Шапка

«Однако ж её слова
были столь несообразны ни с чем,
что мать, не отходившая от её постели,
могла понять из них только то, что дочь её
была смертельно влюблена…»
                А.С. Пушкин, «Метель»



– Дядюшка, дядюшка приехал!
– Вот, новость!
– Кто-кто?
– Дядюшка!
– Как… Да неужели, Павел Николаевич пожаловали?
– Он самый, он самый, – проговорил, входя в переднюю, весьма почтенного вида господин, уездный помещик Павел Николаевич Белоглазов. Поправив на ходу золочёный камзол и пышные, как-то странно блестящие седые волосы, он широко улыбнулся и с достоинством раскланялся: 
– Очень рад…
   Вслед за ним вошёл старый лакей Прохор, неся в руках большие пакеты и свёртки. Все столпились в передней. Пахнуло свежим морозным воздухом…   
   Две девочки, Катя и Вера, были незамедлительно представлены дядюшке высокой дамой, затянутой в старомодное тёмно-коричневое платье. Дядюшка впервые видел своих племянниц, как и они его, но это ничуть не помешало проницательному Павлу Николаевичу тут же расположить их к себе.
– А мне уже пять с половиной! – сообщила ему маленькая Верочка, доверительно моргая глазками. – А это моё платье, блёстки… Видите? Я – Золушка!
– Ах, дядюшка! Вот хорошо, что вы приехали, вот славно-то как! И сла-а-дко! У-у-у… Вы такой добрый-предобрый! – тараторила старшая, Катя, отправляя в рот обсыпанные сахаром леденцы, которыми дядюшка тут же принялся всех угощать.
– Но позвольте, Павел, э-э-э… – возмутилась дама.
– А это – наши гости! – перебила её Катя, махнув рукой в сторону двух мальчиков-подростков лет пятнадцати, одетым во что-то гусарское.
– Да, я слышал… Честь имею, господа! – сказал дядюшка.
   Они тут же сконфузились, не зная, куда себя девать, пролепетали свои имена, взирая на Павла Николаевича снизу-вверх, как солдаты на генерала.
– Господи, Павел! – воскликнула, остановившись в дверях, хозяйка дома. – Да ты ли это? Вот удумал, так удумал! А нарядился-то как… И не узнать! – она всплеснула руками, собираясь ещё что-то сказать, но дядюшка поднёс палец к губам, подхватил её под локоть и увлёк в соседнюю комнату.
– Посмотрите-ка, что я привёз… – шепнул он девочкам, обернувшись. Радостные крики тут же огласили всю залу.
– Подарки! Подарки!
– Катя! Верочка! Тише! Да что это с вами такое?
– Ой, подарки какие!
– Дядюшка, не уходите от нас!
– Дядюшка-а-а-а!..
   Весёлое оживление как-то сразу охватило весь дом. Всё завертелось. Стали зажигать ёлку, послышались первые звуки рояля, голоса смешались с топотом ног… Воздух наполнился запахом горящего воска, и от этого все другие запахи смягчились, растаяли и потеплели. Катя, в лёгком розовом платье, с раскрасневшимся лицом бегала по комнатам, то и дело поглядывая на мальчиков, и всем своим видом как бы говоря: «Я здесь хозяйка! Видите?..» Дядюшка, расположившись у камина, с улыбкой провожал её глазами и думал: «А ведь вся в меня… Так и есть, вся в меня!»
   Вскоре всех пригласили к праздничному столу. Затем начались танцы… Казалось, празднику не будет конца! Часа через два радостное веселье достигло своего предела. Наконец, музыка смолкла… За окнами стояли волшебные тёмно-синие сумерки.
   Все устали от суеты и обступили Павла Николаевича тесным кружком. Своим мягким, добродушным нравом он одинаково скоро привлекал к себе и детей, и взрослых.
– Дядюшка… Расскажите сказку, – попросила Верочка, теребя волосы своего золотистого паричка.
– Сказку? Про Золушку? Или, м-м-м… про бабу Ягу? Ух-х!
Все засмеялись. Верочка как-то боком попятилась к дивану и забилась в самый уголок.
– Ну, ну… Я пошутил, Верочка. Я хотел сказать…
– Павел Николаевич, – вдруг произнёс один из мальчиков, – лучше расскажите что-нибудь действительно страшное…
– Страшное? – удивился дядюшка. – В самом деле? Да что же это, зачем… Не стоит. Право, не стоит, господа…
   Он попробовал отшутиться, но всех уже охватило одно и то же желание.
– Страшное, страшное! – подхватила Катя, бросив смелый взгляд на мальчиков, и Павел Николаевич понял, что настала пора рассказывать. «Вот теперь…» – сказал он сам себе.
   Да, он ждал этой минуты и поэтому морщить лоб, пытаться что-то такое придумать и долго собираться с мыслями ему было не нужно. Он знал, что расскажет этим юным душам… Все притихли.
– Было это лет тридцать тому назад, да, лет тридцать… – начал он. – Жил я тогда со своими родителями в Москве, а брат мой, Митя, по слабости своего здоровья, – у бабушки в деревне Белово. Это здесь, совсем неподалёку… И вот, когда мне едва исполнилось восемнадцать, упросил я своего батюшку отпустить меня зимой к брату в деревню на Святки. Каким я был тогда? О-о-о…совсем другим! Был нетерпелив, дерзок, не в меру эгоистичен, а потому ничем так не дорожил, как своею независимостью и свободой. Да!.. Я и с друзьями своими, помню, перессорился и с одной милой девушкой, явно ко мне не равнодушной… Ей, конечно же, хотелось видеть меня и на Рождество, и на Святках в нашем московском обществе. Подумать только! Бедняжке было всего пятнадцать лет, а она влюбилась в меня без памяти! Я не знал, что мне делать… Друзья смеялись над нами, родители смотрели косо, и потому моё желание уехать, уехать куда угодно, хотя бы на малое время, захватило меня всего. И вот, подобно птице, выпущенной на волю, покинул я, наконец, Москву… 
   Зима в тот год была на редкость суровой и снежной. На первом же постоялом дворе меня застала сильная вьюга. Целых три дня пришлось квартировать мне в унылой, мрачной избе, слушая, как завывает в трубе ветер, да как лезут по ночам во все щели его холодные пальцы… Три дня и три ночи сидел я у заиндевелого окошка, словно узник. Мне стало казаться, что вьюге не будет конца. Но вот на четвёртый день всё стихло… Я вышел и… Боже! Чудеса! Голубое сверкающее небо и ослепительный снежный простор распахнулись передо мной! Сани легко понесли меня дальше.
   И вот, на следующем постоялом дворе, когда уже сменили лошадей и я собирался было ехать, какой-то странного вида мужик, подойдя ко мне, прошептал:
– Барин… А с вами-то… Это кто же будет? Сидит…
Потом он застыл, глядя мимо меня, и вновь прошептал:
– Сидит… Белая вся, как… Чур меня, да кто это с вами сидит? Да ведь белая вся, белая! Чур! Чур!..
   Он начал быстро креститься и забормотал что-то совсем уж невнятное. Тут его окликнули и потащили от саней прочь, ругая, как обычно ругают пьяных. Я ничего не понял и смутился. Кто мог со мной сидеть? Бред какой-то…
   Ямщик хмыкнул, тронул лошадей, и мы поехали. Дорога успокоила меня… Зимний солнечный день ослепил своим ярким сиянием и вскоре я совершенно забыл обо всём. Кони бежали легко и ровно, я вдыхал всей грудью острый, но необычайно приятный морозный воздух, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Глаза мои начали потихоньку слипаться… Я не приметил даже, как задремал…
   Холод заставил меня проснуться. Смеркалось. Небо быстро темнело и таяло на глазах… Вот блеснула первая звезда, вот ещё, ещё… Странное, незнакомое доселе чувство овладело мною. Словно бы я должен был сдать какой-то важный экзамен, но что это за экзамен и что мне надлежало делать, что, как и кому отвечать, я не знал… Не знал, не знал совершенно! Мне не давало покоя тёмное, непонятное, таинственное волнение… Я старался унять его, объясняя себе своё состояние то одними, то другими причинами, но от этого волновался пуще прежнего. Взор мой блуждал по сторонам…
   Вот впереди что-то мелькнуло и стало стремительно приближаться. Я весь задрожал… Сани повело влево, – мы обогнали идущую по краю дороги девушку в какой-то чересчур длинной, почти до пят, белой накидке. Я в изумлении проводил её взглядом (редко встретишь на зимней дороге такого путника!) но лица её не смог разглядеть – мешала накидка. Тут сани пошли за бугор, вниз, и девушка скрылась из виду так же быстро, как и появилась… Шапку мою вдруг сдуло сильным порывом ветра, и я тут же крикнул ямщику:
– Стой! Шапка моя там!.. 
Он обернулся:
– Чего? Какая шапка?
– Барышню видел? – спросил я в свою очередь.
– Барышню?
– Да, барышню в белой такой накидке… По дороге шла. Загляделся я, – тут шапка и слетела… Да стой же ты, стой!
   Но ямщик, к моему удивлению, не остановился, а напротив, стеганул лошадей что было силы и, крестясь, опять поворотился ко мне:
– Ничего, барин, тут это… Бывает, чудится всякое… Ничего, скоро уж, скоро совсем…
Он замахал кнутом, засуетился, то и дело оборачиваясь ко мне:
– Ничего! Там, в санях, это… тулуп, да и шапка есть… Укройтесь, барин! Бывает… что и говорить… Да мы уж и приехали…
   Дорога пошла к лесу и тут, в самом деле, показалась усадьба.
– Приехали! Тпру-у-у-у! – заорал ямщик на всю округу, словно бы сбрасывая с плеч какую-то тяжесть.
   Через несколько минут я уже стоял на пороге дома и разговаривал с лакеем.
– А нету их. Уехали Дмитрий Николаевич, уехали…
– Как уехали? Когда?
– Что и говорить, оказия… Вот ещё и часу не прошло, как велели лошадей закладывать…
– Да куда, куда, говори же толком!
– А к Бронниковым, в имение. Тут недалече, вёрст шесть будет… Они говорили, будто там машкарад, что ли, какой…
   Мне всё стало ясно. Укатил братец! Не дождался! Видно, совсем скучно ему здесь. Да… Ах, Митя, Митя! А ведь знал, что я приеду, знал! И что? Машкарад… Надо же, машкарад!
  Я обиделся. В самом деле, оказия! Почему-то судьбе было угодно развести нас. Хлопнув дверью, я вошёл в дом, расцеловался с давно не видевшей меня бабушкой и принялся в волнении ходить по комнатам. Мысли мои путались и разбегались… Машкарад! Всё вокруг казалось мне каким-то фальшивым, как пыльные бумажные цветы, как старые, никому не нужные театральные декорации. Всё меня раздражало и не давало покоя. Только натёртый до блеска паркет напоминал сияющий на солнце снег…
   «А и в самом деле, что уж тут такого? Смех, а не оказия!» – заговорил во мне другой голос. «Ну, укатил братец… Что с того? Он ведь ждал меня столько дней! Если бы не эта вьюга… А не поехать ли мне тоже к этим… Бронниковым?»   
   Я подошёл к окну. Какая светлая ночь! Над лесом висел тонкий, едва приметный месяц. Призрачный свет его блуждал по заснеженным холмам и терялся в сугробах…   
– Ехать! – я с решительным видом вышел из дома. Одеваясь на ходу, подозвал ямщика и тут вспомнил о своей потерянной шапке.
– На ночь не поеду, – коротко сказал ямщик, отводя глаза в сторону.
– Да куда же вы, барин? На ночь глядя… Да разве можно? Что же это? Да как же так? – запричитал лакей.
   Но меня было уже не разубедить. «А вот возьму и поеду!» – подумал я и стал настаивать на своём, предлагая ямщику деньги. Он всё отказывался, я всё более набавлял цену… Наконец, мы сговорились.
   Сани опять легко и быстро понесли меня по дороге. Усадьба скрылась за горизонтом, как пустой, скучный сон. Теперь вокруг был только снег и сверкающее звёздами бездонное небо.
   Ах, какое это было чудо, какое чудо! Я смотрел на дорогу, словно бы видел её впервые… И в то же время мне казалось, что я проезжал здесь не одну сотню раз! Вот показался тот самый бугор. Меня охватило прежнее непонятное волнение… Вот где-то здесь должна лежать моя потерянная шапка… Вот здесь… Что это там чернеет?
   – Постой, постой! – закричал я и не узнал звука собственного голоса. Ямщик натянул поводья, лошади захрапели и нехотя остановились. Сани пронеслись мимо шапки, из-за этого мне пришлось несколько шагов пройти назад.
   Она лежала с краю дороги, чернея на снегу, как подстреленный ворон. «Ворон?.. Может, это в самом деле ворон, а не шапка вовсе?» – от этой мысли я невольно вздрогнул. «Вот ещё не хватало…» Наклонившись, я медленно протянул руку и… мои пальцы скрылись в холодном собольем меху. «Шапка…»
   Я перевёл дух и хотел было подняться на ноги, но тут вдруг почувствовал, что я не один. На меня повеяло страшным холодом. Подняв голову, я увидел перед собой девушку в лёгкой, как туман, белой накидке. Она стояла молча, не шевелясь, и смотрела прямо на меня холодными, мерцающими глазами… Лицо её было неподвижным и совершенно белым, как воск. Скорее, это было даже не лицо, а какая-то маска.
   «Это она…» – пронеслось в моей голове, и в то же мгновение я почувствовал, как её рука коснулась моих волос… Новая волна страшного холода окатила меня всего, но я не в силах был даже пошевелиться. Голова словно бы окаменела. Мне показалось, что я вдруг ясно увидел, как замер и окаменел каждый волосок…
   Неожиданно девушка повернулась и стала удаляться. Я смотрел на неё, не в силах отвести взгляд, мало-помалу начиная приходить в себя. Мне стало немного теплее, словно бы она уносила с собой тот страшный, пронизывающий холод, от которого стыла в жилах кровь… Наконец, я смог подняться на ноги и дрожащими руками кое-как надел на голову свою шапку.
   Вдруг девушка обернулась, и на какое-то мгновение я опять встретился с её мерцающим взглядом. Холод тут же вернулся и опять пронзил меня насквозь… Это было похоже на короткий удар молнии. «Господи, помилуй…» – прошептал я и с трудом перекрестился.
– Барин! – донеслось до меня сзади. Я очнулся и почти побежал к саням. Но что-то заставило меня опять посмотреть туда, где только что стояла девушка. Дорога была пуста.
   Ни слова не говоря, я сел в сани и весь путь до имения Бронниковых пребывал в каком-то забытьи, кутаясь в шубу, но тщетно пытаясь согреться. Меня била сильная дрожь…
   Да что же это такое, что? Я перебирал в памяти все события последних дней, однако, мысли мои путались, как хотели… Одно налезало на другое, я видел перед собой то бабушку, то лакея, то ослепительные снежные дали, то странное видение моей знакомой девушки на дороге, то чувствовал прикосновение её руки и острый холод… Даже теперь, под шапкой, голова моя продолжала ныть от этого нестерпимого, пронизывающего холода. Я не мог ничего понять…
   Но вот сани наконец-то подъехали к большому имению, где у крыльца стояло несколько возков и суетилась многочисленная дворня. Шум стоял невообразимый. Весь второй этаж дома был залит огнями. Музыка, которой, казалось, нисколько не мешали ни окна, ни двери, гремела вовсю… Невесть откуда взявшийся брат обнимал меня, тряс за плечи, смеясь и заглядывая в лицо:
– Павел! Вот молодец, вот умница! Приехал, нашёл! Сердишься, а?.. Ну что ты, что ты! Да что с тобой такое? Брось! Пустяки! Не стоит, право… Уж такая тут нынче комедия! Такое устроили! Маскарад! Э-эх! Сейчас сам всё увидишь…
   Мы вошли в прихожую, и брат прямо на ходу стал снимать с меня шубу. Откуда-то сверху посыпалось конфетти и тут же сквозь смех несколько голосов пропели: «Мы все приехали сюда…» Внезапно оркестр заиграл галоп, не дав певцам закончить фразы, и все с хохотом разбежались…
   Я снял свою шапку. Брат оцепенел, глядя на меня:
– Паша… Господи, что с тобой? Ты совсем…
   Он осёкся и застыл на месте. Ничего не понимая, я взглянул в зеркало и увидел… Да, это было страшно! На меня смотрел совершенно седой человек. Я не мог узнать самого себя. Как быстро и неожиданно произошла со мной эта перемена! Ведь ещё днём, без сомнения, волосы мои были черны, как уголь, и вот… Какой ужас! Седые! Нет, этого не может быть! Пол качнулся под моими ногами и голос брата откуда-то издалека донёсся до моего гаснущего сознания:
– Паша! Паша! Ну, ну… Ничего, всё хорошо…
   Со мной случился обморок. Всё поплыло перед глазами… Я очень смутно помню, что происходило потом… Брат принялся меня чем-то поить…
   Засыпая в дальней полутёмной комнате, я долго ещё не мог унять сильную дрожь. Как отзвуки иного, потерянного весёлого мира долетали до меня приглушённые голоса, шум бала, смех, музыка…
   Утром, немного оправившись и придя в себя, я простился с братом. Несмотря на все его уговоры остаться погостить хотя бы несколько дней, мне просто необходимо было уехать. Я не хотел никого видеть, никому ничего объяснять… Не хотел! Мне нужно было побыть одному. Что ж, делать нечего! С тяжёлым сердцем отправился я назад, в Москву…
 
   Павел Николаевич умолк. Все сидели, не шевелясь. Через минуту дверь отворилась и в комнату робко заглянула няня. Катя притворно вздохнула, встала и, взяв за руку Верочку, вышла на цыпочках… Дама в тёмно-коричневом платье поднесла к глазам кружевной платочек.
– Что же было потом, Павел Николаевич? – спросил один из мальчиков.
– Потом?.. – дядюшка взглянул на него, словно бы очнувшись. – Потом было всё, как обычно бывает, как и должно быть… Петербург, продвижение по службе, женитьба, дети, что ещё вы хотите знать? Стоит ли…
– А та девушка?
– Которая?
– Та милая особа, с которой вы в Москве поссорились?
– Да, да… Я наговорил ей много грубостей. Помню, я сказал, что не люблю её, что она мне не пара, что между нами всё кончено. И взор её как-то сразу погас… Но я не придал этому никакого значения. Всё это было для меня пустяками, не более… Я и предположить не мог, что чувства так много значат!
   Дядюшка опять замолчал. Было слышно, как потрескивают свечи… В комнату тихо вошла Верочка и присела на край дивана.
– Так что же с ней случилось?
– Не знаю, стоит ли говорить, господа…
– Отчего же не стоит, дядюшка?
– Скажите!
   Павел Николаевич испытующе взглянул на мальчиков… Потом он прикрыл глаза и почти прошептал:
– Любовь… Да-да, любовь. Что может быть сильнее её на свете? И что может быть более хрупким, чем она? Одно неосторожное слово и…
– Да что же случилось с той девушкой? – не выдержала дама.
– Её нашли замёрзшей прямо у дороги.
– Как?..
– Едва я уехал к Мите в деревню, как она, ничего никому не сказав, ушла из дома. Никто не мог понять, почему… Скорее всего, она шла в каком-то забытьи, не помня себя, не разбирая дороги… А в ту ночь разыгралась сильная вьюга. Вы помните…
   Дядюшка замер, словно к чему-то прислушиваясь. Из-за приоткрытой двери показалось что-то белое… Все оцепенели. Там, в полумраке колыхалось странное существо. Скользя по полу, оно начало медленно приближаться… Мгновение, другое – и вот оно уже поравнялось с диваном. Тонкое белое покрывало окутывало существо с головы до ног, делая каждое его движение мягким и вкрадчивым. Вот оно остановилось рядом с Верочкой, протянуло к ней свою руку и… коснулось её золотистого паричка! Затем эта рука спряталась в покрывале… И тут произошло невероятное – существо одним лёгким движением сняло с себя покрывало и принялось безудержно хохотать, кружась по комнате. Мальчики и дама сидели в полном недоумении…   
– Катя! Господи, так это ты! – первой пришла в себя дама и от возбуждения даже встала с места. – Ну, напугала… Фу-у-у! Да разве так можно? Это неслыханно!
   Катя, довольная произведённым эффектом, подбежала к дядюшке и, смеясь, забралась к нему на колени, как маленькая. Тот погладил её по голове и что-то шепнул на ухо…
   Все облегчённо вздохнули и тоже стали смеяться. Дама, однако, не скрывая своей досады, продолжала бранить Катю:
– Проказница! Это что ещё за выдумки? И зачем, зачем ты всё это устроила? А? Зачем? Кто тебя просил? Павел Николаевич, что же вы…
– Ну, ну, в самом деле… Не будьте так легковерны, господа, – ответил за Катю дядюшка, поправляя волосы. Катя спрыгнула на пол, почувствовав себя под защитой, кокетливо взглянула на мальчиков и опять закружилась по комнате.
– Я фея, я фея, я белая фе-е-е-е-я!.. – запела она, совсем осмелев, высоким шутливым голосом. – Я белая дама-а-а-а!..
   Весёлое оживление охватило всех, и в этом шуме и гаме никто не обратил внимания на Верочку, которая по-прежнему сидела тихо. А Катя, вдоволь накружившись, подбежала к ней и быстрым движением руки сняла с её головки золотистый паричок. 
– Вот! – крикнула она, показав язык.
   Смех резко оборвался. В наступившей тишине было слышно, как где-то недалеко, в одной из комнат, ударили часы.
– Как же так… – прошептал дядюшка.
   Никто не мог поверить своим глазам – волосы Верочки побелели…Она тихо сидела на краешке дивана и смотрела на Катю. Мальчики застыли на месте, наверное, лишь в эту минуту до конца осознав рассказ дядюшки, и уже по-настоящему испугавшись… Они хотели чего-то страшного! И вот, теперь страшное явилось перед ними, его можно было потрогать, оно пугало своей доступностью, оно было здесь, рядом!
   Верочка молчала. Волосы её белели какой-то странной, сверкающей белизной. Таким же вот совсем седым увидел себя когда-то и дядюшка, сняв с головы шапку и заглянув в зеркало…
   Верочка вздохнула и опять посмотрела на Катю. Глазки её стали наполняться слезами… Этого уже никто не мог вынести.
– Всё, всё, всё! – закричала Катя, махая руками. Верочка тут же встала на пол и замотала своей головкой. Катя подбежала к ней, присела на корточки и стала помогать стряхивать с её волос что-то белое…
– Пудра! – крикнула она в полной тишине и засмеялась. – Пудра, это же обыкновенная, пудра и тальк… Смотрите! Ну, что? Всё, Верочка, всё, всё… Да что с вами такое, господа?
   Все молчали.
– Что с вами? – повторила Катя низким дядюшкиным голосом. – В самом деле…
   Оцепенение постепенно проходило, но никто уже больше не смеялся. Мальчики стояли тихо и смотрели в пол.
– Верочка! Катя! Пора спать! – послышался из-за двери голос няни. Катя тотчас взяла Верочку за руку и, поклонившись, вышла. 
   Часы опять принялись бить, одна из свечей у зеркала затрепетала и погасла… Все стали постепенно расходиться, прощаясь друг с другом. Вечер закончился.
   Дядюшка медленно поднялся, прошёлся по комнате, разминая затёкшие ноги… После нескольких кругов он остановился у окна.
– А всё-таки, Павел Николаевич, – обратилась к нему дама, когда они остались одни, – что же это такое было там, на дороге? Призрак? Галлюцинация? А может, просто сон?
– Сон? – дядюшка посмотрел на неё невидящими глазами. – Какой сон? Впрочем, если угодно, то сон…
– Нет, вы действительно в этом уверены?
– А вы действительно уверены в том, что видите меня? Быть может, я вам снюсь? Тогда и волосы мои, быть может, не седые вовсе? И не было никакой девушки, которую я так неосторожно обидел, и которая по моей милости замёрзла на дороге! Сон! Всё сон! Как просто! Но если так…
– Нет, вы меня не поняли, – заволновалась дама. – Принимая во внимание ваше состояние, я хочу сказать, что… Разумеется, это всё так невероятно, так ужасно – стать седым в восемнадцать лет…
– А кто вам сказал, что я седой? – вдруг сказал дядюшка. – Помилуйте!
   Он запустил руку в свои белые кудри и через мгновение снял с головы… парик! Под ним были гладкие, тёмные волосы! Дама невольно попятилась назад и побледнела…
– Что же это? Как? Как это понимать? – прошептала она. – Зачем? И вы тоже… Как же так? Верочка, Катя, вы… Ваш рассказ… Господи! Вы что, были в сговоре? – дама выглядела окончательно сбитой с толку.
– Успокойтесь! Не стоит, поверьте… – произнёс дядюшка. – Я открыл вам то, что утаил от мальчиков. Пусть задумаются… А моя история с шапкой и девушкой в белом покрывале – вымысел, сказка от начала до конца!
– Нет, вы не могли так… Это слишком! Вымысел! Ну ладно бы, ещё Катя…
– Катя? Ах, проказница! Как с ней быть, я ещё подумаю… Признаться, её выдумки смутили даже меня…
– Даже вас?
– Да! Что ж, она действительно вся в меня… Разве не так?
   Дядюшка устало улыбнулся, посмотрел в окно и задумался о чём-то своём. Перед ним лежала залитая лунным светом дорога, уходящая вдаль причудливой белой лентой…