Мозаика из условностей

Из листьев, слегка изменивших первичному цвету,
слагается осень. Её безупречная рябь
легко замирает в написанных кем-то сонетах
о том, сколь бездонна души успокоенной хлябь.

По где-то почти идеальному диску светила
запрыгали буквы, чтоб после сложиться в слова
поэмы о том, что, возможно, когда-то здесь было,
но нынче исчезло. Примятая ветром трава

ещё бархатиста, но тоже подверглась уценке
июньской расцветки. На еле заметных лучах,
едва оцарапав о первую стужу коленки,
качается старость, решившая вдруг сгоряча,

что можно и нужно. Её утомляющий запах
пронзает остатки пространства, сведённого в миг
глухого влечения. Рядом на мягеньких лапах
гуляет трёхцветная кошка. С ней юный старик,

шептавший давно позабытое, нежное имя
единственной той, что смогла в суете поглотить
его искажённую вечность глазами своими,
в которых укрылась вселенная. Тонкая нить,

связавшая прошлое с еле заметным грядущим,
продета в иглу настроения. Сны октября
поются тем проще, чем воздух становится гуще
над площадью Скуки. Одетый в костюм дикаря,

из желтого дома выходит случайный прохожий.
Менять ли, меняться - ему и сейчас невдомёк,
коль он не становится днём ни бодрей, ни моложе
для собственных мыслей. Отдав идеалу оброк,

он смотрит с улыбкой и даже немного беспечно
в пустые глазницы надежды, кружащей сей мир.
Исследовав кроны, на бледный, полуденный Млечный
отправились души. Любая из них - сувенир

для имя скрывавшего. Выцветшим стенам театра
с пустого балкона читаются строфы о мгле
предсказанной боли, уже не волнующей завтра
в контексте свободы, легко обретённой в петле.

В мазках на брусчатке читается чьё-то волненье
от тяжести капель, что льют с неподвижных небес,
и сделанный вдох вызывает немое сомненье
в реальности мифа о том, что хоть кто-то воскрес.

И всё, как всегда. И укрытое стало приметным
на фоне бегущих к тоске горизонта аллей.
И Солнце рисует. Лишь я, обращаясь в бесцветный
кусочек мозаики, двигаюсь к саду теней.