Танцы на сковороде

Если ты, извращенец,
сто раз сдушегубил себя
в своей не-в-ладу-голове -
давай-ка еще сто первый,
самый последний, контрольный -
изуверский и сладкий.
Представь, несиделец-спокойно,
шипованная резина наматывает тебя,
как шарф айседоры дункан...
Здесь стоп - полное несловесие.
Тишина. Темнота. Только всхлип
сбившихся с ритма
на больше ста двадцати колес...
Спи, билли-миллиган.
Здесь твой хранитель
с кулаками и силой троих
за тебя постоит -
как полагается
(нет, не ангелу) -
для тебя невидим.

Голиаф достает свой меч.
Ему кажется,
головой достает до неба,
держит его макушкой.
Филистимляне беснуются.
Рефаимово семя растит
человекообразных драконов
с копьями вместо рук,
с вавилонскую башню ногами,
с неспособностью к различению
мелкого и большого.
Голиаф не видит того, кто мал,
кто в перепаханном яростью
поле его зрачка не более чем
горчишное крохотное зерно.
Это будет не бой, а бойня,
это будет - внутри он в себе уверен.
Только воздух...
Но кто б его слушал.

Сито-сито просеивает
муку с жучками.
Мука белой пылью летит.
Ей бы до солнечной пыли
невидимой умалиться,
освободить себя, стать как птица,
на атомы разложиться.
Тонкого ты помола, девица,
а все равно застреваешь
в полупрозрачном сите,
а все равно попечешься в пекле -
духовки, микроволновки, сковороды -
кто как называет жизнь -
чтобы семя смертных семи жучков
заново не проросло.