19. Новогодние превращения

     Перед каждым большим праздником мама покупает домой вкусные шоколадные конфеты, пряники или печенье.
     И всё прячет от меня.
     Прячет, потому что всё сладкое я съедаю сразу.
     В последнее воскресение перед наступающим Новым годом мы с мамой купили на базаре вкусные шоколадные конфеты, очень ароматные, большие и вкусные розовые пряники.
     И мама снова всё спрятала.
     А я взял и нашёл!
     У меня слюнки потекли от аромата пряников и от запаха шоколадных конфет.
     Так сразу бы всё и съел!
     Но есть нельзя, потому что ещё время не пришло и Новый год ещё не наступил.
Нельзя, потому что мама будет ругать и стыдить меня за жадность и эгоизм.
Я знаю, что означает быть жадным, но не знаю, что такое "эгоизм", но всё равно неприятно.
     Много раз я вынимал из тайника белый узелок со сладостями, развязывал его, смотрел на красивые шоколадные конфеты, на  красивые розовые пряники, с наслаждением вдыхал их ароматы и запахи...
     С великим сожалением я завязывал узелок и с грустным вздохом возвращал его в тайное место.
     Долго раздумывал я, как съесть конфетку незаметно.
О пряниках я не думал, потому что они большие и пропажа быстро будет обнаружена.
     А конфеты?!
     Конфеты маленькие и спрятаны в бумажках.
     Думал, думал и придумал, что в бумажки можно прятать не только конфеты.
Я аккуратно распаковываю обёртку конфетки, вынимаю её из серебряной блестящей фольги, а вместо конфетки кладу такой же кирпичик хлебного мякиша...
     Вот и всё: просто и незаметно!
     Теперь бороться с соблазном съесть конфетку было просто невозможно.
И я раз за разом, конфетку за конфеткой заменял хлебным мякишем.
     Когда среди хлебных мякишей стало трудно находить настоящую шоколадную конфетку, я испугался и решил больше не трогать тайник.
     Впервые в жизни я не хотел и боялся прихода Нового года.
     А он всё-таки пришёл...
     31 декабря вечером, вернувшись с работы, мама принесла большую веточку ёлки, поставила её на комод и нарядила, как настоящую маленькую Новогоднюю ёлку.
На Новый год мама подарила мне красивые вязанные тёплые варежки и тёплые шерстяные носочки.
     Я подарил маме новогодний рисунок, за который в садике мне поставили 5 и три плюса, потому что он был самым лучшим.
     Мама крепко обняла меня, поцеловала и сказала:
     — Художник ты мой великий!
     В ответ я обнял и поцеловал маму.
     Она была довольной и счастливой.
     Негромко и весело напевая " В лесу родилась ёлочка..." и другие новогодние песенки, мама принялась готовить праздничный ужин.
     Когда еда была готова, мама переоделась в своё любимое белое платье с крупными синими горошинами и попросила меня одеть праздничную рубашку.
     Как всегда в праздники, она накрыла наш круглый стол красивой белой скатертью, заставила его едой.
     Широким театральным жестом руки мама пригласила меня на Новогодний праздник.
     Мы ели жаренную картошку с жаренным мясом из курицы, которую вчера нам принёс мой дружок Верный.
Потом мама заварила свежий чай в красивом заварнике с белыми лебедями, плывущими по синему морю.
     Счастливо улыбаясь, заговорщицки посматривая на меня, она достала белый узелок со сладостями из тайника.
     Предвкушая мою радость, она развязала узелок, красиво разложила по тарелкам отдельно пряники и отдельно шоколадные конфеты.
     Голубые глаза её улыбались, и всё лицо её светилось и улыбалось от счастья.
Даже при неярком свете керосиновой лампы было хорошо видно, какая у меня мама красивая и счастливая.
     Мама налила в белые эмалированные кружки душистый горячий чай и сказала:
     — Теперь, сынок, будем пить чай с пряниками и шоколадными конфетами!
     — Будем праздновать проводы Старого и встречу Нового года!

     Я был ни жив, ни мёртв.
     Стыдно и страшно было мне смотреть в мамины счастливые глаза.
     Я не знал, куда себя деть.
     Во мне бушевала буря сожалений, угрызений совести и ещё чего-то такого, чего я не знаю и не могу передать словами.
     Пряча глаза в кружку, я взял большой розовый пряник, укрылся за ним и стал слишком усердно дуть на горячий, благоуханный напиток. Я откусывал маленькие кусочки от большого пряника и медленно, маленькими глотками запивал чаем.
     Мама обратила внимание на моё странное поведение и удивлённо спросила, почему я не беру конфеты, ведь я их так люблю?
     — Не хочу. — Хмуро ответил я.
     Мама насторожилась:
     — Что с тобой, Илья! Ты не болен?
     — Нет, не болен. — Ответил я хриплым и сдавленным голосом.
     Мама в тревожном недоумении посмотрела на меня.
     Она взяла конфетку и, размышляя о моём странном поведении, стала разворачивать обёртку, снимать серебряную фольгу.
     Мама протянула мне конфетку и поняла причину моего плохого настроения, когда вместо шоколадной конфетки увидела хлебный мякиш.
Она вся сразу как-то вспыхнула, напряглась, а потом медленно сникла, её голубые глаза потухли, а лицо стало холодным и чужим.
     От радости не осталось и следа.
     Я понял, что мой обман раскрыт, а мама поняла, что я — вор!
     Моё лицо и уши загорели огнём. Меня охватил неописуемый ужас.
     — Что я наделал?!
     Мама продолжила осторожно разворачивать конфетку за конфеткой, но всюду были одни хлебные мякиши...
     Нашлась только одна-единственная настоящая шоколадная конфетка!
     Облокотившись о стол, подперев щёку рукой, мама посмотрела на безобразную гору из красочных обёрточных бумажек, блестящей серебряной фольги и серо-бурых хлебных мякишей на столе, потом взглянула на меня, тяжело вздохнула, с горечью и обидой сказала:
     — Как же так, Илья! Мы вместе выбирали и покупали сладости к Новому году, к праздничному столу. А ты взял и сам у себя украл конфеты, а у нас двоих ты сегодня украл чудесный, волшебный Новогодний праздник.
     — Как ты мог?
     Я не выдержал укоризненного, осуждающего маминого взгляда, её жестоких, правдивых слов и горько-горько навзрыд заплакал.
     — Мамочка, плости! Я больше никогда не буду тебя обманывать, никогда не буду воловать конфеты и Новогодний плаздник!
     — Я ничего и никогда не буду воловать!
     — Плости меня, пожалста! Очень! Пожалста!
     Мама тяжело и глубоко вздохнула, отвела от меня свой опечаленный взгляд.
     Она разрезала ножом единственную оставшуюся шоколадную конфетку пополам, и одну половинку положила возле моей кружки.
     Я долго плакал и не мог успокоиться, всхлипывал, икал...
     С трудом и без охоты допил чай с большим розовым пряником и злополучной половинкой шоколадной конфетки.
     За весь вечер мама не проронила ни одного слова.
     Новогодний праздничный вечер был непоправимо мною испорчен.