Не устаю я удивляться одесситам!

Не устаю я удивляться
Одесситам. -
Их одарённости,
Их остроумию,
Неунываемости их:
"Ай бросьте Вы! -
 Все огорченья
 Жизни -
 Для нас, для одесситов, -
 Трынь-трава!".

Они искрятся остроумием,
И если пишут песню , -
То это - "Мурка",
"Свадьба в доме Шнеерсона"*,
"Мясоедовская улица моя",
"Шаланды, полные кефали
 в Одессу Костя приводил...",
"Мишка-Одессит"
И "Золотые огоньки"
Или же -
"Волны Амурского залива",
Известная,
Как вальс
"Аиурские волны".


*  - См нижеприведенное Приложение 1.
** - См. нижеприведенное Приложение 2.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

  Александр РОЗЕНБОЙМ.
 
           ИЗ ЭССЕ "УЖАСНО ШУМНО В ДОМЕ ШНЕЕРСОНА".
                (Одесса, 2004).
               
    "Песни - это не отцовская многотомная библиотека или бабушкин громоздкий буфет, их легко увезти потому, что в душе место всегда найдется. И разлетелись одесские песни по разным странам, прижились там, и сегодня из какого-нибудь ресторанчика, скажем, в Бруклине может вдруг донестись уже полузабытая у нас "Мине хотелось бы вам песни распевать бы..." или "Ужасно шумно в доме Шнеерсона,/ Се тит зих хойшех прямо дым идет..."

    "Местные остряки когда-то не даром. утверждали, что знаменитая фраза Льва Николаевича Толстого "Все смешалось в доме Облонских" в Одессе звучит не иначе, как "Се тит зих хойшех в доме Шнеерсона".

     По словам К. Паустовского, эта песня "обошла весь юг", а старожилы уверяли, что в начале регулярных, многочисленных и подлежащих тогда "безусловному посещению" собраний публика деревянными голосами пела "Интернационал", но в конце отводила душу "Свадьбой Шнеерсона" - если оно и неправда, то хорошо придумано.

     Во всяком случае, когда 1 апреля 1999 года в Городском саду Одессы открывали памятником водруженный на постамент бронзовый стул - один из двенадцати, разыскивавшихся Остапом Бендером, то по окончании церемонии, выступлений официальных и не очень официальных лиц вроде Михаила Михайловича Жванецкого, из специально установленного по такому случаю динамика вовсю грянула "Свадьба Шнеерсона", чему свидетелем был и даю, как говорили в Одессе, "голову на разрез".

     Действительно, песня побила рекорды популярности, долговечности и продолжительности звучания: ПЯТНАДЦАТЬ куплетов, - этнографически точных реалий одесской жизни начала 1920 -ых годов - "Губтрамот", то есть губернский траспортный отдел, "деревяшки", сиречь, сандалии на деревянной подошве, в которых щеголяли горожане вне всякой зависимости от пола и возраста, свадебный наряд из мешковины, сахарин вместо сахара, а вместо чая "гутеса сушеного настой" - кипяток, заваренный на сушеной айве...

     Звучит тут и музыкальное сопровождение свадьбы:

            "На подоконнике стоят три граммофона:
             один мазурку бешенно хрипит,
             Другой – вертюру крутит из Манона ,
             а третий режет – «ШпИглис-ин-глигИт»

             И это вовсе не гипербола, но самый что ни на есть бесхитростный молдаванский шик, ради которого, к примеру, подгулявший биндюжник мог прибыть домой "на трех извозчиках" - на первом восседал он, на сиденье второго был небрежно брошен парусиновый балахон, на третьем покоился картуз, как о том любит вспоминать одесский старожил В.С. Фельдман, библиограф, который в книгохранилище своей университетской библиотеки чувствует себя, по моему, комфортней, нежели в собственной квартире.

              А "населяют" песню старик Шнеерсон с сыном Соломоном, "который служит в Губтрамот", его "невеста же курьерша с финотдела", гости, танцующие "все в угаре диком", безымянный дворник и
             "сам преддомком Абраша дер Молочник
              вошел со свитою, ну прямо просто царь.
              За ним Вайншток, его помощник,
              и Хаим Качкес - из домкома секретарь".

     Явившись непрошеным гостем и, тем не менее, встреченный с полным молдаванским пиететом, преддомком ничтоже сумняшеся "налагает запрещенье" на брак.

     И произошло то, что не могло не произойти:

              "Замашки преддомкома были грубы
               И не сумел жених ему смолчать.
               Он двинул преддомкому в зубы
               И начали все фрейлехс танцевать".

       Нужно сказать, решительным мужчиной оказался Шнеерсон, поскольку в глазах тогдашних одесситов преддомком, другими словами, председатель домового комитета, был персоной исключительной значимости и даже опасности. -

       Ведь именно он заверял всевозможные справки, имел прикосновение к выдаче драгоценных хлебных карточек, надзирал за распределением жилья, уже переименованного в жилплощадь...

        Помимо этого он "брал на карандаш" содеянное и сказанное жильцами да "постукивал" на Маразлиевскую в Губчека, коей командовал в то время Мендель Абелевич Дейч, одним из первых награжденный орденом Красного Знамени, и одним из многих поставленный впоследствии к стенке красной же властью.

        А одесский преддомком Абраша дер Молочник из песни "Свадьба Шнеерсона" сродни своему московскому коллеге Швондеру из повести Михаила Булгакова "Собачье сердце", блестяще сыгранному потом одесситом Романом Карцевым в одноименном фильме.

        Но если учесть, что песня появилась четырьмя годами раньше повести, то первенство в гротескном изображении этого персонажа, рожденного грустной эпохой, можно спокойно числить за Мироном Эммануиловичем Ямпольским, который еще в 1920-м году написал "Свадьбу Шнеерсона"  в квартире 18 дома №84 на Канатной улице - подробности нелишни, поскольку без них даже самая доподлинная история со временем грозит обернуться легендой.

        Мирон Эммануилович был интеллигентным человеком с высшим образованием, состоял в Литературно-Артистическом Обществе, Союзе драматических и музыкальных писателей и в повседневной жизни не изъяснялся на языке своей песни "Свадьба Шнеерсона".

        Но он прекрасно знал быт, обычаи, нравы, привычки, жаргон, фольклор одесского обывателя и, к тому же, в начале 1920-х заведовал городским карточным бюро.

        А уж там перед ним проходила "вся Одесса", измученная революцией, гражданской войной, интервенцией, национализацией, мобилизацией, контрибуцией, реквизицией, декретами, уплотнениями, облавами, обысками, арестами, налетами, митингами и собраниями, голодом и холодом, безжалостно, что называется по живому, разодранная на "работающих", "неработающих", "совслужащих", "не совслужащих", "трудовой элемент", "нетрудовой элемент"...

        И двадцативосьмилетний Ямпольский написал "Свадьбу Шнеерсона", искусно стилизовав ее под фольклорную песню, каковой она, в сущности, и стала с годами, совершенно "оторвавшись" от автора.

        Во всяком случае, в первом издании любезной сердцам одесситов повести "Время больших ожиданий" К. Паустовский уже приписал ее Я. Ядову, равно как и якобы появившуюся потом песню - продолжение "Недолго длилось счастье Шнеерсона", которая, в общем-то, вполне соответствовала бы тому непредсказуемому, если не сказать сумасшедшему, времени.

        Но одесские старожилы, - знатоки и ревностные хранители прошлого, - тотчас же забросали его письмами с поправками, просьбами и категоричными требованиями восстановить имя автора песни, неотделимой от Одессы их далекой молодости, как аромат старых акаций на Малой Арнаутской улице после тихого майского дождя.

        А дочь Ямпольского, - Изабелла Мироновна, которая любезно разрешила мне когда-то переписать текст песни из чудом сохранившейся у нее отцовской тетрадки, - решительно отвергла версию о продолжении "Свадьбы Шнеерсона".

        И, поскольку все остальные, в частности, колоритная
                "На верху живет сапожник,
                На низу живет портной" -
забылись, остался М.Э. Ямпольский в истории Одессы и Истории Культуры России и Укаины, - по сути, - автором одной песни".

                Одесса, 2004.

                А вот и авторский текст этой песни. -


  Мирон Эммануилович
  ЯМПОЛЬСКИЙ, одессит.
       
                УЖАСНО ШУМНО В ДОМЕ ШНЕЕРСОНА (Одесса,1920).
           (Песня, ставшая присоветской народной хастольной).
          Страница с mp3: https://muzmix.com/catalog/other/6164/154451               


Ужасно шумно в доме Шнеерсона,
из окон прямо дым идёт.
Там женят сына Соломона,
который служит в Губ.тран.смот.

Невеста его  - Сонька с финотдела
сегодня разоделась в пух и прах,
Фату мешковую по случаю надела
И пара деревяшек на ногах.

Глаза, - аж прямо режет освещенье,
как будто бы идёт  буржуйский бал,
А на столе всех греет угощенье,
И стоит оно целый капитал.

На блюдечке лампадка с керосином
под потолком безжалостно коптит,
А рядом баночки с бензином,
Стакан полный с подсолнечным стоит.

Все кушанья разложены красиво, -
есть мамалыга, прямо словно кекс,
Повидло, хлеб с коператива,
Из ячной всяки–разные чебекс.

Бутылочка с раствором сахарина,
из гутеса сушеного настой,
Картофеля вареного корзина,
стаканы с зельтерской водой.

Все гости собралися в полном сборе:
начхоз, комслужб и санитарный врач,
Все машинистки здесь и контролеры,
и даже сам зам.зав.пом.нач.

На подоконнике стоят три граммофона:
один мазурку бешенно хрипит,
Другой – вертюру крутит из Манона ,
а третий режет – «ШпИглис-ин-глигИт»

И пляшут гости все в восторге диком, -
от танцев валится почти что дом.
Как вдруг вбегает старший дворник с криком:
сюда идёт товарищ преддомком

Сам преддомком Абраша дер-Молочник,
вошел со свитою, ну, точно вам, как царь!
За ним Вайншток, его главный помощник,
и Хаим Качкес – из домкома секретарь.

Все преддомкому уступили место,
а сам жених торжественно привстал:
Знакомьтесь, - Сонечка, моя  невеста, -
Кивком Абрам КлаухАнес ему отвечал.

Тут преддомком всех поразил, как громом,
ужасный получился вдруг скандал. -"
"Я не пришел к вам, просто как знакомый" –
он Соломону-хУсэну*** сказал. -      

"Скажите, кто на брак дал разрешенье,
и кто теперь вообче его дает?
Я налагаю своё запрещенье, -
Чтоб завтра ж был мене, развод!

Замашки у домкома были грубы,
и не схотел жених ему смолчать. -
Он двинул преддомкому прямо в зубы,
и начали все фрейлехс танцевать!

Ужасно шумно в доме Шнеерсона.  -
На Мясоедовской сплошной переполох...
Там свадьба пышная идёт с фасоном,
и если вру, так чтоб я здох!

Там свадьба пышная  идёт с фасоном,
и если вру, -  так чтоб я здох!

---------------------------------------------
*** - Соломону-жениху (с языка идыш.

ПРИЛРЖЕНИЕ 2.

Аркадий СЕВЕРНЫЙ, ОДЕССИТ.

МЯСОЕДОВСКАЯ УЛИЦА МОЯ.

Есть у нас
В районе Молдаванки
Улица отличная, друзья. -
Старенькие дворики
Подметают дворники,
Чтоб сияла улица моя.
    
Припев:  Улица, улица, улица родная,
         Мясоедовская улица моя.
         Улица, улица, улица родная,
         Мясоедовская, милая моя!

Там живут порядочные люди –
Никто там не ворует и не пьёт.
Но если вы не верите,
Сходите и проверьте:
Кто на этой улице живёт?

Припев. 

Есть на этой улице больница,
Все её «еврейскою» зовут.
Я желаю вам, друзья,
Не бывать там никогда,
Пусть туда враги наши идут.

Припев.      

Были годы, здесь бродил Утёсов –
Под гитару песню пел свою.
А когда создал он джаз.
То исполнил в первый раз
Песенку про улицу мою.

Припев.         

Конечно, про Япончика все знают,
Хоть он на Мясоедовской не жил.
Прошлое ушло давно
Вместе с старым миром, но
И он по этой улице ходил.

Припев.

Если бы сказали: На тебе квартиру
Или, прямо скажем, целый дом!
Этого бы соловья
Никогда не слушал я,
Улицу родную я б сберег!

Припев.         

Предложили мне сменить квартиру
С чудным видом на Москву-реку.
Я согласен на обмен,
Но прошу учесть момент:
Только вместе с улицей моей.

Припев.         

Есть у нас в районе Молдаванки
Улица отличная, друзья.
Старенькие дворики
Подметают дворники,
Чтоб сияла улица моя.

         Улица, улица, улица родная,
         Мясоедовская улица моя.
         Улица, улица, улица родная,
         Мясоедовская, милая моя!
 
               


                21 сентября 2020-го года.