Эпитафия тополю

          1

Спилили тополь у дороги
Последний из видавших виды,
Последний, что хранил обиды,
Все заблужденья и тревоги
Уже забытого столетья.

И боль былого лихолетья
Его ветвей сушила соки,
И только памятные строки
Останутся лежать, как ветви,
Пустившие ростки иные.

Один из сотни исполинов
Он пережил всех, и невольно
Впитал их память через корни.
А память оказалась длинной.
Но разве выразишь словами.

Чем мог он поделиться с нами?
Мы лишь в учебниках читали
Чему он был свидетель. Знали
Мы лишь вершки, а он корнями
Всю глубину измерил века.

Я знал, однако, человека,
Что был ровесником ему.
Прошёл великую войну
А до войны, наверно, бегал
Не замечая тополя.

Полна дулёвская земля
Пушистым тополиным пухом.
В те дни, когда тепло и сухо,
Весь город белым был, и я
Любил пушистые «снежинки»;

Любил и рисовать картинки
Из мастерской, где из окна
Как на ладони вся видна
Дорога, тополь и тропинки,
Что от завода и к нему.

На смену или на обед бегут
Рабочие проворно…
И образы бегут покорно,
Как будто память берегут
От утомления и грусти.

Мне говорили, что в капусте
Детей находят. Хоть и так.
Я тополь ощущал как знак
Начала и конца. Отпустим
Ушедший век. Свидетель – я.

Теперь, как тополь, уходя
В закат графичными ветвями,
Впитал незримыми корнями
Чужую память. И меня
Чужая память опалила.
          2
Я помню многое, что было
Когда-то здесь, но до меня.
Как молодые тополя
Смотрели сверху горделиво
На заводские корпуса.

Чуть ниже плавали леса
Сиреневой срастаясь дымкой.
Укрытый шапкой невидимкой
Спал город. Плыли небеса.
И всё так буднично и тихо.

И где-то слева бьются лихо
За власть рабочих и крестьян.
Кругом измена и обман.
А здесь под кронами проник
В холодный мир то ль луч рассвета.

То ль, словно, вспоминая лето,
Теплом повеяла труба
И жизнь, что стала вдруг груба
Пульнула в свет из пистолета.
И покатилось колесо.

Разрушен храм до основанья
Дьячок сберёг иконостас
Таскал всю ночь, и что-то спас.
А что-то сгинуло. Из зданья
Построили какой-то дом.

Цирюльню. Что-то в духе том.
А рядом, может, и контору.
Под крышей много ведь простора,
Где храм стоял, касаясь крон.
Потом всё стало пустырём.

Но, то потом, а после сноса
Там скверик был и постамент.
Там вождь стоял, и в тот момент
Рукой показывал, что ростом
Мы все стремимся к небесам.

Ну, это я придумал сам.
Указывал он чуть правее.
А от него чуть-чуть левее…
Туда, где винный магазин.

Прошла война. Ещё – война.
Налево раненых возили.
Асфальтом землю застелили.
У перекрёстка кутерьма.
Народ туда-сюда – к заводу.

А справа сельтерскую воду
За три копейки продают.
Детишки с мамками снуют.
И в магазин игрушек сходу
Влетают, и как в мир иной:

Где – праздник вечный и покой,
Хоть на мгновенье попадают.
Потом и вовсе пропадают:
С игрушками уйдя домой.
И больше их я не увижу…

Мне трудно видеть то, что ниже
Под кроной где-то мельтешит.
Мой взгляд над соснами парит
И горизонт мне даже ближе,
Чем новый длинный белый дом.

У перекрёстка бьёт ключом
Жизнь деловито-городская.
Машины, фарами моргая,
Теперь размножились кругом.
И лошадь не увидишь боле.

Лишь я один последний тополь
Уже предчувствую беду
И вслед ровесникам  уйду
То ль на дрова, иль на покой…
Куда-то за город забросят.

Меня-то точно, уж, не спросят.
Промчался век, ушла страна.
Пить чашу, стало быть, до дна.
Весь мусор с глаз долой уносят.
Убрали с площади вождя.

А он моложе был, чем я…
Да, век кумиров стал короче,
Чем эхо их печатных строчек.
А что – на память от меня
И тополиного семейства?
          3
И нет особого злодейства.
Спилили тополь у дороги.
Его закончились тревоги
И буднично свершилось действо.
Не проронили ни слезинки

На акварельные картинки.
От тополя остался пень.
И был земной обычный день.
И из окна сквозь паутинки
Я видел ветви, как стволы.

Покойся с миром, уж, хулы
Никто не скажет великану,
Что мог упасть и стать тараном.
Уйти всем лучше до поры,
Пока добра полнее чаша.

А память воплотится наша.
У перекрёстка вдоль аллей
Ростки я видел тополей.