилия над собой терпеть не станет. Если я попытаюсь её втащить в медпункт, она из принципа вырвется и рванёт прямо в пасть неведомому монстру. Придётся действовать уговорами.
Но пока Алиса и не думала убегать – напротив, косилась в мою сторону крайне заинтересованным взглядом.
– Чего орёшь? Не ори… Тише!.. Ты там один что ли? – она кивнула на открытую дверь за моей спиной. – Ты ведь не будешь против, если я быстренько возьму кое–что из аптечки?
– Потом возьмёшь. Тебе бы спрятаться надо – здесь монстры ходят. Только что прыгал там один, – я показал на деревья, но Алиса лишь рассмеялась. Я явно разогнал её грусть.
– Ишь ты, вот это выдумал, лишь бы подружке не помогать. А по–собачьи он не лаял? А сорока ног у него не было случайно?
– Нее… только семь насчитал, больше не отросли. Я не дождался, – правдиво ответил я.
Девушка игриво хлопнула меня по груди, так что я отшатнулся. Ну и силища у неё. В качалку что ли ходит. Шутливый тон Алисы меня расстроил и обидел. Ничего себе: тут человека спасти пытаешься от смертельной опасности, а он ржёт и даже всерьёз тебя не принимает.
Я вздохнул.
– Не веришь – и не надо. Тогда, раз уж тебе нужна аптечка, то будем говорить сугубо на медицинские темы. И, если что, твоя смерть останется на твоей же совести, – подытожил я первую часть своего разговора, и пока Двачевская глупо хлопала глазами, спросил:
– И что же именно тебе понадобилось? Таблетки от неверия? Настойка от сомнений?
– Нет. Активированный уголь. Пару пачек. Чего–то в животе неспокойно, – по интонации Алисы было заметно, что она врёт. Врёт и не краснеет.
– Пошли в медпункт. А то мало ли что, – я недоверчиво осмотрелся по сторонам и решил рискнуть. Две пачки угля Двачевской, кроме меня, никто точно не даст. А значит, я могу особо с ней не церемониться. Резко схватив Алису за руку, я рывком затащил её в помещение, тщательно захлопнул за собой дверь и припёр её стойкой для измерения роста.
От внезапной моей наглости девушка даже не попыталась вырываться. А лишь удивлённо вытаращила глаза. Такое бывает, когда ты ошарашиваешь человека инициативой. Почаще так делай, и власть будет в твоих руках.
Через несколько секунд к девушке вернулся дар речи.
– Ты что, маньяк?! – заорала она на меня. – Хочешь, чтобы я убежать от тебя не смогла?! А потом насиловать будешь?!!
– Нет–нет, с чего бы… Я же говорил – там опасно. Ты можешь мне верить, можешь не верить, но факт остаётся фактом – надо соблюдать осторожность, – я поставил руки в боки, чтобы больше походить на привычное местным пионерам начальство – мою соседку по комнате.
В ответ Алиса громко рассмеялась, а ярость на её лице сменилась пониманием.
– А ты, смотрю, даром времени не теряешь! Сознавайся, чего ты тут наглотался, что монстры мерещатся? Может, поделишься?
– Да ничего я не глотал! – огрызнулся я в ответ. Мне не понравилось, что девушка повторяет мои мысли. И решил перевести тему в более актуальное для собеседницы русло. – Так сколько тебе там пачек нужно?
– Две пачки, – напомнила мне она и отошла к окну, подняла жалюзи и уселась на подоконник. – И не надо закрывать окно – здесь и так душно, – и ставни вслед за жалюзями распахнулись наружу под движением твёрдой руки рыжеволосой.
Я нервно вздохнул. «Благо, есть решётка – не прорвётся…»
– А не поплохеет тебе от двух пачек–то? Ты знаешь, что каждая таблетка рассчитана на определённый вес. Две пачки – это уже для слона или по меньшей мере бегемота. Так что давай выдам я тебе по медицинской справедливости – четыре штучки.
– Не давай! Я сказала две пачки – значит две! Иначе вообще не надо!
Чужих таблеток мне жалко не было. Хочет две пачки – ладно. Я её честно предупредил о последствиях, как честный доктор.
Я встал на колени возле открытой тумбочки и вытащил оттуда две пачки, сколько и просили. Но оказалось, что они были последние. И я решил последовать пожеланию Виолы и не разбазаривать даром казённое добро.
– Посмотри! Тут всего две пачки – если я тебе отдам последнее, то весь отряд останется без важного лекарства, – я сделал паузу, немного отодвинувшись от ящика и давая Алисе возможность лично убедиться в моей правоте. Но, зная характер девушки, столь нужный ей зачем–то уголь я продолжал крепко сжимать в руке. А саму руку предусмотрительно убрал за спину. А то с неё станется попытаться выхватить у меня таблетки и дать дёру. Такую даже забаррикадированная дверь не удержит. Вышибет богатырским ударом и не заметит.
Подходить к ящику Алиса не стала – поверила. И за то спасибо! Но и откровенничать со мной девушка не спешила, и я решил её немного к этому подтолкнуть.
– Так, а теперь признайся, для чего тебе действительно нужен уголь. Ты явно недоговариваешь. И пока не скажешь правду, ни хрена я тебе не дам. По твоему свежему цветущему виду я прекрасно вижу, что ты не больна.
Алиса покраснела и отвернулась, бегая глазами по пейзажу за окном. Скорее всего, искала в своей увёртливой фантазии какую–нибудь отмазку, но потом уверенно и даже с вызовом заглянула в мои глаза и скороговоркой выпалила:
– Я хочу взорвать памятник Генде на площади! Уголь – необходимый компонент для простенькой самодельной бомбы.
– Что ж ты сразу не сказала? Это святое дело! – мои губы расплылись в улыбке. Наконец я убедился, что действительно не одинок в своей ненависти к «Совёнку».
– Но учти – проболтаешься Ольге Дмитриевне – урою! – нарочито суровым тоном пригрозила мне Алиса. Но её глаза сияли от счастья.
– Нет, мы скажем ей об этом позже. Когда уже всё взорвётся, – я злобно ухмыльнулся.
Заявление нисколько не возмутило меня. Мне было совершенно наплевать на то, кто такой Генда (товарищ... товарищ Генда), и насколько весомый вклад внёс этот человек (а человек ли?) в дело становления Всемирной Революции. В конце концов, мы взрывали не самого деятеля, а его памятник – а это далеко не так страшно. Сейчас я был рад любому местному, у которого хватит смелости хоть немного растормошить застой, царствующий в «Совёнке». Если это поможет мне вернуться домой, то я готов взорвать не только Генду, но и площадь, и даже весь лагерь, оставив в живых только людей.
Больше совершенно не сомневаясь, я снова полез в ящик, выгреб оттуда весь оставшийся активированный уголь и сложил половину в пакетик. На самом деле угля было пачек десять, но пока я показательно рылся в ящике, загораживая его от Алисы собственной спиной, остальные я сунул на самое дно под другие упаковки, прежде чем отодвинулся и позволил ей самой посмотреть.
– Ах ты гад! Обманул меня, а я тебе поверила! – казалось, она сейчас или набросится на меня с кулаками, или заплачет. Но я не стал доводить ситуацию до крайностей. Закончив складывать таблетки в пакетик, я, подмигнув, протянул его Алисе.
– Вот. Здесь пять пачек.
Выражение лица девочки показало сначала непонимание, потом удивление и, наконец, бурную радость. Она явно была довольна, что обрела в моём лице террориста–единомышленника.
– Благодарю, – девушка в изящном поклончике выхватила у меня пакетик.
– Может, тебе нужна помощь? Дело–то нелёгкое, а я хотя бы могу покараулить, пока ты будешь всё проворачивать. Любопытно ведь! Как ты могла уже понять, я ещё тот экстремал и нарушитель порядков. Хочется чего–нибудь такого–эдакого, а не тупо на шезлонге лежать да книжечки читать, как Олень этот.
– Ну пошли. Лишние руки никогда не помешают. И лишние мозги тоже.
– Но из одного активированного угля бомбу не сделать! У тебя должно быть что–нибудь ещё. Рецепт можно в библиотеке сыскать…
– И без библиотек разбираемся. Серу и селитру для пороха я достала у Шурика в их клубе. У них это есть. Парнишка даже лишних вопросов задавать не стал, а Электроника, с которым у меня… недопонимание, там на счастье не оказалось.
– Интересно, почему это он не обратил внимания?
– Да он, когда чем–то своим увлечён, Шурик этот, вообще ни на что не смотрит и готов отдать всё, что попросят. Лишь бы не мешали.
– В следующий раз сразу душу проси, а эту его особенность я учту, – пошутил я, и мы направились в сторону пролеска поближе к памятнику, чтобы без лишних глаз приготовить порох и быстро всё донести до места действа. Благо, здесь были неплохие кусты. Под одним из них я регулярно справлял свои естественные потребности, поэтому подтолкнул девочку ко второму, а то она уж собиралась идти туда, куда не следует… «Кстати, а куда ходят в туалет они? И ходят ли вообще? Ничего похожего на уборную я здесь так и не приметил, кроме пристроечки рядом с библиотекой (впоследствии выяснилось, что это всё же не туалет, а пустая уличная кладовка)… Спросить что ли? Нет, лучше не буду! Может, после, когда все остальные вопросы исчерпаются…»
Алиса присела на землю, положила перед собой свой небольшой заплечный рюкзак, на который при встрече я даже не обратил внимания, и достала оттуда клеёнку; небольшую, но глубокую кастрюлю; несколько чашек; ступу и пару ложек. Следом были извлечены заранее заготовленные ингредиенты, и девушка разложила всё на клеёнке. Откуда у неё появилась сумка?
– Алис, у тебя разве всё время был рюкзак? – не сдержался и спросил я.
– Нет, конечно, мне его зелёные человечки только что бандеролью с Альфа Центавры сбросили, – отшутилась девушка в ответ.
– Странно… мы же шли вместе. И у тебя его не было!
– Знаешь, милый, пойдёшь на дело – и не то отчебучишь.
«Конец связи». Развивать тему дальше смысла нет.
Как столько добра помещалось в довольно–таки небольшой сумке, так и осталось для меня ещё одной загадкой. Но с этим свойством женских аксессуаров я не раз сталкивался и дома. Так что больше вопросов задавать не стал.
– У меня тут уже всё приготовлено в нужных пропорциях. Я заранее взвесила: 65 и 17 – как положено. Ты пока выдави из упаковки таблетки и растолки уголь в ступке. Его мы будем отмерять «на глаз», потому что это не такой опасный ингредиент, и, в общем, ничего страшного от переизбытка не станется.
– Но ведь нужна точность! Это медицина и химия!
– Уж прости, весы в рюкзак не поместились. Я и так еле дотащила это добро до нашей базы. Мог бы и помочь, кстати. Я ведь чуть ли не час пёрла, ныкаясь по кустам! – «какой к хренам час? Она вообще от меня не отходила!» По сосредоточенному выражению лица девушки, колдующей над кастрюлей, я никак не мог понять, шутит она сейчас или говорит всерьёз.
Хмыкнув что–то неопределённое в ответ, я взялся за ступу. Я готов был и на куда бОльшие подвиги, лишь бы не потерять единственного союзника.
Похоже, что–то подобное чувствовала и девушка. Она даже оторвала взгляд от ценных ингредиентов и ещё раз постаралась меня успокоить.
– Ничего страшного, будем мерить столовой ложкой. Поверь, не впервой! Глаз, как алмаз!
Я не стал уточнять, когда и при каких обстоятельствах юной террористке приходилось раньше готовить порох и тренировать на этом глаз, потому что хотел закончить всё как можно быстрее. Уж очень мне захотелось, чтобы Генда взлетел на воздух. По–моему, это будет прикольно. А уж как Ольга Дмитриевна «обрадуется»! Я дрожащими от нетерпения пальцами выдавливал таблетку за таблеткой, упаковку за упаковкой в глубокую чашку, и когда она наполнилась почти доверху, яростно принялся толочь содержимое, как будто перемалывал в пыль ненавистные порядки, царствующие в лагере.
С каждым движением я работал деревянной палкой–ступкой всё яростнее и яростнее. Я представлял себе, как уничтожаю лагерь «Совёнок» – это проклятое место. Наконец, содержимое полностью превратилось в мелкий угольный порошок, и я успокоился. В мыслях я уничтожил всё, оставив лишь чистое поле и обломки статуй и зданий.
Алиса забрала у меня чашу и довольно уверенно высыпала все компоненты в новёхонькую кастрюлю, в процессе перемешивая их ложкой. Затем извлекла из своей бездонной сумочки бумажный пакет с надписью «мы гордимся Советским Союзом!» («наверное, из столовой для сухих пайков» – решил я). Девочка осторожно наполнила его приготовленным порохом. Вышло почти доверху, и Алиса свернула в кулёк верхушку.
– Хорошо, что погода солнечная. Пошёл бы дождь, и ничего бы не получилось. Остаётся только добыть фитиль, – деловито закончила пионерка. – На эту роль подойдёт любая тоненькая верёвочка, смазанная чем–нибудь горючим. Сходи к нашим кибернетикам и попроси. Я, к сожалению, забыла. Всего–то не рассчитаешь!
– Не хочу я к ним! У меня под боком медпункт, где наверняка есть спирт, а на ногах кеды. Одним шнурком уж пожертвую, тем более они всё равно не мои, а казённые. Чего не сделаешь ради друга! Но своими ботинками я бы ни в какую не рискнул, – я говорил с изрядной долей сарказма, но поглощённая идеей Алиса ничего не заметила и с готовностью приняла моё рац. предложение.
К общему счастью, Виола всё ещё отсутствовала, и препятствий на пути к заветному спирту не возникло. Нашёл я его на столе, спрятанным за вентилятор. «Наверное, чтобы пионеры не разводили водку». Пузырёк был тут же скоммунизжен и принесён моей напарнице.
– А ты шустрый, – девушка довольно выдохнула, опасливо оглянулась по сторонам и принялась пропитывать шнурок спиртом. Вскоре фитиль был готов и старательно закреплён внутри пакетика так, чтобы концом торчать наружу, а всю остальную дырку Алиса крепко заделала лейкопластырем.
– Ты же сама говорила, что когда захочешь сотворить что–нибудь такое–эдакое, то даже ветер тебя не обгонит. Я в этом уже успел убедиться на собственном опыте. Я такой же, как ветер…
– Не примазывайся – у тебя в лучшем случае почётное третье место! Быстрее меня здесь только Ульяна. Уж я с ней живу – прекрасно знаю. А нам пора к Генде. А ему пора на колчаковские фронты, – произнесла Алиса, и мы положили взрывпакет под основание памятника, прикрыв букву «Г».
На площади очень удачно никого не было. Алиса тут же достала спички (я уже не удивлялся её бесконечному движимому имуществу) и, не поинтересовавшись, готов ли я, совершила поджог, а фитиль ведь совсем коротенький – полметра. Вот сволочь! Могла бы и предупредить… Времени возмущаться вслух у меня не было, и не оставалось ничего иного, кроме побега в сторону леса вслед за рыжеволосой бестией.
Не успели мы залечь на землю, как раздался сильный хлопок, на несколько секунд напрочь меня оглушивший. На хороший взрыв это не походило, но по ощущениям гораздо громче, чем салюты, которые я запускал в детстве на Новый Год. И не только в детстве… пускай в Сочи я и жил один, но у меня была традиция: каждый год покупать и стрелять не меньше, чем дюжину разнообразных петард. И тратить на это дело как минимум тысяч десять рублей. Маниакальная тяга к огню и взрывам жила во мне с раннего детства: в деревне приходилось постоянно жечь сухую траву, разный мусор… один раз даже целое поле чуть в огне не потопили, когда палили с сестрой забавы ради лохматые сухие кочки. Боже, как я тогда перепугался! А когда родители познакомили нас с новогодними салютами, я влюбился в огненные шоу навсегда… Да и зачем нужна компания, если ты просто хочешь понаслаждаться хорошими выстрелами и полётами разноцветных ракет по идеально чёрному южному небу? Разве для этого нужно, чтобы кто–то рядом бубнил над ухом и орал «Урааа!»?
Почва подо мной задрожала. Или это я сам… Я был практически уверен, что статуя должна взлететь на воздух. Или нет, она же как–никак каменная? Но завалить–то получится… Интересно, Алиса провела хотя бы какие–нибудь расчёты поражающей силы своего взрыв–пакета? Во всяком случае, сильных повреждений Генде точно не избежать! Ахах!
Что ж, мы лишили лагерь главного символа, и это прекрасно. Недаром во время войны так берегли знамя – потому что если его потеряешь, то половина боя проиграна. Уж так это работает с точки зрения психологии. Но психология, как я думаю, во многом лженаука…
Я поднял голову и выглянул из кустов. Алиса ещё не пришла в себя и продолжала лежать. Нет, не получилось у нас ничего! Как же так?! Взрыв ведь вышел, что надо! Но даже отсюда было видно, что Генда стоял на своём месте, целый и невредимый, и столь же безмолвно взирал на лагерь, как всегда. Лишь основание статуи было слегка закопчённым, но и это решалось простой уборкой. Глаза Создателя «Совёнка» (мне внезапно показалось, что именно он всё это для нас и создал…) насмешливо–гордо взирали на бедных пионеров поневоле, потерпевших фиаско.
На шум прибежала Ольга в сопровождении кое–кого из незнакомых мне пионеров. Одним из них был толстый мальчик в очках, а второй – тонкий и высокий, чуть пониже Ольги и с красочной россыпью веснушек. Вся эта компания: и нарушители спокойствия в моём лице, и потревоженные ребята, расположились в весьма живописном месте. Широкая аллея, по обеим сторонам аккуратно высаженные широколиственные деревья на тонких ножках, несколько лавочек. Но пальм, кстати, нету. Значит, явно не юг. Сзади открывается приятный вид на полукруглые домики. Добавьте к этому голубое небо с несколькими аккуратными облачками, ввысь вздымающиеся флагштоки, украшенные разноцветными флажками. Флажки трепещут на ветру – им тоже удалось пережить взрыв. А перед флагштоками слегка почерневший Генда…
Романтика… Но вожатая не захотела оценивать красоты вместе со мной и напустилась на нас в своей привычной манере. Видимо, ей недостаёт творческой жилки понимания окрестных красот.
– Кто?! Кто это сделал?! – крик вожатой был настолько сильным и яростным, что, казалось, его звуковая волна способна выбить окна. Я оглянулся на то место, где лежала Алиса. Там уже никого не было. Наверное, очухалась и по–быстрому скрылась. Ну и норм.
– Я, – твёрдо заявил я, указывая себе в грудь и совершенно не опасаясь её гнева. Во–первых, мне довелось один раз спасти ей жизнь, а во–вторых, я твёрдо верил, что ничего особенного против меня она сделать всё равно не сможет. Даже если захочет. Странный монстр в лесу, например, меня страшил гораздо сильнее.
– Ты?! Это же товарищ Генда! Великий Человек! Мы все его мизинца не стоим! Никакого уважения к Деятелям! – глаза девушки горели праведным огнём ярости.
– Деятелям – уважение, – я показал пальцем на себя. – Похитителям детей, – я показал на Генду, – презрение!
– КАК ТЫ СМЕЕШЬ ПОДНИМАТЬ СВОЙ НИЧТОЖНЫЙ ГОЛОС НА КОЛОССА!!! – крик Ольги, казалось, достиг своего апогея.
– Тшш… теперь–то я знаю, по чьей вине здесь стёкла разлетелись! – нервно рассмеялся я. – Поменьше орать на ребят надо, и всё будет хорошо, – улыбочка.
В этот момент я подумал, что меня могут выгнать из лагеря. Прекрасная мысль! Надо бы её подкинуть и развить…
– Раз я такой плохой, отправь меня в Райцентр! – мой голос звучал вполне спокойно. – Я не уважаю Генду. И даже не называю его товарищем. Я готов плевать или даже помочиться на его могилу.
Но Ольга даже не переменилась в лице. Привыкла, наверное.
– Да вот ещё! Автобус из–за одного тебя гонять… А за товарища Генду ты будешь отвечать перед своей Совестью. Хотя её всё равно у тебя нет, как и элементарного приличия! Мы всё сообщим твоим родителям: пусть они сгорают со стыда, что вырастили такого непутёвого сына. И клянусь – ты больше никогда не поедешь в «Совёнок» – мы тебе белый билет выдадим навсегда!
– Есс – день сегодня явно удался! Побыстрее бы ещё убраться отсюда, и вообще прекрасно станет!
– Придёт время – уедешь вместе со всеми.
– А сейчас нельзя? Вы же гоняли автобус ради того, чтобы одного меня забрать! Забрали – должны и взад доставить!
– Это не от меня зависит. Я здесь вожатая и не принимаю решения, кому и когда сюда приезжать или уезжать. Я отвечаю за сбор и порядок! – Ольге не понравился спор об автобусе, и она резко перевела тему на более злободневную. – Мы лучше оставим тебя без обеда, пока не вымоешь пьедестал! А не успеешь, так и без ужина! Ляжешь спать на голодный желудок!
– Ничего страшного. Пойдёт дождик, и ваш Генда снова станет, как новенький. Сможете опять водить по утрам хороводы вокруг своего капища, как ни в чём не бывало. А лишите меня еды – завтра все останетесь без столовой. Я думаю, она взорвётся быстрее, чем памятник… там всё–таки горючего материала поболе будет, – сказав это как можно более угрожающе, я круто развернулся и направился к столовой, потому что как раз прозвучал призыв на обед. А я и так каким–то загадочным образом опять пропустил завтрак. Наверное, не услышал горн из медпункта или с Алисиного домика. Но никто не сможет лишить меня того, что положено по праву! По естественному биологическому праву – не совёнковскому!
Окна в столовой на удивление вновь стали целыми, хотя ещё вчера вечером они были расколоты вдребезги. Точно также, как и в моём домике. Правда, утром я напрочь забыл про окна в столовой и не удосужился их проверить. Но раз заменили стёкла в домике, естественно, что поменяли и здесь. Интересно только, где материал взяли. Иди на территории имеется целый строительный склад и невидимые рабочие–эльфы?
Я взял свою порцию и подсел к Лене, сидевшей, сгорбившись, в одиночку в углу столовой. Выбор объяснялся просто: она была самая неразговорчивая, а больше всего на свете мне хотелось покоя, чтобы никто не жужжал рядом над ушами.
Я тщательно изучил свою еду: перловую кашу на прогорклом масле и мясную худенькую котлету. На вид – еда как еда. Только ужасно невкусная. А что компот? Я аккуратно сделал малюсенький глоточек и скривился. Классический компот из сухофруктов. Нет, надо бросить идею с проверкой пищи: всё равно я не смогу разобраться – есть ли в ней наркотики или нет. Вот перца в котлете точно было дофига: едва ли не больше, чем мяса. И я знать не хочу, из какой твари был сделан фарш. Вдруг, из той самой? Которая за медпунктом бегала…
Во время обеда о нашем теракте никто не вспоминал, но на выходе из столовой меня встретила Алиса.
– Ты что, дурак? Надо было за мной. Убегать. А ты стоял, а потом ещё и признался. Я ведь всё из кустов слушала и… переживала за тебя. Всё–таки ты мне помогал…
– Ишь ты какая сентиментальная! А какая нафиг разница? Признаюсь ли я, свалю ли на тебя или кого–нибудь ещё? Всё равно ничего не изменится. Угрозы Ольги, по–моему, не больше, чем пустой звук, и сделать что–то реальное она абсолютно не способна. Да и что сделаешь против крепкого пацана? Грозилась лишить меня обеда, и что? Вот он я, прекрасно пообедавший отвратительной жратвой… А моя совесть, как пафосно выразилась Оля, точно из–за какого–то Генды даже и не вякнет. Разве что, одобрительно. Вот если бы кто–то из ребят пострадал – тогда да. Да и я просто хочу уехать! Пусть меня отсюда выгонят, наконец! Выдадут этот самый «волчий билет», которым угрожают!
– Мне, если честно, тоже поднадоело здесь, но не до такой безумной степени… Хорошо, что осталось три дня, да? – «мне чё–то в это не верится».
Я услышал невнятный скрип со стороны площади и приложил палец к губам, призывая свою собеседницу к тишине. Девушка замолчала, и мы оба прислушались. А хотя… зачем слушать, если можно посмотреть?
Когда я вспомнил о «палочнике» (так я прозвал монстра, обитавшего у медпункта), идти расхотелось. Во всяком случае, в одиночку. Ведь именно такой скрип я слышал у здравницы перед самым появлением Алисы. Но и сидеть на месте – не вариант. Поэтому я махнул рукой рыжей (мол, пошли со мной) и вернулся на «место преступления», внимательно прислушиваясь к шагам хитрой лисы позади меня, чтобы она не вздумала сбежать в столь ответственный момент. Лишний свидетель, тоже видевший монстра, мне не помешает. К тому же, Алиса – не просто свидетель, а ценный союзник, в целом разделяющий мои воззрения.
Но нет, это был не палочник. Да и вообще я не застал ничего необычного – что бы здесь ни происходило, пока мы шли, оно уже закончилось. Но что–то казалось непривычным. Словно какая–то мелкая деталь претерпела небольшое изменение. Я стал внимательно осматриваться, сравнивая виденное мной перед обедом с тем, что предстало моему взору сейчас. Моя зрительная память сработала на «отлично», и догадка не заставила себя долго ждать: «памятник повернулся»… Повернулся?! Как такое возможно? Но я видел абсолютно чётко, что Генда теперь смотрел не прямо на лодочную станцию, как раньше, а на столовую, где минуту назад я беседовал с Двачевской. А затем случилась ещё более странная вещь: закопчённое основание памятника очищалось. Само по себе, всё светлее и светлее. Без человеческих рук, без приказов вожатой. Постамент становился всё чище и чище, пока не вернул себе прежний вид, как бы говоря: «Отказался меня мыть – справлюсь сам!» При виде такой мистики я изумлённо раскрыл рот и выпучил глаза.
«Интересно, а если сжечь какой–нибудь домик, построится ли он опять? Главное – дотла… чтобы ничего не осталось… стоит, пожалуй, попробовать… Окна же восстановились. Теперь мне виделось практически очевидным – стёкла никто не менял. И никакого склада в «Совёнке» нет. Он просто… регенерирует. Что ж, степень и скорость этой регенерации надо обязательно проверить! Какое поле для опытов истинного учёного! Только без человеческих жертв – на смертоубийства я пока решиться не могу… Пока… Пока меня ещё не вывели из себя до конца…»
– Алиса! Ты всё ещё со мной? Подойди! – крикнул я, не ожидая ответа, а просто надеясь, что она последует моим указаниям. Рыжеволосая всё это время послушно ходила за мной и мигом откликнулась, толкнув меня в спину. Также, как тогда… в первый день… наверное, это её излюбленный способ привлечения внимания.
– Повежливее, молодой человек! Чего хотел ещё? Опять приключений на свою задницу? Мне, если честно, и одного взрыва на сегодня за глаза хватило, – и Алиса встала в излюбленную позу Ольги: руки в боки. Интересно, это она с меня пример взяла или с вожатой? – Это тебе море по колено, а я побаиваюсь!
Про статую я решил ей пока ничего не говорить. Сама заметит – прекрасно. Нет, – значит нет. А то мало ли, как она отреагирует, что увидит, и что помнит. Этот лагерь вместе с Гендой способны на любые пакости. Поэтому я сразу же перешёл к делу.
– А мне не хватило, ведь результатов это не принесло. Нужно провести более серьёзную проверку лагеря на прочность. Я хочу сжечь какой–нибудь домик. Пустой, разумеется. Да. Можешь принести спички и какую–нибудь газету? И скажи, какие домики не заняты.
– Я… не хочу… Алекс, это слишком. Даже для меня! Огонь может перекинуться на соседние… – от неожиданного предложения Двачевская так и села. Прямо на подвернувшийся под зад трухлявый чёрный пенёк. Но я сдаваться не собирался и решительно пошёл в атаку.
– Слабачка ты, а не бунтарка! Вот! – я думал взять её на «слабо», но девочка лишь отвернулась. Такое я, кстати, уважал.
– Пусть так… – пробубнила она. В общем, надо было переходить к более серьёзным убеждениям.
– Заткнись! Если ты немедленно не сделаешь то, о чём я тебя прошу, я расскажу Ольге, что взрыв Генды запланировала именно ты, – я понимал, что бояться вожатую – бред ещё тот, но девочка опасалась свою руководительницу, и это было хорошей возможностью надавить на юную пионерку. Надеюсь, в итоге идея ей и самой понравится, и союзницу я в итоге не потеряю. Просто раскочегарить надо.
В конце концов, я воюю с окружающим миром, а на войне все средства хороши. Ну, кроме уж самых диких и бесчеловечных.
– Х…хорошо… подожди меня здесь… – девушка скрипнула зубами, а я запрыгнул на памятник Генды, уселся на него поудобнее и обнял деятеля. Вместе мы напоминали влюблённую парочку. Игры в подчинение. «Провинившаяся невеста просит прощения у любимого жениха», – моментально придумал я название картины, которую изображал. Правда, к сожалению, жених у нас один на всех – Генда. Он же наш муж и хозяин. А мы – покорные рабыни. И это вне зависимости от пола.
Как и следовало ожидать, прошло не больше минуты, как Алиса вернулась со всем необходимым. Уж если она бегает так быстро, то что говорить об Ульяне, которую все зовут «ракета»! «Надо бы устроить промеж ними соревнования по лёгкой атлетике».
Я спрыгнул вниз, чуть не сбив с ног свою помощницу.
– Вот, держи, эксплуататор! – она дала мне коробок спичек и тот самый журнал из медпункта. – Виола, кстати, вернулась. И она очень разозлилась, что ты её не дождался. Хорошо, что за вентилятор заглядывает редко. Иначе бы заметила потерю спирта.
– Да. Хорошо, что ещё не спилась, – пошутил я и добавил. – Как ты выпросила у неё журнал?
– Сказала, что одна моя подруга заинтересовалась модой. Потом объясню, что потеряла… она его всё равно уже до дыр дочитала. Так что потеря невелика.
– Можешь не объясняться. Объясняться здесь все должны только со мной, а на заведённый механизм плевать, – я спрятал спички в карман, а журнал оставил в руках, потому что туда он не помещался. – Ладно… домики–то пустые есть?
– Есть. Но он такой красивый, и мне его прямо жалко, – «уфф! Ненавижу эти сантименты!»
– Ничего не попишешь. На войне все средства хороши, – повторил я девушке слова, которые недавно произносил про себя. Алиса вздохнула. Спорить со мной не имело смысла.
– Ладно. Пошли, – девушка взяла меня под руку и повела по «коридору» между домиками. Я, будто вор, постоянно был настороже, присматривался и прислушивался. Таких преступлений в моей жизни ещё не бывало. Мы дошли почти до конца лагеря: туда, где две выдающиеся сосны переходили в сплошной лес. Маленький домик с круглой крышей и двумя симметричными кустами по обеим сторонам приютился столь укромно, что до сих пор я его даже не замечал. Будто меня дожидался… Дожидался, чтобы уйти в небытие…
– Тааак. Здесь никто не живёт? – ещё раз уточнил я. – Не хочу стать причиной чьей–то смерти.
– Пока никто. Странно, что тебя поселили с Ольгой, а не сюда. Не достоин ты такого красивого домика, вот и хочешь из вредности его спалить! – рассмеялась Алиса и более серьёзным тоном добавила. – Видимо, он оставлен для следующего заезда пионеров.
– Значит, будет даже хорошо, если я его спалю – тем меньше жертв Ольга сможет сюда заселить … Дверь заперта, – я взялся за яркую жёлтую ручку и без успеха её подёргал и покрутил. Если бы я достоверно не знал, что нахожусь в бюджетном учреждении, то запросто мог решить, что ручка сделана из чистого золота…
Но нет – видимо, просто для красоты покрыли дорогой краской. А хотя откуда здесь дорогая краска? Просто лучшая из имеющегося в наличии… Того, что выдал им социализм.
Я обошёл дом с другой стороны. И ведь правда красивый! Выполнен в славянском стиле: сверху на карнизе извилистое украшение, напоминающее рожки; на обеих стенах – народная красно–синяя цветочная роспись, как на гжельской посуде; даже окна – и те старославянские с расписными ставенками и выдающимися лакированными подоконниками. Довершала великолепие яркая красная крыша.
Жалко будет трогать такое чудо… но придётся. Этот мир пытается пробудить во мне жалость, но не таков Алекс Арсеньев. Он – ИсследователЬ! С большим мягким знаком на конце.
– Не будем рассусоливать – сделаем так, – я подобрал с земли внушительную сухую дубину и размашисто вдарил по чистенькому окну. Оно разлетелось вдребезги, а я, не теряя времени, уже терзал журнал. «Я отомщу тебе, жалкая колдовская книга! Не будешь меня Миками смущать!» Распотрошив журнал так, чтобы хорошо горел, я отложил половину в сторону на кочку (на случай, если вдруг сразу не загорится). Вторую половину свернул в трубочку и поджёг с уголка. Не дожидаясь, пока пламя охватит руку, я деликатно заглянул в окно и спустил «огненного петуха» прямо на аккуратно заправленную кровать, стоявшую ровно под окном. Следующей спичкой я поджёг вышитую цветами штору, чтобы уж точно наверняка. Штора занялась сразу.
Злодеяние свершилось! Мы отошли назад и спрятались в кустах, а домик между тем разгорался: вот из–за щели между серебристой нержавеющей «подкрышей» и деревянной аркой принялись вырываться первые языки игривого пламени, вот уже повалил дым, вот затрещали доски… Лепота!
– Щас всех палочников распугаю! – радостно воскликнул я. – Выкурю из Сказочного Леса и пусть в Нью–Йорк валят зажратых буржуев пугать.
– Каких палочников? Насекомых что ли? – спросила Алиса. – Чего они тебе плохого сделали?
Я в ответ отмахнулся рукой и продолжил наблюдение за таким чудесным и ужасным явлением природы, как пожар. По легенде, император Нерон сжёг Рим, чтобы получить вдохновение. Сейчас я его прекрасно понимал. Огонь действительно вдохновлял.
Имея металлическую опору, дом вряд ли завалится, но изнутри всё выгорит. А завтра я проверю, восстановилось ли убранство: на месте ли постельное бельё, шторы, стулья и шкаф.
– Дым… почему никто не бежит тушить? Неужели они ничего не чувствуют? Небось, на весь лагерь воняет, а толку никакого, – ответа на мои слова не последовало, и я повторил ещё раз, погромче, чтобы Алиса мне наконец ответила. Но девушки уже не было рядом. Очень зря – такое зрелище пропускает! Может, она решила, что со мной не о чем больше разговаривать, а может, просто испугалась (второе более вероятно). А может, кто–то щёлкнул переключателем, сработала заскриптованная команда и ... вуаля. Что называется, «следите за руками». Но факт остаётся фактом: я опять остался в гордом одиночестве. Впрочем, свою задачу пионерка уже выполнила. Ставлю пять с минусом, потому что начальство нужно оберегать до последнего!
Дыма стало так много, что он застлал мне глаза, как тогда, в тумане. А вот жара я не чувствовал, словно огонь был холодным, как Благодатный. По коже пробежали мурашки … опять начинается что–то аномальное. Я вздрогнул всем телом и хотел удрать, но ноги не слушались и заставили меня стоять в кустах, как вкопанного. Да ещё и на коленях, прямо как примостился – так и стоял. Потемнело… посветлело… в голову ударило… я вновь стоял перед памятником Генды на двух ногах, будто никуда отсюда не уходил и до сих пор присматривался к планам будущего преступления. «Нда, защита от вандализма здесь капитальная… Ставлю сотку, что дом цел и невредим, коли вообще там стоит, а не был для меня иллюзией… Интересно будет спросить про него у Алисы. Хоть что–то она вспомнит, или как обычно?»
Мой внутренний диалог перебил Шурик, который робко потянул меня за рукав (в совершенно несвойственной для пацана манере) и в требовательной форме выразил своё желание видеть меня на вечерних карточных игрищах.
– Алексей! Мы все уже собрались. Только тебя дожидаемся. Ты помнишь, что принимаешь участие в турнире?
– Каком ещё турнире? – забыл я. Вот что–то мелкое они помнят! А о главном забывают… Так что и мне простительно…
– Карточном. Ольга Дмитриевна не сказала разве? Да и на ужине она тебе напомнила! Специально рядом с тобой села – вы ещё разговорились, и ты извинился за своё неподобающее поведение, – Шурик одобрительно–пронзительно заглянул в мои непонимающие глаза.
– Какое–какое поведение?! У меня оно очень даже подобающее! Я?! Извинился?! – моему негодованию не было предела. Мало того, что мне приписывают несуществующие разговоры, так ещё и позорную капитуляцию «пришить» хотят. – Ты ещё скажи, что я согласился к ней на «Вы» обращаться.
– Так согласился же прямо сразу. Мы ещё тебе все похлопали – какой ты пионер порядочный. Такой милый мальчик – выразила свой восторг наша вожатая! Неужели ты не помнишь? – я, не выдержав, размахнулся и зарядил Шурику смачную пощёчину. Никто не смеет оскорблять чувство моего достоинства. Моё мужское достоинство. Достоинство Человека Двадцать Первого Века!
Я зажмурился, ожидая, что соперник ответит мне тем же, если не бОльшим, но он лишь потёр ушибленное лицо, поправил кепку и продолжил загонять свою «телегу», как ни в чём не бывало.
– Ты. Был. На. Ужине. Я. Не. Сумасшедший, – его взгляд стал ещё более въедливым, и я поёжился. Мне вдруг стало неуютно и немного стыдно. Однако, правда превыше всего, и соглашаться на лживые обвинения я не могу никак.
– Дорогой мой Шурик, меня не было на ужине. Я поджигал дом. И сумасшедший здесь только я один. Только у меня есть такая привилегия. А ты… простой пионер Саша, – я схватил собеседника за козырёк кепки и надвинул ему на глаза. В ответ он ударил меня по руке и поправил свой головной убор. Вот на это он среагировал!
– Ахаха, прекрасная шутка, Лёш! Как же не был, когда мы вместе сидели за одним столиком с вожатой? Ты ещё жаловался, что огурцы в салате мягкие и не хрустят. И про водку по–доброму шутил. Неужели не помнишь?
– Аа, да, это было, и я Алекс, а не Лёша, – я понял, что местная магия гораздо хитрее, чем я предполагал вначале, поэтому решил частично согласиться. – Про огурцы говорил – да. А вожатой не подчинялся. И даже командовать ей пытался!
– Ну будь по–твоему. Так пойдёшь на игру? – «а он оказался сговорчивее, чем я думал!»
– А в чём её суть?
– Сам увидишь, – Шурик жестом руки предложил мне следовать за ним, и мы пришли к зданию… столовой. Я никогда не любил проигрывать, поэтому в незнакомые игры забавлялся с осторожностью, и моя походка была крайне неспешной. Я хотел попытаться ещё раз вытянуть из Шурика правила игры, но, когда мы начали подниматься по лестнице, не удержался от другого вопроса.
– Погоди! Ты же мне только что сказал, что я уже успел покушать. Зачем второй раз?
– Да нет же. Мы здесь играть собираемся! Ты разве не знал? – мы зашли в обеденный зал и сели за стол, где уже собрались все остальные пионеры и Ольга, которая нависала над нами, словно памятник Ленину над центральной площадью провинциального городишки. Игральный стол, куда мы примостились, был составлен из нескольких обеденных, сдвинутых между собой.
«Интересный выбор для импровизированного казино», – подумал я, но вслух лишь отметил:
– Объясните мне по–быстрому правила, и будем начинать!
– Играть решили здесь, потому что просторно: игроков много, и другого подходящего места мы не нашли, – пояснила Ольга.
– Хорошо. Начинаем, – сказал я.
– Для начала раздадим карты, – деловито начал Электроник, – а там разберёшься по ходу состязания.
Я получил шесть карт и сразу же их просмотрел. Привычных тузов, королей, дам, валетов здесь не было. Вместо знакомых всем азартных картиночек на меня смотрели лица моих новых друзей по лагерю. Будто нарисованный фотоальбом в аниме–стиле. Как если бы реальных людей сделали мультяшками. К мистике у меня уже выработался иммунитет, поэтому я сохранил спокойствие, как будто так оно и надо. А может, кто–то из местных оказался художником и просто очень хорошо нарисовал портреты.
– Ну и как играть… в это? – презрительно спросил я.
– Значит, смотри, – бойко объяснял Электроник, – играем попарно согласно жребию. Вы тасуете свои карты (все шесть), и забираете по одной друг у друга. Меняете карту с любой другой из своего набора дважды, и тащите друг у друга либо ту же самую, либо заменённую. При этом надо запутать противника так, чтобы забрать наиболее ценные карты и не позволить ему сделать то же самое с собой. Подсунуть худшие. После третьего хода происходит подсчёт, и определяется победитель кона. Победители играют с победителями, пока не останется один единственный, самый хитрый и наблюдательный. Призов у нас не предусмотрено. Просто на интерес. Ну и кто здесь будет умнее, а?
На первый взгляд, чем–то напоминает простую игру «Ведьма»: там тоже надо подсовывать нежелательную карту (пиковую даму) сопернику. Объяснение Электроника, как по мне, было довольно туманное, к тому же оно не говорило мне, какие карты считать более ценными, а какие – менее. Классификация от вида игры может разительно отличаться! Но дальнейшие вопросы я задавать не стал, решив (как выяснится к самому концу партии, ошибочно), что о ценности карты говорит цифра, написанная под портретом между ступнями нарисованного персонажа. В конце концов, это ведь логично! Я уселся поудобнее на столовском стуле (насколько это возможно) и вытянул руки вверх, зевая и сладко потягиваясь. «Ах, скоро спать! И почему я не чувствую голода? Неужели и правда поужинал? Заочно, телекинетическим образом…»
На первом кону мне довелось играть с Леной. Мы неаккуратно перемешали свои «приобретения», положили розданные карты рубашками кверху и стырили по одной друг у друга. На лицевой стороне моей добычи была изображена сама Лена с цифрой пять. Я переставил «Лену» с «Ульяной» (2), потом обратно, и моя соперница на втором ходу вытянула именно Улю. В конечном итоге, у меня на руках оставалось две пятёрки, три шестёрки и единица. У Лены дела обстояли гораздо хуже – двойка, тройка, две единицы, шестёрка и пятёрка. В общем, победил я.
В соседней паре Алиса обыграла Ульяну, и мне пришлось сыграть со своей рыжеволосой ДваЧе. Победа далась чуть сложнее, чем в прошлый раз. Но всё же без особых трудностей. Я даже подумал, что они специально мне поддаются. В то же время странным казалась уверенность игроков, их чёткие движения и полное понимание всех правил: я не мог поверить в то, что они полные новички, как уверяла Ольга, называя игру недавней придумкой Сыроежкина, которую ещё не опробовали в действии – игрой, в которую не «резались» ни разу. Для меня всегда было очевидным, что если чего–то не понимаешь – надо спрашивать. Так меня даже на работе учили после института. Здесь же непонимание демонстрировал только я, а они все чувствовали себя «в своей тарелке». И в то же время они проигрывали. С треском, хотя я играл почти наугад и во многом просто повторял за своими, судя по движениям, более умелыми соседями.
Мне не верилось, что у меня такая хорошая интуиция… Если здесь всё чисто, надо будет в шахматисты податься.
Женя обыграла Мику. Электроник обыграл Женю. Логично, что если он создатель, то должен разбираться в своём детище лучше остальных. В общем, мне предстояло сыграть с разработчиком.
«Главный босс», – подумал я, вспомнив примитивные сценарии онлайн–игр, до ужаса похожих одна на другую. Эта мысленная шутка не показалась мне смешной. Напротив, в ней содержалось нечто пугающее до дрожи, что–то, что с самого первого дня крутилось у меня в голове и на языке, но никак не могло обрести доступную для понимания форму. Форму бездушного механического скелета.
Туманно–уверенные ответы пионеров о местонахождении лагеря, типичная реакция моих собеседников на любой вопрос, шаблонность реакций… Шаблонность образов: например, Лена ТИХОНОВА (почему–то я знал её фамилию… она пришла мне на ум, как факт) – типичная тихоня с вечной старой книжкой. Электроник – типичный малолетний изобретатель. Евгения – типичная грубоватая девочка–заучка (такой типаж мне нравится). Алиса Двачевская – самая обыкновенная «пацанка».
Казалось, они говорили и действовали не по своей воле. Как будто в их головах прокручивался заученный текст, и отрабатывался заранее заданный набор реакций. Или же это просто работала программа? Словно гром среди ясна неба, мыслеформа наконец–то обрела свою жестокую, но необходимую чёткость: это – не люди… Это – роботы, имитирующие человеческое общество, а точнее, небольшую социальную закрытую группу.
Закатное красное солнце резануло по подоконнику и упало на лицо Ольги. Ольга загадочно улыбнулась. Я улыбнулся тоже и злорадно ей подмигнул.
– Я уверен в своей победе, товарищ вожатая, – сквозь зубы произнёс я. – Никому не получится удержать меня здесь, даже если сам Рок будет против меня…
Ольга улыбнулась ещё шире и при этом как–то зловеще.
Изо всей компашки «живой» мне показалась лишь одна Алиса, и только в одном случае, когда у неё появилось желание взорвать памятник. Робот не будет вредить месту, где он обитает! Это нелогично… Ни один уважающий себя программист не сделает алгоритм для беспричинного уничтожения творением самого себя. Хотяаа… А может, это тоже был хитрый ход? Ведь на самом–то деле Алиса так ничего и не уничтожила. Методы втирания в доверие могут быть самыми экстраординарными.
Я, похолодев от ужаса своей внезапной догадки, «на автомате» таскал карты у «Электроника» и старался соблюдать свой алгоритм, больше не думая о победе в турнире. Ведь лучше проиграть бой, чем войну.
Как и в прошлые заходы, я стремился набирать самые большие карты, и в конце концов у меня на руках остались четыре шестёрки и две пятёрки. Такого хорошего набора никак не могло быть у моего соперника, его не перебить. Это маловероятно. Ожидания оправдались. По завершении он смог нам предъявить только три тройки, две двойки и даже один «кол». Я победно улыбнулся, но Сергей поднял палец кверху и предостерегающе поводил им из стороны в сторону. Ольга продолжала улыбаться, прищуривая глаза по–ленински.
– Ээ, вот ты и проиграл, – соперник нагло сверкнул глазами, а я вошёл в стадию глубочайшего недоумения.
– То есть как это – «проиграл». У меня карты лучше, чем у тебя! – жестом руки я призвал окружавших меня ребят в свидетели. – Посмотрите! У него же сплошные тройки, а у меня – шестёрки! Он врёт. Это, конечно, мелочи, но я победил… – в конце призыва вся пламенность моей речи сошла на «нет». Со всех сторон меня давила Атмосфера Непонимания. «Пионеры» таращили глазища.
– Ничего он не врёт, – встряла Ольга, усмехаясь мне прямо в глаза. Она взяла карты у Электроника и принялась их по одной выкладывать на стол:
– Вот здесь изображён Шурик. Кто, как не он, мог бы за день собрать Виолетте Церновне (простите – кому–кому?!) новый вентилятор? А у него это получилось с лёгкостью. Он один баллов десять заслуживает – никак не меньше, – карта со шлепком легла рубашкой книзу.
– Вот здесь с веточкой сирени застыла Славяна. Она во всём мне помогает и следит за порядком. Ей сразу можно баллов пятнадцать давать, – Ольга уверенно положила вторую карту рядом с первой.
– А здееесь… здесь у нас Ульянка. Она бегает так быстро, что за ней угнаться не может никто. Это уникальная способность, поэтому девочка заслуживает десять баллов, – вожатая положила рядком три карты, отбросила в угол оставшиеся, не придав им значения, и, прикрыв глаза, подсчитала. – Итого у нас тридцать пять очков. А у тебя?
Она взяла мои карты и честно просуммировала цифры.
– Итого, тридцать четыре очка.
– Ну вот. Сам видишь, что на один балл ты продул. Всё, свои поражения надо уметь признавать, – подытожил «Электроник».
На моих картах были только домики и незнакомые пионеры, не входящие в «главную десятку» известных мне личностей.
Вот таким изощрённым способом Электроник меня «побил» и объявил партию закрытой, а себя – победителем, «справедливо» занявшим первое место. Все собрались расходиться, а на моём челе застыло выражение великого мыслителя, прислонившегося задницей к столу, а пальцами к подбородку.
В другой ситуации от меня бы получил и «победитель», и даже вожатая, за него заступившаяся и «доказавшая» справедливость «победы». Но моя догадка настолько шокировала меня, что я просто отходил от шока и абсолютно не желал бороться за такую мелочь, как проигрыш или выигрыш в карты.
– Вот это чудеса двойных стандартов… – лишь пробубнил я сам себе. – Надо будет опробовать на ком–нибудь.
– Отлично играл, Лёша, – похвалила меня Женя, подсаживаясь рядышком, а Ульяна показала язык Сыроежкину и сказала, что это дурацкая игра, и вообще он всё подстроил для себя, чтобы выиграть. Мой внутренний голос согласился с мелкой девочкой, а ноги сами вынесли на улицу. Ужасно хотелось спать. Я не привык ложиться в десять вечера, но магия режима «Совёнка» как будто усыпляла привычные для Большого Мира ощущения непрерывной ночной жизни.
Перед сном я задумал отойти за территорию лагеря к «автобусной остановке». Ну, к тому месту, куда я приехал на Икарусе из Сочи.
Каково же было моё удивление, когда, выйдя за ворота «Совёнка», я натолкнулся глазами прямо на… Него! На новенький красный автобус: точь–в–точь такой, который привёз меня в этот ад. Всё?! Я могу уехать, да? Да… Господи, как долго я ждал этого момента, когда можно будет раз и навсегда забыть о кошмаре и погрузиться в привычные дела и заботы.
На самом деле я ничего не забуду и все свои впечатления скрупулёзно запишу, выступлю на передаче «Необъяснимо, но факт», но сейчас… Сейчас только вперёд! В реальную жизнь!
Я, забыв обо всём на свете, рванулся вперёд. Так кидаются в объятия родственники, не видевшиеся несколько лет, или страстные любовники, которые никак не могли дождаться трепетной встречи. Но стоило мне подскочить ближе, мои колени ощутили толчок, будто я налетел на невидимую стену. Преграда… Дверь тем временем плавно открылась… я сделал ещё одну попытку прорваться, но снова был остановлен невидимым «мягким стеклом». Мне сразу вспомнился фильм «Вий» с Натальей Варлей, когда панночка билась о меловой круг, начертанный Хомой Брутом. Аналогия напрашивалась сама собой. Вот только я не ведьма, а программист! «Так… успокойся… руки вперёд. Почувствуй преграду ноготками, подушечками пальчиков, сделай прорыв ментальной ткани. За неделю когти у тебя уже выросли порядочно… Надо постричь…»
Я пытался заходить с разных сторон. Автобус был прекрасно виден, потому что маняще сверкал всеми фарами. Я мог разглядеть его пустые чёрные сиденья, металлические баки, синеву окон, занавески за ними и непонятную руническую надпись вместо государственных номеров. Номер маршрута отсутствовал совсем (за ненадобностью). Транспортное средство стояло передо мной «в полном обмундировании». Я мог его слышать и чувствовать бензиново–железный запах, однако потрогать не выходило никак, ни одной детали. Со всех сторон дорогу мне преграждал неведомый страж, уводивший руку вбок. Я бы мог сравнить это чувство с магнитом, когда приближаются друг к другу два минуса или два плюса.
– Замуровали. Замуровали, демоны! – выкрикивал я в пустоту и то и дело колотил по неведомой преграде кулаками и ногами, дрожа от негодования. Без толку. – Мой милый автобусик… тебя замуровали демоны, правда? Да? – глаза светились безумием.
Автобус несколько раз подмигнул левой фарой: типа, «попробуй, возьми меня. А я посмеюсь… А я другому отдана…» Дверь зашипела и открылась ещё чуть шире.
– Приведите мне Вия! – безумно воскликнул в ночной мгле я и засмеялся сам. Но Вия приводить не пришлось, потому что он пришёл сам.
– Арсеньев, ты чего дурью маешься! А ну быстро спать! Уже одиннадцатый час! – я обернулся и окинул вожатую взглядом, полным ненависти. Да, на векового повелителя подземных царств моя комсомолка вряд ли походила…
– Я должен немедленно отсюда уехать! Здесь же автобус – посмотри сама! – я отбросил руку назад, приглашая Ольгу присоединиться к моим страданиям.
– Ты так расстроился от поражения в карты, что сошёл с ума? – участливо спросила девушка. – О каком автобусе ты говоришь? Смена ещё не закончилась…
– Об этом, мать его! Об этом! – выкрикнул в сердцах я и сделал разворот на каблучках.
Но… когда я обернулся снова, автобуса уже не стояло, а значит, и «ловить нечего».
– Ну вот… – подтвердила вожатая. – А теперь пошли в домик.
Я на последних нотках азарта дошёл до места, где минуту назад стоял мой четырёхколёсный недруг, и бойко по нему прошёлся. На этот раз мне всё удалось, ведь барьер исчез. Только вот смысл прорываться на эту точку тоже исчез. Следы колёс были, а самого виновника событий последних пяти минут – и след простыл. Как и в день моего приезда, автобус просто исчез в никуда, оставив после себя вмятины от колёс на том месте, где он стоял. И никакой колеи, и уж тем более, никакого вертолёта. Хотя, чему удивляться? Наверное, если я когда–нибудь выберусь из этого лагеря, удивляться я разучусь на всю оставшуюся жизнь. Я уселся на дорогу, и не обращая ни на что внимания, прижал ладони к следу колеса. От него чувствовалось лёгкое тепло, связывающее меня с городом. Вообще, кругом ощущалась какая–то жара, будто здесь топили баню. Влажное марево. И оно постепенно таяло в окружающей тьме, наполняясь ночной прохладой.
Я не стал дожидаться окончания представления. Поднялся с земли и пошёл в лагерь мимо Ольги. Мне хотелось, чтобы мои движения выглядели уверенно, однако сон брал своё, и походка оказалась вялой и неуклюжей. Я молча вернулся и взял Ольгу за руку, чтобы было за что держаться, но девушка вырвала её у меня и пошла первой, «по статусу». А я поплёлся сзади. Почему я так хочу спать? Это неестественно. Вероятно, сработала очередная команда этого странного мира. Одиннадцатый час вечера – значит, всем (или только мне?) пора спать… Спят усталые игрушки, Лексы спят…
По пути мне пришла в голову ещё одна ужасающая мысль. Через три для – конец смены. А что, если я не успею разобраться за это время? Я был абсолютно уверен, что поездка домой мне не светит. Но, что вместо? Это ведь будет моим поражением. Причём, не в бою, как с домиком или картами, а во всей войне. Всё это время я был уверен в собственной неуязвимости. А что, если она только на семь дней? А потом… конец. Полный и окончательный. Смерть в эфире. Растворение в атмосфере.
Бросив злобно–недоверчивый взгляд прямо в глаза Генде, я направился в свою «спальню» и, не обращая внимания на ворчания Ольги, разделся, выключил свет и устроился поудобнее, силясь завернуться одеялом в уютный рулончик. Вожатая пожелала мне спокойной ночи, а я решил всё–таки поговорить о произошедшем.
– Оль, а ведь автобус там был, клянусь пионерским словом… я его видел. На остановке. Оль, он мигал фарами, а потом исчез, ааа… – зевок.
– Вот уж и не знаю, какие там у тебя фантазии, но никакого автобуса там и в помине не стояло – мы же рядом были. Придумываешь ты всё, Алексей! Давай спи уже, фантазёр.
Очередной бестолковый разговор и не менее бестолковый сон…
4. Часть Первая, День Четвёртый
© Copyright: Дмитрий Арсеньев 7, 2020
Свидетельство о публикации №120092307459
Свидетельство о публикации №120092307459
Рецензии