Амальгама. Поэма - II

В свинцовом небе парил черный ворон над Сережиной головой.
- Ты не вейся, черный ворон..., - через силу усмехаясь, подумал Сергей. Но в ту же минуточку кривая улыбка сошла с его лица. Черная птица, закрывая собой весь свет, спикировала ему на голову, ее огромный клюв раздробил человеческий череп и вонзился в мозг. Кроме боли он ощутил ужас наступающего помешательства. Что значит боль, если теряешь рассудок, перестаешь быть собой и превращаешься в бесформенную массу неосмысленного бытия?! Сергей дико закричал и проснулся, но ужас только что пережитого им не проходил. Гулко, с перебоями билось сердце, жидкой ртутью наполнена голова. Хотелось вскочить и куда - то, к кому - нибудь близкому бежать, но он даже не мог встать на ноги. Когда сердцебиение немного улеглось, он кое - как поднялся, взял из холодильника бутылку холодного тоника, судорожно глотал, но жажда не проходила. Прихватив тоник с собой, он поплелся назад, к дивану. Перед глазами вспыхивали искры, летали оранжевые шары. Сон не приходил, но постепенно сознание заволакивалось, и он поплыл в мерзком, тягучем мареве.
Дикие, несуразные мысли мелькали одна за другой; усилием воли пытался он остановить абсурдный хоровод, но был не в силах это сделать. Под утро Сергей, наконец, пришел в себя, и, весь разбитый, с тоской смотрел на медленно наступающий рассвет. В квартире ни души, жена ушла к своим родителям два месяца назад, детей у них, к счастью, не было. Унылая тишина жилища нарушалась лишь тихим, равномерно - злым тиканьем больших настенных часов, которые бесстрастно отсчитывали бег Времени в комнате и во Вселенной. Квартира Сергея стала замкнутым, отделенным от всего Мира пространством и лишь время оставалось единственной связывающей их нитью.
Спешить Сергею было некуда, он уже год как уволился с работы. Да и проработал всего лишь два года после окончания филологического факультета преподавателем русского языка и литературы.


* * *

Студенческие годы Вьюгина были ростом сил и радостью его жизни, хотя печаль после гибели родителей никогда не оставляла его, осела в глубине души тяжелым осадком.
... Ночью крыса точит сухари
    у меня на сердце...
Учился он легко и охотно, он с головой окунулся в великий безбрежный океан мировой литературы. Сергей начинал с азов, с упоением изучал почти неизвестный ему мир античной литературы: Вергилий, Гомер, Овидий, Плутарх. Но не только признанные титаны античности привлекали его. Он отличался любознательностью, не обходил вниманием и малоизвестных авторов. Неожиданно узнав, что Цезарь не только великий полководец и государственный муж, но и незаурядный литератор, Сергей с усердием изучал его дар. Он удивил преподавателей, написав работу о древнегреческом поэте Архилохе, творчество которого было неизвестно многим метрам факультета и простиралось от философии до явной непотребности.
Сотрудничал он в газетах и журналах, писал рассказы, статьи, очерки.
Круг интересов Сергея отличался необыкновенной широтой: он поклонялся перед Пушкиным и Гоголем, сердечно любил поэзию Есенина; зачитывался Булгаковым, очень интересовался мистическим и трагическим творчеством Эдгара Аллана По.
Не пропускал и ни одной литературной новинки: и «Лолита» Набокова, и только что появившийся в русском переводе «Улисс» Джойса были внимательно им прочитаны. В жарких студенческих спорах Вьюгин отличался резкостью суждений и бескомпромиссностью, он не считался ни с какими авторитетами, для него существовал один критерий - его собственное мнение. «Дон Кихота» Сервантеса он называл не шедевром, а скучной и нелепой книгой, главный герой которой своим «рыцарством» приносил всем одни неприятности. О том же «Улиссе» говорил скептически, хотя почти все вокруг восторгались Джойсом, многие даже не удосужившись прочитать, просто преклонение перед романом было очень модным и считалось признаком изысканного вкуса и высокого интеллекта. Вьюгин так не думал и рубил с плеча, не оглядываясь на самые почитаемые мнения: книга может быть очень сложной для понимания, но никогда специально зашифрованной, и если не хочешь быть понятым, то и читать тебя не стоит. А в «Улиссе» примечаний и комментариев столько, что в них растворится сам роман.
Как-то раз дискутировали о творчестве очень популярного в то время поэта, имя которого опустим. Мнения разделились, и спокойная дискуссия переросла в жаркий спор. И вдруг Николай Соколов, которого все считали высоколобым интеллектуалом, не выдержал и сорвался на крик: «Да что вы все нашли в этом «голубом» жиде?».
Вьюгин отвел в его сторону и посоветовал больше никогда в большой кампании не затрагивать тем еврейства и гомосексуализма - слишком много их вокруг, и неизвестно как потом такие выпады аукнутся.
Кроме филологии Сергея очень интересовала и философия, а книги зарубежных авторов после многолетних запретов стали тогда широко публиковаться. Появились труды Фрейда, Ницше, Шопенгауэра, Камю, Фромма. Сергей консультировал знакомого доктора, врача-невропатолога Евгения, помогал ему в написании большого очерка "Вместе с Фрейдом против бога". Ещё ему навсегда запомнилась фраза Артура Шопенгауэра:"Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак".

Жизнь до краев переполнялась литературой, но далеко не ограничивалась ей. Студенты ездили в самые известные музеи страны и в заброшенные уголки, где только начинали подниматься из руин, порушенные советской властью монастыри, старинные усадьбы. Они посетили Поленово, Шамордино, Оптину пустынь, Талашкино и многие другие известные миру и заброшенные места, варварски уничтожаемые:
...Деревянные церкви Руси,
   перекошены древние стены,
   подойди и о многом спроси,
   в этих срубах есть сердце и вены...

Сергей Вьюгин не отличался особым даром в изобразительном искусстве, но с детских пор боготворил его. Он восторгался картинами Левитана, благоговел перед Федором Васильевым, который, несмотря на нищенски отпущенный ему земной срок (двадцать три года!), так проникновенно запечатлел родную Русь, ее тяжкую грусть и неяркие всплески сердечного веселья.
А иногда он застывал над инфернальными картинами Босха, над «Капричиос» Гойи и глубинные меланхолические думы преследовали тогда его, думы о предвечной пошлости и нелепости всей человеческой жизни, петляющей, по верной дороге в ад.

Часть студентов увлекалась картами, и порой ночи напролет просиживали за покером. Они пытались привлечь в свою кампанию и Сергея.
- Сереж, почему ты отказываешься, только попробуй, так увлекательно, настоящий экстаз.
- Я не хуже вас знаю игру в покер. Но еще я знаю, что покер - грубый примитив тайных карт Таро, на которых посвященные предсказывают любые события в жизни человека. Слово «Таро» в переводе с древнеегипетского, с языка Кеми, означает дорогу королей к высшей мудрости. Поэтому, ваш покер ребячество и глупость, а карты Таро мне раскинет сама жизнь.

Студенческая жизнь бурлила, как крепкая брага: были хохот и розыгрыши, ненависть и любовь, кокетство и откровенное ****ство, веселые пирушки, походы в рестораны с драками и без них. Да и как же без драк, ведь даже не безызвестный немец Иоганн Себастьян Бах участвовал в потасовках и даже дрался на шпагах.
Сергей тоже дрался, правда, не на шпагах, а руками и ногами. Один раз они повздорили в кабаке со студентами физинститута. Накачанные спортивные ребята поджидали их недалеко от ресторана, спокойные, абсолютно уверенные в своей победе. Откуда им было знать, что среди «гнилых интеллигентов» присутствовал профессиональный разведчик, поступивший в университет после службы в Афгане. Ну в общем физы не сносили голов, в чем принял участие и Вьюгин, хотя центральной фигурой нешуточного боя стал, конечно, «афганец», вырубивший двух самоуверенных бычков физов.

* * *

Иногда столы, заставленные сочными котлетами по-киевски, поджаристыми с хрустящей корочкой лангетами, запотевшие графины с кристальной водкой, армянский коньяк, красная и черная икра. А потом радовались кровяной колбасе на сковородке, черному хлебу с луком, дешевому портвейну. И часто бедный ужин среди друзей в общаге никто не променял бы на шикарный ресторан.
Случалось разное. Как - то после первого дня шумной свадьбы ребята зашли в комнату Димы Бешенного, что - бы уйти с ним на второй день. Дима спал как убитый, не сняв костюма, галстука и даже туфли. Давясь от хохота мужики растолкали его: ну, Дима, ты герой! Тот сел на кровати, протер глаза и, оглядев хохочущую кампанию, спокойно заявил: «Космонавты спят в скафандрах». Но хохмить умел не только он. Вьюгин протянул ему бутылку пива со словами: «А когда они просыпаются - обязательно похмеляются!». С тех пор титул
Димы повысился - он стал Бешенным Космонавтом.


* * *

В школьные годы Серёжа ездил  к морю на поезде с мамой и папой только один раз. Они были в Феодосии, которая запомнилась ему навсегда. Впервые увиденный южный город, незнакомые деревья, кусты и цветы, бархатные тёмные ночи со звоном цикад, ласковое тёплое море и песчаные пляжи... Ещё руины генуэзской крепости, галерея Айвазовского и музей Александра Грина, впрочем, его "Алые паруса" восторга у Сергея никогда не вызывали.
А в студенчестве Сергей с друзьями объездил чуть ли не весь Крым, пожалуй, в Евпатории только не бывали. Гостили они и на черноморском побережье Кубани, много путешествовали друзья-студенты.

Однажды, возвращаясь из стройотряда, где они в глуши за два месяца несколько одичали, студенты решили рвануть в столицу. Их было четверо. Вьюгин сказал кассирше: «Купе до Москвы». Та резко и грубо ответила, что купе до Москвы нет, хотя бы нашлись четыре плацкартных билета. Но друзьям хотелось ехать своей кампанией, а не разбредаться по вагону.
- А куда есть купе? - спросил Вьюгин. Кассирша оторопела, ее вульгарно накрашенный рот невольно приоткрылся.
- А вам все равно куда?
- Почти, - безразлично ответил Вьюгин.
- Ну, в Минск есть,- промямлила распорядительница билетов. В Минске друзья еще не были.
- Вот и отлично, купе в Минск - бодро ответил ей Сергей. И четверка молодых путешественников отправилась инспектировать столицу Белоруссии.

Кроме учебы, перемежавшейся с гулянками и путешествиями всегда была музыка. От хулиганского панк-забоя до избранной классики: Моцарт, Бах, Вагнер. Для Вьюгина был еще Мусорский; он доставал также старые пластинки Федора Шаляпина и с глубоким почтением слушал их. Но все больше привлекал психоделический рок «Led Zeppelin», «Pink Floyd», «Genesis», «Сумерки богов» Криса Джордана. Безумно закрученные спирали мелодических исканий, дикие порой, но неожиданные внутри, когда реальность узнается по едва уловимым нюансам, ускользает в дымке и от того пугающе похожа на себя. Музыка, которая не рассказывает о суете времени, но знает все о наших душах. А без искры легкого безумия в этом абсурдном мире яркие звезды загораются очень редко... И звенел в голове аккорд большей композиции:
... Разбилась хрустальная ваза
    осколки блещут еще ярче...

* * *
 
На каникулах Сергей ездил к другу на охоту. Он охотился еще до студенчества, с покойным отцом. Они караулили уток в прибрежных камышах, приносили домой порой около десятка тяжелых упитанных крякв. А иногда ходили вальдшнепиную тягу и возвращались в лучшем случае с двумя - тремя маленькими длинноклювыми лесными куликами, а то и просто любовались апрельской нежной зарей и слушали «хорканье» пролетающих вдалеке птиц. Но с другом у Сергея охота была иная.
- Поехали ко мне на заимку, - обычно приглашал Казимир Сергея. У Казимира действительно имелась настоящая заимка - его родители жили в конце глухой деревни, отдельным хутором, окруженным со всех сторон диким брянским лесом. Там вальдшнепов может и слышали, но внимания на них не обращали. Охотились преимущественно облавой на крупного зверя; в назначенный день хозяину усадьбы говорили, что два-три кабана отроплены в таком - то урочище. На хозяйском тракторе в прицепе ехали охотники и притравленные, злые как волки, лайки. Собачки без родословных, но знающие свое дело. Они вместе с загонщиками поднимали зверя из чащобы и гнали его на стрелков. Первый раз это показалось Сергею обжигающе интересным. Он стоял на просеке за густой елью. Вдали послышался ожесточенный лай собак. Вьюгин чуть насторожился, но появление зверя еще не ожидал. И вдруг, ломая кустарник, почти на него вылетел огромный щетинистый вепрь. Пена летела с его губ, за которыми рисовались страшные желтоватые клыки. Сергей на взлет выстрелил «жаканом» из тулки двенадцатого калибра ему под левую лопатку. Дальнейшее он помнит по секундам, отдельными кадрами. Несмотря на отличный выстрел, мощный коренастый зверь бросился на него. Страха не было, Вьюгин только мгновенно прикидывал куда послать вторую пулю, он знал, что в лоб стрелять бесполезно, - жакан не пробьет напрямую «башню» такого лесного «танка», срикошетит, уйдет в сторону. Сергей выстрелил из второго ствола в основание шеи. Отдачи он не уловил, запомнилось только как задергался кабан в крупных судорогах около его ног. Он переломил ружье и всадил патрон в один ствол. К счастью он не понадобился. Зверь еще немного подергался, разбрызгивая алую кровь по белому снегу. Как во сне Сергей помнил дальнейшее: примчались две серые остервенелые лайки и принялись рвать еще трепещущее бурое щетинистое тело. Сергей отбросил ружье и выхватил зачем - то из ножен охотничий кинжал. Выхватил, а зачем? Кабан уже затих, да и что бы он сделал ножом против многопудового свирепого зверя?

А как - то охота получилась совсем другой. В этот раз обложили лосей. Сергей долго стоял на «номере», холодный декабрь пробрал до костей. И хотя это абсолютно запрещено, Вьюгин закурил. Только он бросил окурок в снег, послышался треск морозных деревьев и в метрах тридцати от себя Сергей увидел красавца лося. Лось то ли почуяв запах дыма, то ли уловив звуки присутствия чужого, остановил свой размашистый бег. Он стоял как на картинке, прислонившись к большому размашистому дереву, раздувал ноздри, прядал ушами. Сергей выстрелил из одного ствола - сохатый рухнул. Но затем лось с трудом встал, и нетвердыми шагами попробовал уйти в сторону. Вьюгин добавил ему со второго ствола: великан - сохатый рухнул в снег. Он делал попытки подняться, но тщетно, ноги подламывались, смертельно раненый лось падал. Сергей на всякий случай перезарядил ружье и подошел к умирающему зверю. Он уже не двигался, а тихо лежал и смотрел на Сергея тоскливо - недоумевающим взглядом. Что бы ему меньше мучиться Сергей выстрелил в основание черепа. Глаза лося стекленели под взглядом Сергея, также как стекленела человеческая душа. Это была последняя охота Сергея, больше он никогда не поднимал на живое оружие.


* * *

Незабываемой для сердца и ума чередой пролетели студенческие дни, ночи, вечера и сумерки разных оттенков; и остались в благодарной памяти навсегда. К сожалению, нельзя добавить навечно, да и кому из нас отпущен целый век? Да и так ли он нужен?

Амальгама. III http://stihi.ru/2020/09/16/2745