когда наступает свет

                Часть 1. Четверть пятого

                Глава 1. Поезда

                Свет наступает тогда, когда появляются тени.

I.

- Эй, морячок, ты куда в такую рань взвинтился? Четырех ведь даже нет! – хриплым, еще ночным голосом спросила проводница, выходя в тамбур. Приближалась станция посреди какого-то леса. Ветер гнал остатки ночных облаков и обложных дождевых туч, и небо казалось бумажкой, исписанной темно-синими чернилами очень размашистым наклонным почерком.
Рослый смуглый черноволосый, черноглазый, чернобровый, черноусый парень, ну вылитый жук, в тельняшке и трусах, сначала помедлил, решил было оставить вопрос без ответа (мол, хочу и взвинчиваюсь), но потом, то ли потому что услышал в той хрипотце уже седеющей проводницы, подстриженной под неровное каре, теплые материнские нотки, то ли потому, что время предутреннее, к разговорам располагающее, ответил:
- Да вот уже места родные пошли. Дом мой вон за тем лесом.  Километров пятьдесят.
- Так чего ж не сходишь? Поди ж поймал бы какую-нибудь попутку?
Парень как-то тревожно вздохнул.
- А, знаешь, что? Вот тронемся после этой станции, и приходи к нам чай пить. Всё равно уже не уснешь.
Морячок согласно кивнул, но из тамбура не ушел, перешел только к противоположной двери и, переминаясь с ноги на ногу, прижался лбом к окну.
Поезд остановился. Проводница открыла дверь, хотела было откинуть подножку, но на перроне не было ни одного пассажира. Через минуту поезд тронулся, и проводница, закрыв дверь, пошла в вагон. Морячок двинулся следом. Остановившаяся возле котла с чаем проводница пригласила еще раз:
- Чай хороший, наваристый! Заходи!
Через несколько минут, одетый по форме, причесанный и пахнущий мылом парень неловко кашлянул у купе проводников. Напарница, видимо, только что проснулась, но улыбалась тепло и приветливо.
- Проходи, садись к окну! Вагон-то вон совсем пустой. Хоть оно и лето, а в такие дожди люди без надобности в путь не пускаются.
На столе уже дымился чай. От трех стаканов в подстаканниках тянулись густые янтарные тени, а ложечки соревновались, которая из них звякает громче.
- Ты, стало быть, уже отслужил? – спросила первая проводница, прерывая звяк одной ложечки, так как взяла подстаканник и стала размешивать сахар.
Парень молча кивнул, из принесенного с собой вещмешка извлек белый полотняный мешочек, развязал его и осторожно, чтобы не накрошить, достал что-то непонятное и поместил его на мешочек на стол. Складным ножом аккуратно и быстро нарезал.
- Вот, к чаю!
- Ой, а что это такое? – не удержалась от удивления вторая проводница, осторожно взяла кусочек и понюхала.
- Сыр домашний, яблочный, копченый. С орехами и семечками. Получил из дому посылку перед самым отъездом, всё ребятам оставил, сыр только и взял в дорогу, думал, будет чем перекусить.
- Яблочный сыр? – удивились проводницы. – Ну надо же. А чего не съел-то?
- Я ж почти всю дорогу дрых, можно сказать, за все три года службы. Как завалился спать за Архангельском, так и проспал чуть не до самого Ленинграда. Потом пока с одного вокзала на другой добирался, не до еды было, вот на ваш поезд чуть успел, а ночью какая там еда.
- Ну да, чуть мы тебя на ходу в наш последний вагон втащили, – засмеялись обе проводницы.
Копченый аромат сделал своё дело. Собеседники разговорились. Точнее, разговорился собеседник, а слушательницы только, когда тот замолкал, задавали очередной вопрос.
-   Так чего ж не сошел на той станции, если почти дома? К девушке, небось, торопишься? Девушка-то есть?
Морячок замялся было, не зная, на какой из вопросов отвечать:
- Ну да, и к девушке тоже. А вообще другу обещал, ему еще год служить, заглянуть к его маме. Беспокоится он, что неладно у нее, скрывает от него что-то, – начал рассказывать, а сам в это время достал из вещмешка записную книжку-бумажник в кожаной темно-вишневой обложке с тиснением черной совы, из кармашка достал потертую по краям фотографию, разгладил её на столе рукой. Проводница, та, что постарше, стала рыться в поисках очков. Другая взяла фотографию в руки:
- Это которая из них твоя? Белокурая небось?
Парень покраснел и утвердительно кивнул. Наконец очки были найдены, и подстриженная под косое каре проводница стала рассматривать фотографию подробно и обстоятельно.
- Ишь красивые какие. Как на подбор. Друзья детства?
- Да, стоим мы с Лёвкой, это Ива, – водя пальцем по фотографии, объяснял парень.
- Ива? Имя хоть и странное, но при таких белых кудрях лучшего и не придумаешь! 
-  … и Анеля, – парень вдруг спохватился, что не представился. Вскочил, наклонил голову и отрекомендовался:
- Мирон!
- Да ты садись, садись, чего вскочил. Я Валя! – представилась проводница помладше. – А это наша Тамара Никитична!
Тамара Никитична положила было фотографию на стол, сняла очки, взглянула на нее дальним зрением, и опять взяла в руки.
- А Лёвка и Анеля не брат и сестра часом?
- Да нет. Мы почему дружить начали? В деревне у всех семьи большие, детей много. Им друзья и не нужны. А мы вот у своих родителей единственные. Так и сдружились. Нас и называют неразлучниками.
- Друзья-то писали в армию?
- Девочки, да, писали, а Лёвка первый год писал, а потом вдруг как отрезало. Я и у родителей, и у девочек спрашивал, куда он подевался, но все как воды в рот набрали.
- Так ты и в отпуске за эти три года дома не был?
- Просился. Не получилось.
- Стало быть, домой окружным путем? – перевела разговор Валя.
- Ну да, три часа на запад, а вечером три часа назад на восток.
- Это что же, целый день в городе?
- Да, прямая электричка только вечером. Домой к полночи попаду.
- Девушка-то хоть верная? – не из любопытства, а скорее с заботой спросила Тамара Никитична.
Парень объяснять не стал, вытянул зачитанное до дыр письмо, помялся, потер нос, а потом, нарочито округлив глаза и подняв брови, начал читать:
«Мирон! В этом, как и в каждом своем письме, ты зовешь меня замуж. Выйду я за тебя не раньше, чем через семь лет (еще три курса университета, два года ординатуры и два года работы по распределению). И только при двух условиях: ты не женишься раньше и в деревне не появятся черноглазые байстрюки. Кстати, Лидку мы недавно выдали замуж, но ты еще вполне можешь жениться на любой из пяти её сестёр».
Тамара Никитична и Валя, когда перестали хохотать, одновременно задали Мирону каждая свой вопрос. А так как говорили, перебивая одна другую, снова засмеялись. 
- На кого она у тебя учится? – повторила свой вопрос Тамара Никитична.
- На врача, – коротко буркнул Мирон. Почувствовалось, что не любил он этого вопроса и такого ответа.
- На какого? – не отставала собеседница.
- На того самого, - хмыкнул парень, многозначительно выпячивая лицо вперед.
Проводницы переглянулись и опять захохотали.
Валя, вытирая от слез глаза, чтобы как-то перевести разговор в другое русло, поинтересовалась:
- Так она тоже из вашей деревни?
- Её бабушка в нашей деревне живет. А Ива с родителями в городе. 
За окном замелькал уже просыпающийся пригород. На ближайшей станции Мирон выпрыгнул на перрон и вернулся в вагон с охапкой ромашек и васильков. Валя и Тамара Никитична понимающе переглянулись.
На конечной станции Мирон тепло попрощался с Тамарой Никитичной и Валей и заторопился к подземному переходу.
- Тамарка, вот как ты думаешь, куда он отправится раньше, к своей Иве или к матери друга?..