Чеховский фест скачивайте и читайте!

             Николай Ерёмин

   ЧЕХОВСКИЙ  ФЕСТИВАЛЬ

               Книга рассказов.


                2ОО9
                КрасноярсК


ЕРЁМИН Николай Николаевич родился 26 июля 1943 года в городе Свободном, Амурской области.
Окончил Медицинский институт в Красноярске и Литературный им. А.М.Горького
В Москве. Член СП СССР с 1981 г. и Союза российских писателей с 1991г.
 Автор книг прозы «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири», «Наука выживания», «Комната счастья». Его собрание сочинений в трёх томах (издательство «Платина») включает в себя стихотворения, написанные в ХХ веке. Поэтические книги:
 «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет», «Тайны творчества», «Бубен шамана», «От и до», «Кто виноват?», «Владыка слов»
Изданы уже в  ХХ1 веке. Н.Н.Ерёмин - лауреат премии «Хинган». Дипломант конкурса «Песенное слово» им. Н.А.Некрасова. Не случайно его стихи «По Николаевке цветёт черёмуха», «Как много женщин молодых!», «Олимпийская медаль» и  многие другие стали песнями.
 Живёт в Красноярске.
Телефон: 8 95О 4О1 ЗО1 7.

      
       ЧЕХОВСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ               
   
Да, хорошо быть министром!
Хотя бы и министром культуры нашей прекрасной сибирской Абаканской области, где все от тебя зависят, а ты практически ни от кого. Донорские финансовые потоки постоянно омывают тебя и твоё министерство.  А у тебя печать – в левой руке, паркер – в правой. Сам себе хозяин. Хочу – подпишу, хочу – не подпишу,  И поэтому все перед тобой, как в басне Крылова,  на задних лапках ходят…

Примерно так думал, наверное, Владимир Семёнович Дубенской.
А что? Перестройка позади. В стране – свобода слова и дела. Всё приватизировано, всё схвачено. Демократия, возрождающийся капитализм, можно сказать, с человеческим лицом. Передел сфер влияния в посткоммунистическом пространстве успешно завершён.
Все главари конкурирующих группировок перестреляли друг друга, точнее, враг врага,  в частных разборках. А ты – жив, как ни в чём не бывало! И ключевые позиции по-прежнему у твоих товарищей по партии, и ты по-прежнему в номенклатурных списках.
Министр культуры!
А начинал кем? Простым рас-пространителем театральных билетов в Абаканском ТЮЗе!
Вот он и  настал, звёздный час распространителя, мечтавшего когда-то сыграть на сцене роль Тригорина.

Став министром, Владимир Семёнович тут же переименовал ТЮЗ в Академический театр драмы и комедии имени А.П Чехова и, назначив себя его директором, а по совместительству художественным руководителем, пригласил из Питера самого модного режиссёра Евгения Волковца - «Чайку» поставить.
И дело закипело!
Владимир Дубенской – в роли Тригорина, Бориса Алексеевича, беллетриста.
Екатерина Трубецкая, его молодая жена, - в роли Заречной, Нины Михайловны, молодой девушки, дочери богатого помещика, влюблённой в беллетриста.

Да, не случайно Екатерина Трубецкая, окончившая театральное Щукинское училище, приехала в Абаканск! Не случайно, а по специальному приглашению Абаканского министерства культуры. Не случайно Катя, так же, как и Нина, мечтала стать актрисой…
Все мечты сбываются!
Вот и сбылись мечты дважды разведённого министра и его новой жены  - и в жизни, и на сцене.

Я присутствовал на всех репетициях «Чайки» с их участием.
Это было что-то!
Дубенской и Трубецкая не играли, а жили на сцене, жили по системе Станиславского, без стеснения целуясь и улыбаясь…
Короче, спектакль удался на славу.
На банкете после премьеры Евгений Волковец поздравил всех артистов с заслуженным успехом и сказал, держа в руке бокал шампанского:

- Многоуважаемые дамы и господа! Я поднимаю свой бокал в честь новых побед. Дело в том, что небезызвестный благотворительный фонд Прохоровича объявил всероссийский конкурс-фестиваль под названием  «Чайка».
В Москву съедутся практически все театры крупных российских городов, и все будут показывать свою «Чайку».
Победителя ждёт Золотая маска. Да, да, маска, отлитая из чистого золота по спецзаказу на аффинажном  комбинате нашего прекрасного сибирского города Абаканска.
И мы, наш театр и спектакль, в праве рассчитывать на золото!
Тем более, что мы имеем надёжную, как сейчас принято говорить, крышу в лице ведущего актёра и министра Владимира Семёновича Дубенского и его неподражаемой партнёрши в жизни и на сцене Катеньки. Позвольте мне на правах режиссёра так фривольно её назвать и предложить тост за эту прекрасную пару!

Тут же, на банкете, заместитель министра вручил дипломы Заслуженных работников культуры всем, задействованным в спектакле, и объявил:
- Москва ждёт нас на фестивале. Будьте готовы!
- Всегда готовы! – закричали радостные участники банкета.

Я попал в состав делегации в качестве завлита, заведующего литературной частью театра, ответственного за рекламу и  связь со средствами массовой информации.
Много лет проработал я  завлитом и держался за это место, потому что грешил сочинением пьес и хотел, чтобы хоть одна из них была поставлена на сцене.
Но менялись директора и главные режиссёры, заявлявшие о том, что репертуар нужно обновлять  - двадцать первый век на дворе! По сути же ничего не менялось. Репертуарная политика оставалась прежней. Шекспир, Бомарше, Горький, Чехов, в лучшем случае Григорий Горин, Царствие ему небесное!
Удобно работать с умершими драматургами - ничего поперёк не скажут, да и гонораров им платить не надо.
А ты пишешь пьесы, живёшь на мизерную зарплату завлита и мечтаешь о лаврах и гонорарах… Брр… Как говорится, близок локоть, сцена то есть, да не укусишь.
Вот и фонд Прохоровича вспомнил о Чехове в связи со столетием со дня его смерти.
Надо же! Сто лет прошло, а пьесы Чехова до сих пор современны, волнуют умы, будоражат чувства театральных зрителей, которым совершенно наплевать, что в портфеле у завлита Абаканского театра уже пять гениальных пьес, требующих немедленной постановки!
И всё же, надо честно признаться, Чеховский фестиваль в Москве удался.
Над центральными улицами красовались разноцветные перетяжки с приветствиями.
 А на  бесчисленных  баннерах – портреты Антона Павловича в пенсне. Десять лучших российских театров десять вечеров на сцене МХАТа сверкали всеми гранями своих талантов. И на спектакли простому театралу просто невозможно было попасть! Даже мне, завлиту, потребовался специальный пропуск.

Я просмотрел все десять «Чаек» и в результате сравнительного анализа могу заявить с полной ответственностью, что наша - была лучшей, а Катенька Трубецкая и Владимир Дубенской, влюблённые в жизни и на сцене, по своему актёрскому мастерству и естественной одухотворённости  выше всех похвал.
Эх, мне бы пост министра да молодую жену! Уж я бы отличился!
 А то всем -  дипломы Засрабов культуры, а про меня и позабыли! А ведь мне 6О лет вот-вот стукнет, и не со дня смерти, если пошутить, а со дня рождения. На пенсию надо оформляться .- а мне даже звание Ветерана труда не светит… Ну, да ладно. Замнём для ясности. Зато в Москве побывал, столичным праздничным воздухом подышал.
Что и говорить, всем сейчас трудно. Особенно работникам культуры.
Многие надеялись Золотую маску получить. А что вышло?
Сам Прохорович на закрытии Чеховского фестиваля засветился, с Золотой маской в руках,  тяжеленной, видно было по лицу.
- Дорогие мои друзья! – сказал Иосиф Моисеевич Прохорович, - Поздравляю вас от всей души.
Десять «Чаек» на крыльях взаимной любви прилетели в гостеприимную столицу нашей родины, в Москву,  город, который славен крепкими театральными традициями.
Шекспир, Бомарше, Горький, Чехов, Григорий Горин – их пьесы с неизменным успехом ставятся и будут ставиться.
 А на подходе – молодая смена драматургов, которых нам ещё предстоит открыть! Не верится - сто лет прошло со дня смерти Антона Павловича, а он – как живой говорит с нами языком художественных образов, вечных проблем, неумирающих мыслей и чувств.
Вот почему Золотую маску мы и решили присудить не кому-нибудь, а самому Антону Павловичу Чехову! И храниться она будет у нас, в фонде, в специальной мемориальной комнате, под портретом выдающегося драматурга, как гарант наших совместных будущих проектов.
Решение это чуть было не расстроило нашу труппу.
Но расстройство прошло, когда, следом за Прохоровичем,  выступил министр культуры России и объявил, что всем артистам, принявшим участие в фестивале, присуждается звание Народный артист России.
Я первым поздравил Владимира  Семёновича и его сверкающую счастьем супругу,  в ответ на что он крепко пожал мою руку и произнёс:
- Как называется твоя последняя пьеса?
-  «Сюда не долетают чайки»
- Приноси. Поставим!  Чехов ты наш непризнанный…
Май 2ОО9г
 
        ДЖАЗ над АБАКАНСКОМ               
               Веронике Махотиной
                с пожеланием счастья

Боже мой, наконец-то я беременна!
         Как я счастлива, что осенил ты меня своей благодатью!
Это был мой последний шанс. Ведь мне уже тридцать восемь лет! Ещё немного – и момент был бы упущен.
Но ты помог мне. И я скоро стану матерью. И мой мальчик будет музыкантом, так же как и я.
Я уже чувствую, как становлюсь совершенно другой. Лучше, чем была. Моя грудь растёт. Скоро я буду кормить грудью! Никто из моих продвинутых подруг пока что об этом не знает и восхищаются моей якобы силиконовой грудью. Силикон сейчас в моде.
А я – беременная, выхожу на сцену и пою!

- Ты очень похожа на бабочку. – сказал мне Гарри Гудмен, отец моего будущего ребёнка. – А бабочки – это, как заметил один поэт,  цветы, которые умеют летать.
 Летим со мной в Америку!

И вот я в раздумье – лететь или не лететь.
Кто я  такая? Откуда?
Никому не известная девчонка из военного городка под Абаканском..
Мама учительница. Отец офицер советской, по тем временам, армии. А я – Анжелика Березина, смуглая, похожая на негритёнка, не в мать, не в отца, а в проезжего молодца, как говорили обо мне соседки, офицерские жёны, любительницы почесать языки.
И совершенно напрасно!
Недавно я заказала специалисту  мою родословную. Он графически изобразил, основываясь на достоверных архивных документах, всю историю нашей фамилии.
И оказалось, что я – пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-правнучка  великого нашего русского поэта Александра Сергеевича Пушкина! И не кто-нибудь, а сам Ганнибал, арап Петра Великого, придал моей коже негритянский оттенок.
Вот почему с  детства я прекрасно танцую, у меня удивительная пластика. Я пишу стихи, играю на всех доступных мне музыкальных инструментах. Но главное – я отлично пою! У меня абсолютный слух. И голос  редчайший, -  контральто.
 Когда я, ещё школьницей, начала петь на клубной сцене военного городка, все были в полном восторге.
Да, сначала я подражала, подражала, но не кому-нибудь, а самой Алле Пугачёвой, и не в том смысле, как подражает пародист Галкин, а в том, чтобы спеть так, как она, и даже лучше.
И у меня получалось.
Боже, только ты знаешь, как мне это было легко.
Трудности начались потом, когда я решила выйти за привычные певческие рамки и стать джазовой певицей.
К тому времени я окончила школу, и папа перевёлся из военного городка в Абаканск, в центр Сибири, лучший город земли, как настойчиво твердили во всех местных газетах  И вдруг какая-то креативная  девчонка, похожая на негритёнка, запела в центре Сибири джаз…Уму непостижимо.
 Конечно, уму абаканского обывателя.

Папа безумно любил меня и всячески поддерживал, потакая во всём. По существу, он самоотверженно содержал нашу семью, посвятив свою жизнь армейской службе.
 Благодаря ему я поняла, что нужно учиться дальше, хотя мня все и называли золотым самородком.
«Знания и только знания делают  человека человеком! – не раз повторял он. – Стыдно – петь и не знать нот. А ведь многое самородки этим гордятся».
И я с отличием окончила музыкальное училище. А потом и институт искусств.
Я овладела всеми приёмами вокала, то есть стала профессионалом. И мой голос теперь полностью подчиняется мне. Я могу спеть любую арию в любой опере…
Но джаз победил.Моими богами стали Гершвин, Холидей, Воэн, Жобим, Косма…
Ниша была не занята.
И я заняла её!
К великому сожалению, папа простудился на военных учениях, заболел и умер. И мы с мамой остались совершенно без средств к существованию.
В стране – перестройка. Демократические реформы. Рыночные отношения. Инфляция, деноминация, дефолт.
Боже, вот когда я поняла нищих, стоящих у паперти и просящих подаяния Христа ради.Но ты не дал мне стать  нищей.
И  меня, безработную джазовую певицу, пригласил на гастроли в свой танцевальный коллектив руководитель ансамбля «Абаканские зори». И мы объездили всю область, все позабытые тобою, Боже, городишки и полуразрушенные деревеньки….
 Вот когда я осмотрелась вокруг и поняла, что такое жизнь.
Ансамбль танцевал, а я в паузах, пока танцоры переодевались, пела джаз.
Пела на английском языке, которого здесь никто отродясь не слышал. И меня понимали! Эти деревенские бабы, бабочки, летать не умеющие, эти спившиеся, изборождённые морщинами, похожие друг на друга мужики, они долго хлопали в ладоши и со слезами на глазах не отпускали меня, чувствовали, значит, что я к ним – с открытой душой…
Но закончились гастроли, и опять осталась я без работы, никому не нужной, брошенной на произвол судьбы.
Оперный театр не берёт. Музкомедия не берёт. Филармония не берёт. Хвалят, а не берут, штаты, мол, переполнены.
И поняла я, что, как говорится, альтернативы нет.
Какая-нибудь тургеневская барышня на моём месте спасовала бы, но только не я, дочь кадрового офицера!

Разозлилась я – и пошла на приём к губернатору, бывшему военному генералу.
Боже! Если бы не он, так бы я и осталась одна-одинёшенька, сама по себе.
Но он оказался внимательным мужиком, что надо. Харизма – во! Энергетика – на несколько метров. Я всегда это чувствую.
- А ну-ка, - говорит он, - спой, что можешь!
- Как, прямо сейчас, в кабинете?
- А что, в кабинете слабо? Тебе сразу сцену подавай и тысячу зрителей в зале?
- Да нет, не слабо, - сказала я и как запою: «Бесаме… Бесаме  мучо!..» - сначала по- испански,  потом по-английски, а потом и по-русски, чтобы понятнее было, а капелла, да так, что через несколько мгновений со всех этажей Абаканской областной администрации сбежались чиновники в кабинет генерал-губернатора…
А когда петь закончила – содрогнулись стены администрации от аплодисментов и овации.
Так всё и решилось.
И приняли меня в филармонию, и концерты пошли – открытые всем, на двух её сценах. И закрытые -  на губернаторских и корпоративных вечеринках.
И стала я популярной не только в Абаканске, но и в других городах.
 Звездой джаза стала, многих престижных конкурсов и фестивалей лауреатом.
 Где ни спою – «Гран-при»!
Статью обо мне во «Всемирной энциклопедии джаза» с фотографией напечатали!
Все знаменитые джазовые музыканты – Игорь Дадаян, Ив Корнелиус, Даниил Крамер, Игорь Бриль, Владимир Толкачёв – стали почитать за честь со мною вместе выступить.
А Гарри Гудмен даже вычислил меня по Интернету, влюбился заочно и специально прилетел из Нью-Йорка, чтобы засветиться со мной, а потом, на вершине успеха, сделать мне ребёночка.
Слава тебе, Господи, попытка его увенчалась успехом.
И вот спросила я у мамы совета – лететь или не лететь  в Америку?
- Лети, - говорит моя мама, - родишь там себе на радость гражданина Соединённых Штатов Америки. Гарри тебя любит, души  не чает.
Там тебя и оценят по заслугам настоящие любители джаза. А сюда, в Сибирь, никогда вернуться не поздно. Как была она местом ссылки, так и осталась, к сожалению.
Лети, а я повременю пока, буду на могилку отца твоего ходить, обихаживать,  да тебя вспоминать. А может, и прилечу, когда позовёшь…

Вот и обращаюсь  к тебе я, Господи- Боже, прости ты душу мою грешную, как я всем грехи их простила. Спаси и сохрани!
Пусть будет так, как мама сказала.

Февраль 2ОО8г
 
               
             КАМНИ В ПОЧКАХ               
               
Мой младший брат  Иосиф  Бахинский родился  в  нашем прекрасном сибирском городе Абаканске в 1953-м году, в день смерти отца всех времён и народов  Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили), вликого революционера, как потом оказалось, агента царской охранки, террориста, параноика и  жестокого тирана, культ личности которого развенчал  его преемник, Генеральный секретарь коммунистической партии Советского союза, Никита Сергеевич Хрущёв на ХХ съезде КПСС.

Родители мои в этот исторический день радовались рождению сына и плакали по поводу кончины вождя, так как думали, что он бессмертен, и назвали братика Иосифом, Осей, если по-домашнему.
Жили мы тогда на Стрелке, в стареньком домике, на берегу реки Качи, почти при впадении её в Енисей, неподалёку от дома-усадьбы предка нашего, знаменитого художника Василия Ивановича Сурикова, известного всему миру картинами «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Степан Разин», «Меньшиков в Берёзове», «Переход Суворова через Альпы», «Взятие снежного городка», «Милосердный самаритянин», или самарянин, как пишут иногда  под репродукциями.

Да, семья наша – одна из ветвей Василия Ивановича, это не трудно доказать, стоит только открыть монографию «Жизнь и творчество В.И.Сурикова» написанную членом Союза писателей России Владиславом Ошаниным, моим хорошим товарищем и союзником,  посвятившим себя целиком исследованию и изучению личности нашего гениального и трудолюбивого предка.

Ося, всем на удивление и на радость, с годами стал очень походить на прадедушку, от которого, видимо, кроме портретного сходства генетически унаследовал и талант рисовальщика.
Блокнот и карандаш  были постоянными его спутниками и в детском садике, и в школе, и в художественном  училище.
Людей почему-то Ося не рисовал, игнорировал. А вот воробьи, голуби, вороны, снегири, собаки, волки и медведи, которые тогда ещё встречались на улицах Абаканска, получались у него на бумаге, как живые. Причем, прорисовывал он их тщательно, до мельчайших подробностей, и очень достоверно.
Много дней провёл мой брат в краеведческом музее, где чучел было в изобилии.
И как только ему не лень, удивлялся я, ну, нарисовал, ну, стало одним воробьём или собакой больше, ну и что?
Но знатоки рассуждали иначе.
Талант его был замечен, поощрён – и стал Иосиф Петрович Бахинский Главным художником, шишкой на ровном месте, как я шутил, единственного тогда, при застойном социализме, Абаканского книжного издательства.
Общительный, доброжелательный, он сам оформлял книги и другим давал подзаработать. Поэтому слава его быстро распространилась далеко за пределы Абаканской области и, наконец, достигла Америки.
И когда он в 199О-м году, на грани экологической и социальной катастрофы в стране, надумал зарисовать всех исчезающих зверей и птиц и занести их в «Красную книгу Сибири», пришло  ему приглашение из Америки – жить там и работать над книгой в прекрасном американском городе Детройте, при университете.
Подумал мой брат Иосиф, подумал, всё взвесил, да и согласился. Не век же вековать в старенькой развалюхе на берегу Качи, несущей свои мутные воды в великий, но уже навсегда перегороженный плотиной Енисей.
Родители наши к тому времени уже умерли.
Привезли им к какому-то празднику из деревни Торгашино курицу в подарок, и заразились они от неё куриным гриппом, поболели с неделю, помучились да в один день и отдали Богу душу. Царствие им небесное, земля пухом!
В стране уже началась перестройка.
В конце концов тоталитарный коммунистический режим рухнул, СССР развалился, издательство обанкротилось, и остался мой брательник свободным художником, таким же, как и я – без средств к существованию.
Семнадцать лет прожил Ося в Америке. Богатым мэном стал, потому что «Красная книга Сибири» превратилась постепенно в «Красную книгу мира», очень популярную, и множество раз переиздавалась в шикарном полиграфическом исполнении.
В неё вошли практически все исчезнувшие и исчезающие представители флоры и фауны.
И стал мой брат звездой первой величины, с мировым именем. Он тебе и профессор, он тебе и почётный академик, и лауреат многих престижных премий.
А на фото посмотришь – ну, вылитый американский ковбой!  Вот что с человеком делает среда обитания.
Стоит он – рядом жена Мари  и дети-близнецы, мальчик и девочка, под развесистой пальмой, на фоне ранчо – и все улыбаются в объектив счастливой  улыбкой.

И всё бы ничего, да стала у него побаливать поясница – звонит, жалуется, что недомогает.
Обследовался он в частной клинике доктора Джонсона, и сказал ему доктор Джонсон:
- Джозеф! У тебя камни в почках, а правая – так вся буквально ими забита и не работает, надо её удалять, а не то, не дай Бог, - некроз, омертвение,  то есть. – И счёт на шесть тысяч долларов за консультацию предъявляет.
- А удаление сколько стоит? – Иосиф интересуется.
- 6О тысяч! – улыбается Джонсон.
«Зачем тебе шестьдесят тысяч платить? – говорю я брату по телефону. – Моя жена тебе бесплатно всё, что надо, сделает. Леночка у меня до сих пор отличный практикующий хирург, доцент, зав.отделением почечной патологии  в областной больнице.»

И прилетел Иосиф в Абаканск через Северный полюс, чартерным рейсом, соглашение о котором подписал ещё генерал-губернатор Лебедь. Царствие ему небесное, земля пухом!
Мгновенно во всех цветных газетах и лакированных журналах Абаканска появились портреты моего брата, а по всем каналам ТВ – интервью.
- Скажите, какова цель вашего визита? – корреспонденты спрашивают.
- Цель простая, - брат улыбается. – В этом году моему прадедушке, великому художнику Василию Ивановичу Сурикову, доживи он, исполнилось бы 16О лет! Вот я и прилетел к брату, в кругу семьи отметить этот юбилей.
И ещё, конечно, виновата тоска по родине. Я ведь здесь родился.

Визит моего брата всколыхнул культурную общественность Абаканска.
Все вспомнили про юбилей Сурикова.
Союз художников мгновенно заказал постеры картин и организовал юбилейную выставку – сразу в трёх залах.
Агентство по делам культуры провело в областной библиотеке  научную конференцию на тему «Что значит Суриков для Сибири и России?»
Союз архитекторов во дворе усадьбы-музея нашего прадеда торжественно открыл новый памятник.
 Стоит Василий Иванович – мольберт в одной руке, кисть в другой, устремив взгляд вверх, и о чём-то думает, может. о новой картине, а может,  о будущем Сибири или даже, чем чёрт не шутит,  о возрождении всей России!

 Но всё  рано или поздно  кончается Всё хорошее – к великому сожалению, всё плохое – к счастью.
Закончились суриковские торжества.
Закончилось пребывание моего брата в больнице на обследовании.
И сказала моя жена брату моему:
- Нет у тебя, Иосиф, в почках никаких камней! А то, что поясница побаливала, так это признаки начинающегося панкреатита. Поберечь тебе надо свою поджелудочную железу, поменьше есть там. В изобильной Америке, жирного и копчёного, острого и солёного – и всё будет о,кей!
Удивился Иосиф.
- Как же так? – спрашивает, - а зачем же тогда Джонсон хотел мне почку удалить?
- Наверное, твоя почка кому-то в Штатах нужнее, чем тебе! – смеётся Леночка.
- Ну, вернусь я, покажу этому доктору Джонсону! Он мне не только 6 тысяч вернёт, но ещё и 6О тысяч за причинённый моральный и материальный ущерб приплатит.
И взяли мы на радостях цифровой фотоаппарат, и пошли втроём в музей-усадьбу великого нашего прадеда – на фоне нового памятника сфотографироваться на память
Идём по улице Ленина, бывшей Благовещенской, подходим, а у калитки, около тополя, видим, стоит группа рабочих,  в одинаковых зелёных комбинезонах, и один из них, значит, бензопилой тополь подпиливает, а другие шестами подталкивают его в направлении предполагаемого места падения.
Тополь старинный, в полтора обхвата, сопротивляется.
- Что вы делаете? – закричал мой брат. – Остановитесь! Этому тополю больше ста лет! Его посадил здесь мой прадедушка Суриков!
А рабочие не слышат, пилят и толкают…А бензопила ревёт…

И покачнулся столетний тополь, посаженный на радость жителям  Абаканска руками Василия Ивановича. И наклонился тополь, и застонал, и заскрежетал, и рухнул на тротуар, хрустнув поломанными ветвями, как человек суставами.
- Зачем вы это сделали? – спросил я у рабочих. А те отвечают:
- Приказ начальства. Решили они расширить улицу на полтора метра, чтобы автомобилям просторнее было. Проект называется «Дорога в будущее». Вот тополь и оказался на проезжей части.
Только вынул брат мой Ося из кармана фотоаппарат, чтобы в режиме видео заснять поваленный тополь и толпу зевак вокруг, как возникли перед нами, откуда ни возьмись, два человека в одинаковых чёрных длинных пальто.
- Кто разрешил фотографировать? - строго спросил один. – Это исторический объект и  охраняется государством.
- Кто вы такие? Предъявите документы! -  строго сказал другой.
- Да что вы, ребята, - сказал я, - перед вами писатель Степан Бахинский, это – моя жена, а это – мой брат, кстати, гражданин Соединённых Штатов Америки!
- Американский шпион, значит? - строго спросил один.
- Пройдёмте с нами! – строго сказал другой. – И никакие мы вам не ребята! А вот кто вы такие, выясним в другом месте.

И пошли мы для выяснения наших личностей в сопровождении двух людей в одинаковых длинных чёрных пальто.
И рабочий снова включил бензопилу,  и стал срезать хрустящие ветки.
А остальные, в одинаковых зелёных комбинезонах, стояли и смотрели нам вслед…

23 февраля


                Я ЖИЛ В РАЮ               

При социализме я жил в раю.
Поясняю.
По всей России – ад, тоталитарный коммунистический режим, барачное жильё, идеологический контроль, то репрессанс, то реабилитанс, в магазинах – пустые полки. Хоть шаром покати. А у нас, в секретном закрытом городе, Абаканске-26, – тишь да гладь, Божья благодать, мир, коммунизм с человеческим лицом. У каждого жителя – благоустроенная квартира, даже у меня, старого холостяка. У каждого служащего - приличная зарплата.  В универмаге – всё, что душе угодно, и еда, и питьё, и шмотки заграничные. В центре города – Дворец культуры с античными колоннами. Рядом – искусственное озеро, круглый год купайся, вода тёплая, потому что с подогревом.  По берегам – пальмы, завезённые из экзотических стран. На ветках птички поют…
Рай, да и только, хоть и за колючей проволокой.
Недаром  наш город, почтовый ящик,  воспет в стихах моего любимого поэта Михаила Злобина и в романах его друга Константина Невинного.
Был он и до сих пор есть в шестидесяти километрах от  настоящего Абаканска.
Только теперь он не закрытый, а открытый, и не Абаканск-26, а Свинцовогорск.
И открыт до сих пор, как ниппель, - только в одну сторону, на выезд, а въезд по-прежнему строго по пропускам.
Помнится, когда однажды Константин Невинный, приглашенный на литературную встречу к нам в библиотеку имени кой-кого,  то есть Горького, позабыл паспорт и показывал на КПП удостоверение депутата Верховного совета СССР, бдительная охранница сказала ему: «Знаю, кто вы, люблю читать ваши романы, а всё равно без паспорта не пропущу, не имею права!»
Встречи с литераторами из Абаканска проводились часто.
Материально обеспеченные наши трудящиеся тянулись к духовным ценностям, сами писали стихи, сочиняли музыку, рисовали картины,  в общем, развивались.
Я, например, работая инженером по теплоснабжению, сочинял пародии, и не только добродушные, но и острые, злые, и плохо бывало тому литератору, кто попадался мне под горячую руку! Даже Михаил Злобин, бывало, заискивал передо мной, даже Константин Невинный!
Все знали меня, критика и пародиста Кирилла Кирпиченко, и считались с моим мнением.
Боже, как быстро летит время!
Вот уже и социализм рухнул, и завяли пальмы около нашего пруда, и наступила райская жизнь после перестройки во всей России, а жаль прошлого, жаль убирать колючую проволоку, обмотанную вокруг нашего города. Жаль упразднять КПП – контрольно-пропускной пункт, хоть он уже и обветшал, и дежурят на нём бесплатно, на общественных началах, непреклонные ветераны-коммунисты, не раскаявшиеся в своих грехах и уцелевшие после многочисленных чисток, поддерживают порядок в качестве дружинников. Неспроста висит перед входом фото и объявление: «Разыскивается Овчаров Иван Петрович, 198о года рождения, который 17 ноября 2ОО7г. прошёл через КПП и бесследно исчез»
И всё же перестройка дала свои прекрасные положительные плоды.
Свобода слова и дела. Гласность и народовластие.
С этим не поспоришь.
Когда нас рассекретили, и  узнал весь мир, что при помощи плутония, изготовленного на нашем заводе, можно неоднократно взорвать весь Земной шар, финансирование из столицы прекратили, производство было остановлено. И все интеллектуальные силы, покинули нашу колючку. Мозги, так сказать, перетекли за границу, и опустел научный центр имени Королёва, золотая клетка, где в райских условиях развивали передовые прогрессивные технологии оборонные отечественные светила.      
Четыре этажа который год стоят, позабытые, позаброшенные, никому не нужные, даже коммерческим структурам. А нас, оставшихся в коммунистическом раю, не забыли разве только что американцы, которые под видом  гуманитарной помощи для нужд разоружения и демонтажа ядерного реактора присылают каждый год энное количество долларов, на которые мы и живём,  доживаем, вспоминая боевой ХХ век.

И вот недавно старый холостяк, проживший всю жизнь с подаренной мне в детстве куклой, обезьянкой Чи-чи-чи, которую я безумно любил и люблю, и которая была моим талисманом, приносящим счастье, и  музой моей, стал я,  наконец, старшим инженером.
И исполнилось мне 55 лет.
И издал я книгу стихов, посвящённую моей любимой обезьянке, под названием «Время Ч», и разослал приглашения на юбилей и презентацию в библиотеку имени кой- кого, то есть Горького.
Съехались мои сослуживцы и собратья по перу, постаревшие, но лёгкие на подъём.
Слава Богу, никто из них, уже подверженных склерозу, не  забыл паспорт, и на КПП всех пропустили без задержки.
Даже Михаил Злобин приехал.
Даже Константин Невинный.

Мой вечер состоял из двух отделений. В первом – чтение мною моей книги. Во втором – чествование меня.
Книгу «Время Ч», можно сказать, я писал всю сознательную жизнь, на хорошо известную тему:
«Обезьяна Чи-чи-чи
Продавала кирпичи.
       Но забыла про дела –
       И случайно родила»
Был ещё и другой вариант, закан-чивающийся строками:
«За верёвку  дёрнула –
И случайно….»
Однако, я не стал развивать его ввиду явного эстетического неблагозвучия рифмы.
Тема перестройки, связанной с дефицитом кирпича, тема возрождения России старым дедовским способом оказалась мне ближе и полностью овладела мною. Тему я раскрывал, переделывая известные поэтические шедевры. И на презентации устроил своеобразную викторину: читал стихотворение и просил угадать, от лица какого поэта оно сочинено.
Ну, например.
«Среди миров, в мерцании светил
       Одной Чи-чи пусть имя повторяют.
       Я с ней бы всю Россию возродил,
       Пусть продаёт она - по мере сил,
      И кирпичи – у ней лишь покупают!»

Гости от души хлопали в ладоши и смеялись, а тем, кто угадывал, я дарил по настоящему кирпичу, с автографом, сделанным светящейся краской.
Во втором отделении меня буквально завалили ответными подарками, особенно много досталось мне авторучек и блокнотов для стихов, до конца дней моих хватит.

Михаил Злобин сказал:
- Дорогой Кирилл! Я восхищён твоим творчеством. Вот уже полвека ты радуешь нас своим неподдельным юмором, поэтому я долго думал – и придумал. Прими от меня Диплом и звание первого лауреата Злобинской премии «Серебряное кольцо»
Пусть эта премия со временем станет самой престижной, а твой талант расцветает всё больше и больше. Потому что прилагаемое кольцо с надписью «Господи, спаси и сохрани мя!» не просто серебряное, а волшебное, старинное, и найдено мною на берегу Енисея.
Повернёшь кольцо три раза вокруг пальца, загадаешь желание – и всё сбудется, в чём убеждался я неоднократно на личном опыте.

Константин Невинный сказал:
- В начале прошлого ХХ века в литературе было много течений и направлений –  имажинизм, символизм, акмеизм, футуризм.
Дорогой Кирюша, в начале нашего неповторимого ХХ1 века объявляю тебя родоначальником нового течения и направления, имя которому «Чичичизм», и провозглашаю лозунг: «Под знаменем Чичичизма – вперёд, к победе Кирпичизма!»

Что тут началось!
Присутствующие с криками «Вперёд!», «К победе!»  с огромным энтузиазмом стали сдвигать столы, накрывать их скатертями-самобранками, на которых словно по волшебству появились шампанское, водка, коньяк, бутерброды с сервелатом и красной икрой, апельсины, мандарины, яблоки, лимоны и бананы…
Бутылки были открыты.
Все  стали петь выпивать и петь под гитару романсы про обезьянку Чи-чи-чи, потом очаровательные работницы библиотеки и поэтессы, надев на себя маски и костюмы обезьянок ,стали танцевать нечто Чичиобразное…
Помню, все кричали наперебой и желали мне ещё долго-долго работать главным теплотехником, и до пенсии, и после. Каждому хотелось со мной чокнуться.
- Пока Кирилл Кирпиченко на этой должности – наши души и наши тела будут одинаково согреты и днём, и ночью! Так выпьем же за это!

И я пил, пил, пил, пока не вырубился.
Помню только, успел перед этим три раза повернуть серебряное кольцо вокруг пальца и подумать: - Господи, как я хочу оказаться сейчас в своей любимой постельке со своей ненаглядной музой Чи-чи, и чтобы из куклы превратилась она в красавицу и стала моей  женой, чтобы на старости лет не жить мне в одиночестве!

Проснулся – в голове свинцовая тяжесть.
Лежу в шикарной спальне, на просторной кровати, под балдахином, и глазам своим не верю. Я возлежу, а передо мной стоит красавица писаная.
- Кто ты? Как тебя зовут? – спрашиваю.
- Ну, ты Кирилл, и накирялся  вчера! – в ответ слышу, - раскрой глаза пошире, это я, жена твоя законная, ненаглядная, Чи-чи-чи-на де Габриак! –
И подносит к моим губам серебряную чашу с прохладным огуречным рассолом.
- Выпей! Вот так, до дна! И дай мне слово, что больше до конца дней своих ни капли спиртного в рот не возьмёшь. Иначе превращу тебя обратно в обезьяну, от которой все  произошли, а сама человеком останусь.

И колечко мне волшебное, улыбаясь, показывает

Март 2ОО8г

                Ч.П.               

Старая дева, частный предприниматель Зинаида Маслова давно и упорно мечтала выйти замуж.
И вдруг такой случай представился: шикарный Мерседес врезался в её Тойоту на повороте к торговому центру, где у неё был свой бизнес.
На какое-то мгновение Зинаида лишилась сознания, а когда пришла в себя, над нею хлопотал виновник ДТП Пётр Калашников. Он водил ваткой, смоченной нашатырным спиртом, около её веснушчатого носика и спрашивал: - Ну, как, вам лучше? Лучше? –
И Зинаида под влиянием его обаятельного голоса с каждой минутой чувствовала себя всё лучше и лучше.
Пока ждали гибэдэдэшников, познакомились.
Пока ждали  выплату страховок, сошлись поближе. А когда получили авто из ремонта, Петя сделал ей предложение, и она решила выйти за него замуж.

Пётр Калашников оказался одиноким и разведённым, работал он охранником в ооо «Барс», проживал в общежитии. И Зинаида предложила жениху переехать к ней, в двухкомнатную «сталинку», в центре Абаканска.
Раньше она жила здесь с мамой, известной деятельницей Облсовпрофа, которая ни на шаг не отпускала дочь от себя долгие годы и, в конце концов, состарившись, видя, что она дочери в тягость, совершила суицидальную попытку, выпив  горсть снотворных таблеток, была помещена в психобольницу, где после безуспешного лечения и скончалась.
Свадьбу Зинаида устроила шикарную.
В ресторане «Планета Абаканск» пировали почти все представители успешного малого и среднего бизнеса. Дарили подарки с намёками на продолжение рода, пили шампанское, пели «Эх, будьте здоровы, живите богато!», «Хеппи бёсдей ту ю!», танцевали до четырёх часов утра и долго не хотели расходиться.

Зинаида была довольна.
Первая брачная ночь прошла успешно. Мечта её сбылась, и она стала настраиваться на долгожданное счастье.
Но счастье не приходило.
Петя сразу же после свадьбы уволился из охранной системы «Барс» и залёг на диване. Лежит и командует:
- Водочки, Зинуль! И закусочки!
И так – изо дня в день, из ночи в ночь.
А когда Зина стала ему перечить, мол, не о том она мечтала, чтобы муж её не просыхал от алкоголя, ударил он её своим мощным квадратным кулачищем, да так, что долго-долго синяк вокруг глаза держался.
В конце концов,  продал он и пропил свой шикарный Мерседес и начал пропивать её частнопредпринимательские трудовые доходы.
Зина похудела.
Петя потолстел.
И чем больше она худела, тем больше угождала ему. Может, одумается? Может, исправится?

Но Петя не исправлялся.
Однажды она задержалась на работе, а когда пришла домой, увидела, что рядом с ним на диване лежит обнажённая девица.

- Что это значит? – воскликнула Зина.
- А это значит, - сказал Петя,- что ты меня не удовлетворяешь как женщина, вот и пришлось мне прибегнуть к эскорт услуге по телефону.
- Ах, так? – возмутилась Зина, - тогда убирайся со своей эскорт услугой из моего дома! – закричала она, и затопала ногами, и заплакала.
- Ну, уж нет! Это теперь и мой дом! – возразил Петя, - половина квартиры, то есть одна комната по закону моя! И никуда я убираться не намерен.
Девица между тем оделась и покинула площадь семейного конфликта. А Зина вышла на кухню, взяла длинный столовый нож и полоснула им по левому запястью.
Брызнула кровь – и она потеряла сознание.
А когда пришла в себя, над нею хлопотал виновник ЧП Пётр Калашников. Он водил ваткой, смоченной нашатырным спиртом около её покрасневшего веснушчатого носика и спрашивал: – Ну, как, лучше тебе? Лучше?
Но Зинаида под влиянием его наждачного голоса чувствовала себя всё хуже и хуже.
Приехала  «Скорая помощь», и врач спросил:
-  Ну с-с, в чём дело?
- Да вот, с собой решила покончить! – возмущённо пояснил Петя. – Это у неё наследственное, её мать после суицида в психобольнице умерла.
- Всё ясно, - сказал врач, - везём в психобольницу!

И отвезли Зинаиду Маслову, частного предпринимателя после чрезвычайного происшествия на Курчатова 14,где она в 4 часа ночи  и рассказала всю эту историю мне, старому психиатру, дежурному врачу приёмного покоя. И я решил оставить её в женском отделении, пусть отоспится, утро вечера мудренее.
Дежурная медсестра переодела Зинаиду Маслову в больничную одежду, сняла с неё золотые серьги и обручальное кольцо и положила в прозрачный полиэтиленовый пакет.
Но только Пётр Калашников, муж пациентки, протянул руку, чтобы забрать золотые вещи, как:
- Не отдавайте ему! – истошным голосом закричала Зинаида. – Пропьёт! Он уже всё пропил, даже кровь мою выпил и пропил, ничего у меня теперь не осталось.
- Успокойтесь, голубушка, - сказал я и приказал медсестре:  - Заприте кольцо и серёжки в больничном сейфе, так надёжнее будет!

Март 2ОО9г.
               
                ЦЫГАНКА АЗА            

- А вы верите в  колдовство? В колдунов и колдуний? - Спросил меня поэт Михаил Злобин. – Я, представьте себе, верю, а с годами всё больше и больше.

Ну, например, приехал я как-то в город Лесосибирск, провести вечер поэзии.
Настроение прекрасное. В актовом зале краеведческого музея – битком, в коридорах стоят. Всем любителям интересно послушать лауреата Пушкинской премии, потомка самого Александра Сергеевича!
Читаю лучшие избранные стихи и вдруг чувствую – бац, по коленке, словно кто иглу вогнал!
Покачнулся я, но устоял, читаю.
И вдруг – бац, по другой коленке, вторая игла…
Присел я на стул, но продолжаю читать. И вдруг – бац, по горлу. И хрип вместо рифмы… Этакий бронхиальный спазм.
Завершил я встречу по-быстрому и стал автографы раздавать…

- Что с вами, Михаил Иосифович, на вас лица нет! – спрашивает директриса музея.
Да вот так, мол, и так, объясняю.
- А, всё понятно, это на вас порчу наша непризнанная поэтесса напустила, Аза Купцевич. Посмотрите, вон она, в цыганском наряде, красная косынка на голове, в левом углу пристроилась. Кроме стихов чёрной магией занимается.
- Что за чепуха? – говорю.
- Вовсе не чепуха. Это у неё по наследству. Попробуйте встать со стула.

Я попробовал.
Не получилось.

- Аза Петровна! Подойдите сюда! – строго сказала директриса музея. И через расступившуюся толпу желающих получить автограф подошла ко мне древняя сухонькая старушонка, лет под девяносто.
- Аза Петровна, прекратите, пожалуйста, ваши колдовские штучки.
- Что, подействовало? – усмехнулась старушка.
- Ещё как подействовало! – подтвердил я.
- Тогда, если разрешите мне мои стихи почитать, к концу чтения всё у вас и пройдёт!
- Да ради Бога! Но зачем вам всё это?
- Это не мне, это вам – зачем. Хочу доказать, что пора меня из непризнанных поэтесс сделать признанной и напечатать в одном из альманахов, которые вы издаёте.
- Ну, хорошо, читайте, а потом мы вместе отберём что-нибудь для альманаха «Милости просим», который сейчас в работе, – милостиво согласился я.

Целый час читала цыганка Аза стихи.
И - чудо! Всё у меня прошло.
И потом уже, поздним вечером, выпив на банкете коньяку, я даже станцевал «Барыню», чего со мною  давно не случалось.
Престарелая поэтесса под влиянием алкоголя помолодела лет на 5О и тоже танцевала, сначала «Барыню», а следом и «Цыганочку» под долгие несмолкающие аплодисменты местных почитателей Музы и Бахуса.
Раздухарившись, я даже проводил её до дома, где она вручила мне пачку своих стихов для альманаха и на прощание сказала:
- Эх, где мои семнадцать лет?
Когда альманах вышел в свет, позвонил я Азе Петровне Купцевич, поздравил и:
-  Как передать вам ваши 5О экземпляров? – спрашиваю.
- Как? Да очень просто! Я старая, мне ехать в ваш распрекрасный Абаканск тяжело  и накладно А вы ещё о-го-го! Садитесь в поезд. Ночь проспите – и на месте. А я вас у здания вокзала встречу. Днём – экскурсия по городу,  чаепитие. А вечером презентацию альманаха в музее проведём.

Не хотелось мне ехать, но что поделаешь? 5О экземпляров – солидная пачка, тяжёлая,  почтой не отправишь. Надо уважить престарелого автора.
Сел в поезд. Заснул. Проснулся.
А за окном вагона – Лесосибирск, центр лесодобычи и лесоэкспорта. Маклаково, если по-старинному.
Маклаки – это такие люди, которые были посредниками между продающими и покупающими. Менеджеры, если использовать современную терминологию.
Так что вполне возможно, что город скоро переименуют  в какой-нибудь Таунменедж или  Менеджсити.
Беру пачку книг в одну руку, дорожную сумку в другую.
Выхожу на перрон.
Никого!
И вдруг чувствую:  бац - игла по одной коленке, бац – игла по другой. И в горле дыхание бронхоспазмом перехватывает.
Сел я на пачку с книгами и вижу  - выходит из здания вокзала разлюбезная моя престарелая поэтесса, колдунья, магия чёрная, цыганка Аза.
Подходит она ко мне и спрашивает:
- Что, подействовало?

И смеётся  на весь перрон, и поёт голосом Аллы Пугачёвой, приплясывая:
- То ли ещё бу-удет!
То ли ещё бу-удет!
То ли ещё будет?
О-го-го!

Август 2ОО8г.
               
               ТЯЖЁЛЫЙ ВЗГЛЯД               
               
- Вы так на меня посмотрели, как будто я вам сделала что-то плохое!
- Да нет, ничего плохого вы мне не сделали.
- Но вы так подумали и посмотрели!
- Да не смотрел я на вас. Я на расписание электричек смотрел.
- Ах, значит, если мне не восемнадцать, а восемьдесят один, значит, на меня уже и смотреть незачем?
- На вас – незачем. Мне надо узнать, когда будет электричка.
И вообще, я вас в первый раз вижу!
- Зато я вас здесь частенько наблюдаю. Куда это вы всё время ездите?
- Я езжу в деревню, собачку кормить.
- Ах, бедная собачка! Её ездют кормить!
Ко мне вот никто не ездит, никто меня не кормит, я сама о себе забочусь, хоть и не собачка совсем.
- Ну, собачка сама о себе не может позаботиться,  вот я её и кормлю, через сутки.  А сегодня новое расписание.
- Через пять минут будет ваша электричка! Никуда  не денется. И всё же вы на меня так больше не смотрите.
- Как – так?
- Ну, недоброжелательно. Взгляд у вас тяжёлый.
- Я знаю, что тяжёлый. Но я на вас, повторяю, не смотрел. И зачем мне на вас смотреть?
- Ну, мало ли… Чем на расписание смотреть, посмотрели бы на меня, спросили, и я бы вам ответила.
- Не люблю заговаривать с незнакомыми людьми.
- Отчего это вы не любите?
- Оттого, что у каждого свои проблемы. Вот у вас, я вижу, проблема одиночества. Вы хотите, чтобы о вас заботились, чтобы с вами хотя бы поговорили. Неужели у вас никого нет, с кем бы можно было поговорить?
- Нет, никого.
- Как же так? А муж, дети, внуки, наконец?
- Мужа у меня и не было и нет. Я всегда ненавидела мужчин и сторонилась их. Вот и осталась девушкой, то есть старой девой. Одинокой старой девой.
- Зачем же со мной тогда заговорили? Я ведь мужчина.
- Затем и заговорила, что ненавижу и вас как мужчину, потому что вы на меня посмотрели, как будто я вам сделала что-то плохое. А я ничего плохого вам не сделала.
- Это ясно. Ни я вам, ни вы мне – ничего плохого. Вон электричка показалась, давайте я вам помогу поднять вашу сумку, она, наверное, тяжёлая?
- Ах, не смейте трогать меня и мою сумку! Помощничек нашёлся! Я ни в каких помощниках не нуждаюсь и сама сяду, без посторонней помощи. И вообще, я передумала ехать!
Старушка повернулась ко мне спиной и стала переходить железнодорожные пути перед приближающимся поездом.
- Что вы делаете! – закричал я. – Вернитесь! – и потянулся, чтобы удержать её.
Машинист резко затормозил.
Заскрежетали колёса.
         Из-под них посыпались искры…
         Но было уже поздно.

Июнь 2ОО8г.
       
                ТРИ  И ОДНА НОЧЬ               
               

                - Ах, какая женщина,
                Ах, какая женщина…
                Мне б такую! –
Вдохновенно пропел мой друг, председатель совета директоров банка «Кедоровый орешек, Максим Бурягин, когда мы вышли из литературного музея, где поэтесса, прозаик и композитор Анжелика Полонская провела  творческий вечер.
Она читала стихи и короткие рассказы, пела свои песни под минусовки и рассказывала о выпавшей на её плечи нелёгкой судьбе школьной учительницы -преподавателя русского языка и литературы.
Анжелика очень волновалась.
Ровно 45 минут, как школьный урок, длилась встреча, в конце которой она сказала:
 - Три года назад я бросила преподавание и полностью отдалась литературной работе. Если это раньше была моим хобби, то теперь стало моей сутью. Три раза я была замужем. И описала свои замужества, как Эрнест Хемингуэй свои три женитьбы, в трёх романах. И если стихи и песни мне удалось опубликовать в альманахе «Новый Абаканский литератор» бесплатно, то с романами дело обстоит иначе.
Мне нужен спонсор! Да, спонсор, который выслушал бы меня, как Шахрияр Шехерезаду, и опубликовал мои романы. Для этого мне не ни к чему тысяча и одна ночь. За три ночи я готова прочитать этому человеку все три романа!
Есть ли среди сидящих в зале такой человек?
Ответом ей было гробовое молчание.
- И почему ты не откликнулся на зов влюблённой женщины? - спросил я Максима.- Ей 45 лет, она одинока. А народная мудрость гласит, что в сорок пять баба ягодка опять!
- Дело в том, что я никогда ничего не делаю сразу. Ситуацию нужно обдумать, – возразил Максим. - Не случайно я в свои 5О – старый холостяк. Потому что никогда не был влюблён И к вопросам отношения с женским полом относился чисто потребительски. И все, с кем общался, чувствовали это. Они ждали от меня любви, а получали только деньги. В конце концов,  когда очередная моя подруга требовала повысить  цифру гонорара в два раза, я снижал цифру вдвое, потом ещё вдвое. И так – до нуля.

О своих похождениях и приключениях Максим всегда мне рассказывал, не стесняясь. И я мог бы с его слов записать не три романа, а тридцать три, но все они были бы похожими – и завязки,  кульминации, и развязки, и разнились только именами персонажей.
Скука!
Не только  читать, но и писать.
Вскоре он встретился со мною – восторженный – и опять пропел:
-Ах, какая женщина!
- Какая? – спросил я.
- Необыкновенная! И в жизни значительно, надо сказать, лучше, чем в романах!
- Всё-таки решил издать трёхтомник?
- Решил! Пусть радуется вместе со мною. Чтения продолжаются!
Но испытать желанную радость Анжелике Полонской так и не пришлось. Чтения романов закончились для Максима инфарктом миокарда, разрывом сердца, если не по- научному.
 Умер он мгновенно в объятиях страстной Анжелики, на четвёртую ночь, когда   сердце  его переполнилось от любви и счастья.

Не успел мой друг банкир Максим Бурягин перечислить издателю необходимую сумму.

Похоронили Максима на Бадалыке, самом красивом и просторном кладбище около нашего прекрасного сибирского города Абаканска, на аллее Героев.
 Банк «Кедровый орешек» не поскупился. Стоит Максим Бурягин, вылитый из бронзы в натуральную величину,  и улыбаясь, глядит в светлую бесконечную даль, а в протянутой его руке – шишка кедровая.
 И сыплются из неё кедровые орешки, подвешенные на тонких бронзовых нитях, и перезваниваются на ветру, и сверкают на солнце…

Май 2ОО9г

                СМЕНА ПОЛЮСОВ               
               
В 2ООО-м году Земля стала менять полюса, а я – готовиться ко всемирному потопу.
- Очень скоро, -  говорил я, - северный полюс станет южным, а южный –  северным, нижнее верхним, а далёкое близким…
Никто  эти слова  всерьёз не принимал.
Все посмеивались надо мною. Особенно моя жена.
- Сколько раз в газетах писали про  конец света! – говорила она, - Даже даты конкретные называли, и ничего не было!
- Это случается раз в пять тысяч лет, немудрено и ошибиться, - возражал я. – Почитай Библию. Там о всемирном потопе ясно сказано. История о Ноевом ковчеге, остатки которого, кстати, исследователи нашли на горе Арарат. Все утонули, а Ной, взявший каждой твари по паре, - спасся!
- Но потом он ведь всё равно умер?
- Умер, но ведь спасся же!
- Так зачем спасаться, если всё равно умрёшь?
- Как зачем? – возмущался я, - чтобы пожить подольше, детей вырастить. Посмотреть, что дальше будет.
- Будет то, что было, неужели непонятно? Вот вырастили мы с тобой детей, а они разъехались, кто куда…И довольны. И забыли про нас.
- Вспомнят, когда узнают о конце света и о потопе, примчатся! Недаром сказано, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
- Что это ты задумал? – спросила жена.
- Спасти нашу семью! - сказал я.
- Ну-ну.  Спасатель нашёлся. Или Спаситель? – усмехнулась жена.
И сел я в самолёт, и прилетел я в город Севастополь, где мы с женой отдыхали ещё при социализме. И пришёл на кладбище военных подводных лодок, и за месяц при помощи бывших моряков, а ныне бичей-пенсионеров,  реставрировал одну из них и перегнал Северным морским путём, и далее - по Енисею, в прекрасный наш беззаботный сибирский город Абаканск, и поставил её у берега, между зданием  мэрии и театром оперы и балета.

- Это – наш ковчег, - сказал я жене. – Как только Земля поменяет полюса, начнётся катастрофа, вода поднимется на 77 метров – и всё вокруг будет затоплено. А мы сядем в свою подводную лодку, задраим  люк и будем плавать в мировом океане, пока всё нормализуется. Помнишь историю Атлантиды?  Какая была цивилизация, а ведь исчезла, затонула…
- Как сейчас помню! – засмеялась жена. – Ну, а пока вода не поднялась, давай устроим на твоей подводной лодке плавучий ресторан и назовём его «Ноев ковчег»?
- А что, это идея! – сказал я.
И вскоре наш плавучий ресторан стал самым престижным местом развлечения в Абаканске. Миллионеры, вип-персоны, золотая молодёжь тусовались здесь по полной программе.

А Земля продолжала постепенно менять свои магнитные полюса.
Это было видно из телевизионных передач.
Птицы на зимовку улетали в тёплые края, но не туда, куда обычно…
Дельфины выбрасывались на берег…
На морях участились цунами, а на материках – военные конфликты.
Певцы запели женскими голосами, а поэтессы стали писать стихи от мужского имени…
А трансвеститы в Госдуме потребовали узаконить единополые браки…

Воскресный день,19 июля, в Абаканске по инициативе городских властей  был объявлен Днём пива.
Праздник совпал с днём ВДВ, то есть воздушно-десантных войск.
По набережной шатались ветераны в камуфляжной форме, тельняшки на груди, на голове – синие береты, а в руках – пивные бутылки с неповторимым, пенящимся при взбалтывании, напитком «Джокер» - брендом  Абаканска.
На всех перекрёстках дежурили по трое сотрудники милиции, получившие приказ следить за порядком, но в конфликты не ввязываться.
На палубе «Ноева ковчега» выступала звезда эстрады Вероника Сердючкина. Микрофон – в одной руке, рекламная бутылка «Джокера» - в другой.
Через мощный усилитель, под фонограмму, она пела:
- Всё будет хорошо!
Всё будет хорошо!
Всё будет хорошо, я это знаю.
Аю, аю, аю.аю, аю,
Ааааааааааааааааааа…ю…-

Возбуждённые её исполнением, ВДВэшники танцевали на набережной.
Чисто мужская компания.
Естественно, что все взгляды были устремлены на Веронику.
Она тоже танцевала, прихлёбывая рекламное пиво прямо, как говорится, из горла…
Необъятные безразмерные бёдра и плечи, покрытые искусственным мехом, колыхались в такт музыке.
Вдруг резкий порыв речного ветра сорвал с её головы рыжий парик, обнажив огромную блестящую лысину на темени, и. покружив, опустил на набережную, под ноги танцующих десантников.
Один из них схватил парик, надел себе на голову и закричал:
- Я – Вероника! Я – звезда эстрады!

Десантники загоготали, продолжая танцевать
Настоящая Вероника прекратила пение и в микрофон, через усилитель, пророкотала мужским громовым голосом:
-Верните мне парик! Он очень дорогой!
Десантник  замер, снял парик и, вращая его в руке, завопил пронзительным женским голосом, показывая на Веронику:
- Хлопцы! Дывытесь! Це ж не баба, це мужик!:
И толпа в синих беретах, подхватив: - Це не баба! Це мужик! - устремилась по трапу на «Ноев ковчег», где звезду эстрады схватили за руки, за ноги, раскачали и бросили в прохладные воды когда-то великой и могучей сибирской реки, перегороженной ещё при социализме гигантской плотиной, а ныне обмелевшей и кое-где заболоченной у берегов.
К визжащей Веронике подплыл катамаран, и она была спасена.

- Бежим! – приказал я жене, схватил её за руку, насильно посадил в шлюпку и оттолкнулся веслом от плавучего ресторана.
Через несколько минут «Ноев ковчег» был захвачен пьяными десантниками.
Сообразив,  что находятся на настоящей подводной лодке, - с криками и с песнями спустились пираты  внутрь, задраили люк, завели мотор и помчались вверх, против течения, в сторону плотины когда-то величайшей в мире народной Абаканской гидроэлектростанции, а ныне Акционерного общества с ограниченной ответственностью и неограниченной безответственностью, объекту, охраняемому  от  всевозможного нападения самыми современными средствами защиты.

Что было дальше, официальные СМИ, то есть средства массовой информации умалчивают, а слухи я тиражировать не хочу.
Слухи известны всем.

Скажу только, что я, лишившись подводной лодки и получив за неё положенную страховку, стал потихоньку собираться в один из засекреченных при социализме городков, где был завод по производству дирижаблей, а ныне рассекреченное заброшенное их кладбище.
Хочу собрать там  действующий экземпляр, прилететь на нём в Абаканск, посадить на плоскую крышу шестиэтажки, где мы живём, чтобы, когда Земля поменяет полюса и начнётся всемирный потоп, войти с женой в дирижабль и улететь на вершину самой высокой горы, выше Арарата, и таким образом спастись.

- Отличная идея! – сказала жена. – Дирижабль на крыше нашего дома!
 Только давай, пока будем ждать конца света, откроем  там ресторан «Седьмое небо».
Не возражаешь?
- Разве тебе возразишь? – сказал я, - Ты, как всегда, права!

Август 2ОО8г.


                ТВОРЧЕСКИЙ ДЕНЬ               
               
- Ну и как прошёл твой творческий день? – спросила жена Маша Михаила Злобина.
- Плохо.
- Что так?
- А, и вспоминать не хочется, то ли магнитная буря повлияла, то ли колдовал кто…
Утром, как только ты ушла на работу, стал я делать неотложные звонки, и вдруг, посреди разговора, телефон перестал работать. Глухо. Набрал я О36 по мобильному, в чём дело, спрашиваю. Отключили за неуплату, отвечают. Как так, возмущаюсь, я специально в начале месяца предоплату сделал. Идите, разбирайтесь в Сервисный центр!
Прихожу – а там столпотворение. Старики и старухи ломятся к двум окошкам с квитанциями в руках.
Всех отключили!
- Кто последний? – спрашиваю.
- Я! – отвечает бойкая старушонка.
- В левую кассу или в правую?
- Сразу в обе, где будет быстрее!
Ладно, стою, и тут передо мною открылось окошко третьей кассы. Только я протянул свою квитанцию в окошко, как бойкая старушонка оттолкнула меня и закричала:
- Я впереди!
- Пожалуйста, - говорю, - но зачем толкаться? Я ведь тоже могу тебя толкнуть, да посильнее!
- Во-первых, не ты, а вы! Я с вами вместе свиней не пасла! А во-вторых, что хочу, то и ворочу! И ничего мне не будет. Потому что у меня справка из психобольницы! – да как захохочет…
Посмотрел я на толпу, наверное, у всех справки, подумал, и вышел вон…
- И ты из-за этой ерунды  расстроился? – спросила Михаила Маша. – Я каждый день сталкиваюсь с такими сценами, и ничего.

- Слушай дальше!
Сел я в автобус и поехал в областную библиотеку, в отдел редких книг, журнал «Мир искусства» полистать. В начале прошлого века издавал его миллионер Рябушинский, лучших художников к изданию привлёк – Бакст, Добужинский, Врубель, Коровин.
Хорошо всем платил, пока с революционерами не связался и не разорился.
Дай, думаю,  сниму ксерокопии для своего альманаха «Многоликая любовь», ну, там виньетки, заставки, рисунки,  напомню современникам о гениальных художниках прошлого.
Захожу, а меня не пропускают.
- У нас перерегистрация читательских билетов!
- Нет у меня билета, и никогда не было, - говорю.
- Тогда оформляйте новый. Давайте ваш паспорт.
- И паспорта нет, не ношу, чтобы не потерять. Вот, есть удостоверение литературного объединения «Керосиновая лампа», кстати, с паспортными данными. Спишите  из него!
- Нет, нам нужен паспорт, а вдруг в удостоверении устаревшие данные?
- Да нет,  новые. Но зачем вам они, если Госдума недавно в Москве приняла закон о неразглашении паспортных данных?
- Москва далеко, а здесь Абаканск. Нет паспорта – нет и читательского билета!
Развернулся я и вышел вон.
Но у самой раздевалки догнала меня директор библиотеки, милая женщина, с которой мы  не раз проводили всяческие мероприятия.
- Михаил Иосифович, извините! Прошу вас вернуться! Мы вам сейчас выпишем билет Почётного читателя нашей библиотеки....
Татьяна Ивановна, как вы не узнали? Это же наш знаменитый поэт Михаил Иосифович Злобин, наша гордость, член Союза писателей, лауреат Пушкинской премии…
Его вся страна знает!
Татьяна Ивановна покраснела, как рак, и сказала:
- Ради Бога, извините, Михаил Иосифович, не врубилась сразу, меня название «Керосиновая лампа» с толку сбило. Я  же ваши стихи наизусть в седьмом классе учила, они же в школьную хрестоматию включены! Вот вам Красный читательский билет. Добро пожаловать во все отделы, без очереди!
- Да мне, собственно, в отдел редких книг.
- Это на четвёртом этаже!

-Чаще нужно в библиотеке бывать и с народом общаться! Тогда и узнавать тебя будут, - проворчала жена Маша. – И ты из-за этой ерунды расстроился?
- Ничего себе, ерунда! Тебя не узнают, в упор, можно сказать, не видят, демонстрируют, что без бумажки ты букашка…
Короче, поднимаюсь я на четвёртый этаж, стучусь, открываю дверь, а там – чайник кипит, и пар из него валит по всей комнате, уставленной старинными книгами.
- Да не чайник это, а увлажнитель воздуха! – пояснила мне очень красивая молодая заведующая отделом Марина и выдала переплетённый комплект журнала..
Конечно, журнал классный! Оформление, что надо, некоторые рисунки и виньетки не грех и позаимствовать, конечно, со ссылкой на первоисточник. Но когда я попросил снять ксерокопии, Марина сказала, что ксерокопирование запрещено, потому что сокращает жизнь оригинала.
-Я воспроизведу оригиналы в своём альманахе! - возразил я.- И жизнь их продлится в новом поколении!
-Нет! – сказала Марина, как ножом отрезала.
Так что полистал я, полистал «Мир искусства» и, как говорится, не солоно хлебавши, вышел вон.
- И ты, конечно из-за этой ерунды опять расстроился? – спросила Маша Михаила.
- И из-за этой, и из-за того, что, когда я к твоему приходу решил приготовить что-нибудь поесть и стал резать кусок мяса, только что вынутого из холодильника, нож выскользнул, и я порезал себе до крови большой палец правой руки, что практически невозможно! Не иначе колдонул на меня кто-то. Вот, глянь, кое-как залепил я рану лейкопластырем, а кровь всё сочится…
- Бедный ты мой, бедный! Так расстроиться! Из-за такой ерунды! С кем не бывает! Мне бы твои беды! Дай-ка сюда свой пальчик, сейчас мы его перебинтуем, и всё будет хорошо. Вот так! И что мы имеем в итоге? - спросила Маша.
- А в итоге мы имеем всего одно четверостишие, - сказал Михаил,- вот послушай:
«Снова заря Мандельштама встаёт над острогом,
 Напоминая и предупреждая о многом.
 В строгом остроге кончается срок – но меж строк
  Встретит ли завтра поэта зарёю Восток?»
- Ну, что ж, - сказала Маша, права была Ахматова, когда сказала:- Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…Всё-таки, - ты молодец!
            
Тут зазвонил телефон.
- Вот видишь, и телефон подключили, а ты расстраивался!

Апрель 2ОО8г.

КОНТРОЛЬНЫЙ
ЗВОНОК В ГОЛОВУ               
               
Позвонил радостный З и сказал:
- НН, я почти в Абаканске! Всю ночь ехал  автобусом, чтобы встретиться и вручить вам стихи для нового альманаха.
- А где вы сейчас?
- Подъезжаю к городу. Давайте встретимся в 1О часов, в центре, у церкви, заодно и Богу помолимся.
- Хорошо, через час, у церкви, - согласился я.
И решил пешком прогуляться, подышать свежим воздухом. Вышел из дома и перешёл по мосту через железную дорогу.
Тут мобильный телефон в моём кармане заиграл Моцарта. Симфония №4О.
Звонил радостный К.
- НН, поздравляю! Твои стихи с предисловием П напечатаны в третьем номере журнала «Наш новый русский соплеменник»
- Не может быть! – сказал я.
- Может! Зайди в Союз писателей и возьми, один номер специально для тебя прислали.
- Странно, я ни в журнал, ни П не давал стихов. И журнал я этот не люблю ни за форму, ни за содержание. И П мне антипатичен. Помнишь, года три назад в «Абаканской газете» он писал: «Давить таких поэтов, как НН тракторами надо!»
- Помню, значит, перестроился!
- Ладно, я сейчас иду в церковь, а потом заскочу в Союз, посмотрю, в  чём там дело, – сказал я и пошёл от квартала к кварталу по центральной улице, бывшей Воскресенской, бывшей Сталина, ныне Мира.  «Пошёл по Миру» - как любили говорить мои молодые соплеменники.
Рабочие расширяли улицу за счёт сужения тротуаров. На осуществление проекта «Дорога в будущее» были отпущены многие миллионы, и рабочие старались вовсю.

Тут позвонил радостный И и сказал:
- НН, поздравь меня! Сегодня я получил письмо. Меня приглашают в Москву. Мои художественные фотографии в Интернете заняли первое место! Мне дают студию на Арбате и гостиничный номер для проживания, на первое время.. Правда, рабочий день – 12 часов в сутки… Как ты думаешь, соглашаться? Ведь у меня молодая жена, дочке годик. и второй ребёнок на подходе.
- О чём речь? Соглашайся! – сказал я.- В наш прекрасный сибирский город Абаканск вернуться никогда не поздно. Тут твоя малая родина. А в столице пожить – что может быть заманчивее? Освоишься, обзаведёшься знакомствами и деньжищами, там, знаешь, не на рубли, как нынче у нас живут, а исключительно на доллары!
- Но ведь мне уже 6О лет!
- Ну и что? Когда писателю Семёну Забулдыгину предложили в 7О лет стать редактором журнала «Старый мир», я думал, что он из-за возраста откажется. А он – нет, воспарил, потянул. И сразу стал живым классиком, лауреатом, – квартира в центре, дача в Переделкине, и заправлял делами, так бы нам с тобой, до самого последнего вздоха!
А ты – мне уже 6О…
Тебе ещё 6О! Соглашайся!
Так, тихо сам с собою ведя беседу, если посмотреть на меня со стороны, подошёл я  к церкви.

1О часов.
З у церкви не было.
Может, внутри, подумал я и, сняв кепку, вошёл внутрь.
Пахло ладаном.
Певчие выводили: - Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Я купил две свечи, одну поставил «за здравие», другую «за упокой»

Тут позвонил К и сказал:
- НН, извини, хотел тебя развеселить, но, кажется, расстроил.
- А в чём дело?
- Так ведь первый же апрель сегодня. День смеха!
- А! Значит, про публикацию – это всё неправда?
- Неправда.
- Ну, слава Богу! Гора с плеч. Извиняю. А то я уже думал опровержение дать.

Только отключился – позвонил И.
- НН? Здорово я тебя разыграл?
- Насчёт чего?
- Ну, насчёт Москвы!
- Так тебя не приглашают?
- Нет.
- Жаль.
Тут подошла ко мне старушка-послушница, вся в чёрном, наклонилась и  зашептала громким голосом:
- Служба идёт! Нельзя по телефону говорить!

И я вышел на свежий воздух.
Ласково пригревало весеннее солнышко. Мимо церкви мчались автомобили. Рядышком, в скверике, голуби клевали хлебные крошки…

Позвонил радостный З и сказал:
- НН? Делаю вам контрольный выстрел, то есть звонок, в голову! Я в церкви. А вы  где?
- А я – возле церкви, а в церкви вас нет.
- Ха-ха! Первый апрель – никому не верь!
 Я – у себя в посёлке Родинск, на Ангаре. Так что привет Енисею!.
Здорово я вас разыграл? Спасибо сотовой спутниковой связи!
Что бы мы сейчас без неё делали?

1 апреля 2ОО8г.




               
          БАРОН ВРУНГЕЛЬ               

У Миши Врунгеля с детства была маленькая голова, но очень большая попа. Когда он шёл, плечи его попеременно поднимались и опускались, а ступни косолапили.
Мы,  одноклассники-семиклассники, звали его Бароном Врунгелем.
Школьная легенда гласила, что Миша родился на станции Завитая, в самом центре Бам-лага, и что отец его был сыном барона Врангеля. Родился он «на зоне», и когда его мама, осуждённая как «Член семьи врага народа», но уже расконвоированная, пришла в Завитинский ЗАГС с Мишей на руках, чтобы получить на него Свидетельство о рождении, заведующий, заполняющий графы, строго спросил:
- Кто отец ребёнка?
- Врангель, Давид Врангель.
- Барон, что ли?
- Да, барон, точнее, сын того самого барона Врангеля.
- Ну, и врать ты, голубушка! - возмутился заведующий. - Ври, да не завирайся! Баронов в нашем советском социалистическом государстве только ещё не хватало! А по этой причине так и запишем: - Михаил Давидович Врунгель. Не возражаешь? - обратился он к плачущему на руках матери Михаилу.
Миша не возражал.          
В наш прекрасный сибирский город Абаканск мама привезла его, когда Мише исполнилось 14 лет. Жили они в бараке от Локомотивного депо, где она устроилась уборщицей-разнорабочей.
А Миша стал посещать железнодорожную школу №27, где мы и познакомились.
Кто ему придумал кличку Барон Врунгель, не знаю, тогда в моде была книжка одного детского писателя «Приключения капитана Врунгеля», но Миша прозвищу соответствовал.
Он врал всем и по любому поводу. Ему нельзя было верить. Ни единому  слову!
Пообещает прийти - не придёт. Пообещает сделать - не сделает. Но, как ни странно, и одноклассники, и учителя быстро привыкли к этой его особенности, и всё ему сходило с рук.

В комсомол нас принимали вместе.
Помню, на бюро райкома комсомола какой-то важный хмырь спросил меня:
- Вот, если ты скажешь, что сейчас творится в Западном Иридане, примем тебя, не скажешь - не примем.
- Я понятия не имел, что такое Западный Иридан и что там творится, но сказал:
- Западный Иридан, как и все слаборазвитые, но прогрессивно настроенные страны, борется за свою самостоятельность и хочет освободиться от колониальной зависимости.
- Верно. А конкретнее, что там творится?
- Все борются, как один! - сказал я.
- Можешь идти, - с тобой всё ясно, - хмыкнул хмырь.

Минут сорок томились мы за дверью, ожидая решения бюро. Примут? Не примут?
Меня приняли при одном воздержавшемся, Мишу – единогласно. Он был политически подкован, был в курсе всех международных и внутренних событий, и его порекомендовали избрать нашим школьным комсомольским вожаком.
Обрадованной Миша спел по этому поводу в коридоре райкома комсомола перифраз известной песни:
     «Пусть я стану лысым, хворым,
   Пусть пойдёт из жопы дым, -
  Не расстанусь с комсомолом,
     Буду вечно голубым!»

Что значит быть голубым, я тогда не знал. Лишь потом, много лет спустя, когда Мишу посадили в тюрьму за гомосексуализм, понял я значение этого слова. При советской власти, оказывается, была Статья, предусматривающая  уголовное наказание за «нетрадиционную сексуальную ориентацию», как сейчас, в эпоху свободы слова, принято говорить. Это сейчас Статью отменили. А тогда голубизна в комсомольских и партийных кругах неофициально, по-товарищески, как бы поощрялась, в саунах, на так называемых «кафтановых заимках» где-нибудь  далеко, на берегу таёжной речки или в заполярном уголовном городе Норильске. Но если какой-нибудь эпизод становился достоянием гласности - пощады гомосекам не было, этим  «пидарасам», как  выразился однажды публично Первый секретарь Коммунистической партии Советского союза Никита Сергеевич Хрущёв.
А партия была у власти. И Миша дул по партийной линии.
Но обнаружились как-то на столе секретаря райкома партии Советского района, нашего распрекрасного сибирского города Абаканска, случайно забытые Михаилом Давидовичем эксклюзивные фотоснимки, тут же кем-то похищенные и вызвавшие пристальное внимание компетентных органов.
И загремел Миша, барон Брунгель, по решению суда в места не столь отдалённые. Как уж он там жил-был, легенда умалчивает, но, говорят, «опустили» его заключённые по полной программе, хорошо, под амнистию попал как награждённый юбилейной медалью «100 лет со дня рождения» вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
Вышел он на свободу - а тут перестройка в стране, коммунисты решили стать демократами, публично гут партийные билеты и тайно деньги партийные между собою делят, и печати выдают, строго по номенклатурным спискам.
И получил по этим спискам Миша уставной капитал, печать и место управляющего «Ком-ком-банка», что в переводе означает «Коммунистический коммерческий банк».

И зажил припеваючи.
Коттедж себе на берегу Енисея построил. Охранников, квадратных суперменов, нанял, чтобы днём и ночью персону eго охраняли, днём от нападения и ограбления, а ночью - от кошмарных сновидений.
Встретил он меня как-то на улице в сопровождении двух таких типов с антеннами за ушными раковинами. Я - в сторону. А он:
- Федя! Дружище! Не узнаёшь? Не бойся! Это я, твой лучший друг, однокашник, Миша Врунгель!
- Да я и не боюсь, – говорю.
- Как дела? Знаю, знаю, все писатели сейчас на мели! Приходи ко мне в «Ком-ком-банк», поговорим, обсудим, как книгу твою издать. И издадим, без проблем!
          
Я тогда действительно, был, как говорится, на мели, ни счёта в банке, ни копейки в кошельке. И поверил, чудак на букву М, забыл, что с врунишкой встретился.
Банк “Ком-ком” был построен финнами в центре города по последнему слову техники. Мрамор, пластик, алюминий. Вертушка с рентгеновским аппаратом и металлоискателем на входе. Шик-блеск. Видеокамеры по углам, а по стенам - картины Тойво Ряннеля, Андрея Поздеева,  Константина Войнова...
- Вам  в какой отдел и по какому делу? – охранник  спрашивает.
- Да  я, собственно, к Михаилу Давидовичу, по приглашению.
И повернул охранник одну из антенн к своему рту, и пробормотал  что-то, и сказал мне:
- Управляющий вас принять сейчас не сможет, говорит, зайдите в другой раз.
- А когда, в другой раз? Может, он точную дату и время назовёт? - робко спросил я.
Охранник опять что-то пробормотал в согнутую антенну.
- Управляющий говорит, что в любой день, в любое удобное для вас время.
       
И понял я, что не видать мне моей книги в ближайшем обозримом будущем, развернулся и медленно пошёл восвояси под пристальными взорами видеокамер внутреннего и наружного наблюдения.
А Михаил Давидович в это время, как я думаю, смотрел на экран наблюдения,  пил коньяк и говорил бдительному охраннику через антенну прямо в ухо:
- Запомни этого типа и больше его ко мне ни под каким предлогом не пропускай!
- Ясно, Михаил Давидович, ясно! - слышались мне вослед подобострастные слова.
 
И всё же мы с ним встретились.
Позвонил мне как-то секретарь Абаканского городского отделения КПРФ -Коммунистической партии Российской федерации:
- Фёдор Иванович! Приближается славный юбилей - 90 лет ВЛКСМ. Ты же был комсомольцем, помнится?
- Был, - говорю.
- Вот и приходи в пятницу в Дом пионеров на Стрелке, на торжественное собрание. Садись на первый ряд и жди.
- Чего ждать?
- Ты - в списке  награждённых. Юбилейная медаль тебе полагается.               
   
Что ж, прихожу.
Оркестр в вестибюле играет, хор ветеранов поёт:
  «Мы пройдём сквозь гром и дым!
    Станет небо голубым!
    Не расстанусь с комсомолом,
    Буду вечно молодым!»
 У   всех участников в петлицах ленточки красные.
 Прикалываю ленточку,  сажусь на первый ряд, жду.
И вдруг  забили барабаны,  зазвучали горны, и сразу же – через бархатный микрофон раздались слова Первого секретаря  о том, какой комсомол был хороший и необходимый обществу… А потом, через громоподобный усилитель:
- К торжественному вносу комсомольского знамени приготовиться!
Всем встать!-
И встали вдохновлённые словами  партийного секретаря  бывшие комсомольцы, а ныне древние старички и старушки, и распахнулась боковая дверь, и со знаменем в pyках, в сопровождении барабанщиков и горнистов появился - кто бы мог подумать! - Барон Врунгель, собственной персоной, с красным знаменем, на котором были изображены боевые и трудовые награды комсомола.
Все встали и замерли по стойке «смирно»
А барон шёл со знаменем на сцену, и  плечи его попеременно поднимались и  опускались, и ступни его косолапили.

И стал секретарь вызывать по списку награждённых, и передавать медали барону, а тот прикалывал их счастливым ветеранам на грудь и оставлял на сцене для принятия последующих оваций и аплодисментов.
И закончился список награждённых, и приколол секретарь барону последнюю медаль на лацкан пиджака.
А я сижу, как оплёванный,- обманутый, опозоренный.
 Не вызвали меня на сцену! Кинули!
 Не иначе как чтой-то Врунгель секретарю нашептал…
Кое-как досидел я до конца праздничного концерта, на котором в лучших традициях застойного социализма сначала прозвучали стихи столичного графомана Жарова «Ленин на  Первом съезде комсомола», а потом какой-то местной графоманки -  «Возродим комсомол!». И  два пожилых  певца – из оперного и музкомедии – спели: «Комсомол - это молодость мира, и его возводить  молодым!»
Куда я попал? Зачем пришёл? Поддался на удочку! - думал я.
И когда после концерта всех пригласили в фуршетный зал, и все ринулись туда дружной толпой, спустился в раздевалку, оделся, переступил через брошенное на пол раздевалки красное комсомольское знамя с трудовыми и боевыми наградами на нём, тоже мне, не могли на сцене оставить, подумал  - и вышел на свежий воздух.
С Енисея дул свежий осенний ветер.
Как хорошо быть трезвым и непьющим! - подумал я и зашагал в сторону автобусной остановки.
Тут зазвонил мой мобильник, и  пьяненький голос барона Врунгеля нараспев проговорил:
- Федя! Друг, однокашник мой!  Куда ты подевался? Мы тут на банкете хотели тебе медаль вручить, а ты испарился! – 
Я не стал отвечать и отключил телефон.

Ноябрь 2ОО8г.

               
                КУБИК РУБИКА   
               
Таня, по-хорошему прошу: исчезни, отцепись от меня!
Пишу тебе в первый и в последний раз. Если тебе чего непонятно, объясняю подробно.
Я год как освободился из тюрьмы. И хочу встать на путь, которым идут все разумные трудящиеся люди. А ты меня сбиваешь с толку.
У меня сейчас всё есть, чтобы на этом пути исправления не повторять ошибок молодости.
А ошибок у меня было предостаточно.

Воровать я начал ещё в детстве, когда моя мать работала на заводе резиновых изделий. Тяжким непосильным для женщины трудом зарабатывала она в месяц 7О рублей которых едва хватало, чтобы прокормить её и меня, так как папа мой, алкоголик, не работал, а лечился в ЛТП, лечебно-трудовом профилактории, куда добровольно не попадали, а только по определению суда, сначала на два года, потом ещё на два, и так  – до бесконечности…ЛТП - та же тюрьма, зона, колючка, конвой, за городам, при строящемся тогда гигантском заводе самоходных шагающих экскаваторов.
Завод, кстати, так и не достроили, потому что социализм с его гигантоманией рухнул, и экскаваторы так никуда и не пошли…Самоходные! Смешно. Ну, это так, к слову. А мой папа как освобождался, так снова стремился туда попасть. Потому что там – на полном государственном обеспечении, трёхразовое питание, крыша над головой, и ни о чем не думаешь. Всё за тебя знает и решает министерство внутренних дел. Но от алкоголизма, как практика ЛТП показала, ни один из алкоголиков не излечился…

Вот и стал я по ночам лазить через забор на мамину фабрику и воровать со склада готовой продукции кубики Рубика.
Жил тогда за границей чудак-изобретатель по имени Рубик, который изобрёл шестицветный кубик, состоящий, на шаровой основе, из многих маленьких кубиков, каждый из которых рядами нужно было вращать, пока все цвета по граням большого кубика совпадут…
Занятие, надо прямо сказать, для дураков.
 Но, как сейчас понимаю, родился я именно в стране дураков, поэтому занятие вращением кубика Рубика постепенно стало охватывать всю страну. Никто ничем не занимался. Только вращением. Очень трудно поначалу, почти невозможно было раскрыть тайну кубика и достичь желаемого результата. Но кубики продавались с обещанием премии в случае успеха…
В магазине кубик стоил 1О рублей. А сворованный мною на складе завода я продавал с соседскими пацанами по 7 рублей. Таким образом, торговля шла успешнее у меня и моих  подельников. Так что в месяц я зарабатывал в два раза больше, чем моя мама.
Закончилось это тем, что нас выследили и заловили. Но что с нами, малолетками, сделаешь? Посудили и отпустили, как несовершеннолетних.
Признаюсь тебе, Таня, кто однажды своровал, тот остановиться уже не может. Это как наркотик… Принял дозу.  Кайф.  Повторил. Повысил дозу. Ещё больший кайф.  И так до самой передозировки, когда – или тюрьма, или смерть.
Когда же мне исполнилось 18 лет, то есть, я стал совершеннолетним, компания наша автомобили воровать стала.
Сколько мы автомобилей своровали – не помню, факт только, что нас всех поймали и присудили к лишению свободы на пять лет.

И вот, когда я попал в тюрьму, понял я тогда, что это такое – жить на зоне, как мой отец. Описывать не буду. Почитай у Шаламова или Солженицына – тебе всё станет ясным.
И решил я с воровством завязать, тем более, что на свободе осталась у меня подруга, одноклассница, любовь моя, Светлана, которая и стала лучиком света в тёмном царстве, куда я попал.
Света и письма мне писала оптимистические, и передачи приносила, и посылки отправляла. Так что понял я, что она вообще жить без меня не сможет, если я не выйду и не изменюсь…
И решил сам в тюрьме пройти курс перевоспитания. Тем более, что тюрьма была у нас передовая, показушная, с уклоном на переделку молодых преступников. И стал я посещать в свободное от работы на зоне время кружки разные.

Сначала литературный, где научился писать стихи под руководством поэта Степана Сибирского, осуждённого по доносу за инакомыслие.
 Потом стал посещать кружок вокально-инструментальный, которым руководил известный ныне певец шансона Александр Стариков, осуждённый за то, что первый организовал в стране выпуск музыкальных центров, записывал песни и получал якобы нетрудовые доходы.
Так что днём работаю, вечером стихи и песни про Светлану сочиняю…
Насочинял столько, что, когда откинулся, то есть на волю вышел, сборник стихов издал  и авторский диск выпустил при помощи одного авторитета, не буду называть его фамилию, он сейчас известный бизнесмен и правильный человек, с которого все пример берут.
Дождалась меня Светлана!
Папа мой тем временем благополучно умер от очередного запоя. Мама скончалась от рака лёгких, полученного на заводе резиновых изделий, где очень вредное для организма производство.
И стали мы жить со Светланой в двухкомнатной квартире, доставшейся мне от родителей по наследству.
Живи – и радуйся!
Так нет. Тут ты, Татьяна, со своей любовью! И откуда только взялась ты на мою голову?
Помнишь, в клубе имени Карла Либкнехта, после моего литературно-музыкального вечера, где я читал стихи и пел свои песни, ты на глазах у всей почтенной публики, в присутствии Светланы, не стесняясь, подошла ко мне – и давай целовать-обнимать! Да так, что эта показушность вызвала  и у меня, и у всех естественно, недоумение.
Пойми. Не нужно мне это!

А когда ты повторила то же самое в областной научной библиотеке на вечере памяти Булата Окуджавы, где я пел его песни, мне показалось, что это не лезет уже ни в какие ворота…
И совсем мне стало невмоготу, когда ты нас со Светланой к себе в гости пригласила, и напилась, и начала рюмки бить и тарелки с балкона швырять с криком:
- Люблю! Всё равно ты будешь мой! – и это при Светлане!
- А рюмки и тарелки я новые куплю! Пусть бьются на счастье!
Знаешь, мне эти «Люблю-куплю» совсем не нужны.
Я верен своей Светлане и люблю только её. И она меня любит. И пишу я сейчас про нас роман под названием «Свет в конце тоннеля», где выражаю все свои надежды на лучшую жизнь и описываю жизнь, от которой я хочу навсегда избавиться.
И прошу, не провоцируй ни себя, ни меня на поступки, за которые пришлось бы отвечать нам троим…  Нет, теперь уже четверым! Потому что Светочка моя беременна, и ждём мы ребёночка, который, я надеюсь, не увидит того, что пришлось увидеть мне. И если это будет мальчик, он будет добрым, красивым и правильным, как его отец, то  есть я. А если это будет девочка, то она будет доброй, красивой и верной, как её мама, то есть Света.
Так что ты, Таня, и не пытайся своровать у меня то, что я имею.
И по-хорошему прошу, исчезни, как исчез из жизни моей и нашего перестроенного общества кубик Рубика, вращение которого до полного совпадения по цвету шести граней бессмысленно и бесполезно, потому что сначала никто этого не умел – а потом вдруг все научились, и страна дураков мгновенно превратилась в страну умников.
К письму в виде бандероли прилагаю каким-то чудом сохранившийся у меня один экземпляр.  Попробуй, повращай,  это успокоит твои расшатанные нервы. Может, и ты поумнеешь.
Желаю успеха! Будь счастлива.
И запомни: я – не твой!

Май 2ОО9г.
               
          ВИРТУАЛЬНАЯ  ЛЮБОВЬ            
               
Старый холостяк, архитектор, миллионер, наживший своё состояние при помощи взяток, до сорока лет я не знал, что такое любовь.
В прекрасном сибирском городе Абаканске жил я в центре, в двухъярусной квартире, на седьмом этаже престижного дома, построенного по моему проекту в виде кольца, наружные окна которого день и ночь смотрели на Покровскую гору с часовенкой Параскевы Пятницы, на Енисей  и речной вокзал, на Стрелку с уже обветшавшим зданием Большого концертного зала филармонии…
Когда-то на месте БКЗ стоял прекрасный Благовещенский  собор, но в 1937-м году он был взорван атеистами, отрицавшими Благую весть о непорочном зачатии Иисуса Христа в чреве девы Марии.
Внутренние окна дома смотрели на игровую площадку, где постоянно резвились дети таких же, как я, миллионеров, счастливых, здоровых и относительно молодых.
Частенько, старый холостяк, миллионер бездетный. прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, наблюдал я игры чужих детей – и так хотелось мне заиметь своего ребёночка, мальчика или девочку, без разницы, а лучше сразу двух… И представлял мысленно желанный женский образ их мамы, этакой девы Марии, и не мог представить.
Десять лет был я главным архитектором Абаканска, весь в работе, весь в делах.
Строительство новых микрорайонов, коттеджей, реставрация старинных зданий – масса проектов. И всё на мне, во всё нужно вникнуть, всё нужно ускорить, на каждом документе подпись свою поставить. Хочешь, не хочешь, а деньги от заинтересованных лиц поступали ко мне немалые. С одной стороны – государство как бы боролось с коррупцией и коррумпированными элементами, такими, как я, а с другой стороны, как бы и поощряло.
В конце концов, деловое одиночество стало изрядно меня тяготить, и всё чаще стал я засиживаться за компьютером, всё чаще заглядывать в Интернет на сайты знакомств…
И, можете себе представить, нашёл и влюбился!
Галина жила в Одессе.
18 лет. На фото - стройная, улыбчивая, обаятельная студентка.
И затеяли мы с нею переписку, да не обычную, а в стихах. Откуда что бралось? И образы, и рифмы, и страстные ритмы…
Ни она, ни я до этого стихов не сочиняли – и вот, на тебе!
               «Ты – мой рыцарь, ты – мой бог.
                Ах, не будь со мною строг!» -
Писала Галина.
                «Ты – мой ангел, мой кумир.
                Без тебя бесплотен мир!» -
Отвечал я.
В конце концов, за время электронного общения сочинилась у нас, как подметила она, замечательная пьеса, которой мог бы позавидовать любой профессионал.
А наше взаимное влечение друг к другу стало таким сильным, что я не выдержал, сел в самолёт и  заявился в Одессу к моей возлюбленной без предупреждения. Вот, мол, я, привет, прошу любить и жаловать!

- Ах, Одесса, жемчужина у моря…- напевал я, пока ехал на такси к Галине, на Молдаванку, где она проживала.
Каково же было моё удивление, когда вместо восемнадцатилетней стройной, улыбчивой и обаятельной девушки встретила меня на пороге шестидесятилетняя Галина Яковлевна Коваль, известный в Одессе драматург, как потом оказалось, и провела меня в свои скромные трёхкомнатные апартаменты под взглядами многочисленной родни.
- Извините, Михаил, что ввела вас в заблуждение. Я была в творческом застое, ничего не могла сочинить для театра. А тут – вы со своей пылкой любовью, излучающей энергию. Вы как бы подзарядили меня -  дело пошло! Кстати, пьеса уже поставлена в нашем ТЮЗе! Завтра мы сходим, посмотрим, и я познакомлю вас с ведущими актёрами.
А вы не расстраивайтесь! Будет ещё у вас настоящая, не виртуальная любовь! Какие ваши годы!
 И достал я из дорожной сумки бутылку коньяка «Арарат», и предложил выпить по такому случаю.
- Спрячьте свой коньяк! – воскликнула Галина, - у нас это не принято. У нас своего вина достаточно.
И накрыла она стол, за которым собралась, как мне показалось сразу же почти вся Молдаванка.
И все пили замечательное одесское вино домашнего приготовления. И расспрашивали меня о жизни в Абаканске, и предлагали подольше погостить, и, уже захмелевшие, дружно восклицали:
- Не отпустим нашу бабу Галю в Сибирь!
- Да я и сама не собираюсь, успокойтесь! – говорила Галина Яковлевна, улыбаясь.
 Конечно же, гостить я не остался, и в театр не пошёл, а сел в самолёт и прилетел к себе домой и прикоснувшись лбом к холодному оконному стеклу, глядя, как играют на круглой площадке чужие дети, вспомнил библейскую легенду о непорочном зачатии, и попытался представить себе образ девы Марии и ту непростую ситуацию, в которой она оказалась…А потом перешёл на противоположную сторону квартиры и посмотрел на обветшавшее здание БКЗ, и представил себе величественное здание стоявшего когда-то здесь Благовещенского собора, и прошептал: - Господи, если Ты есть, пошли мне Благую весть!

И приснился мне сон, будто спускается ко мне по облаку Иисус Христос, и говорит:
- Будут, будут у тебя и сын, и дочь! Воздастся тебе по вере твоей, если восстановишь Благовещенский собор! – и ключи мне от соборных дверей протягивает.
Проснулся я, гляжу, а на подушке, рядом со мною, связка ключей старинных лежит.
Что за чудеса?
И пришёл я на следующий день к мэру Абаканска, лучшему моему другу, и сказал ему:
- Иван Петрович! Лужков в Москве восстановил храм Христа Спасителя. Честь ему и хвала. Давайте и мы с вами по его примеру восстановим на Стрелке Благовещенский собор?
- А что, - согласился Иван Петрович, - это – мысль! Чем мы хуже Лужкова? Давно и нам пора повернуться лицом к Богу и вспомнить о покаянии.

Сказано – сделано.
Пять лет пролетели, как пять мгновений… 
И воскрес из небытия во всей своей первозданной красе по восстановленным мною документам собор, сверкающий золотыми куполами. А вокруг него, на месте древних захоронений, - памятники…
И принял я, старый холостяк, атеист по воспитанию, миллионер, вложивший в строительство все свои коррумпированные миллионы, обряд крещения. И причастился святым таинствам, и возлюбил всех ближних, как себя самого. И стал ходить после каждого трудового дня в собор грехи свои замаливать и просить у Творца любви не виртуальной, лживой и иллюзорной, а земной, человеческой, потому что всё чаще по ночам стали сниться мне детские голоса.

- Папа! Папа! - кричат они, – Где ты?
И  просыпаюсь я, и спешу выйти из дома своего, и брожу по улицам прекрасного старинного сибирского города Абаканска, и ищу среди сотен молодых девических лиц – одно лицо, желанное, неповторимое, которое никогда не обманет меня в моих лучших ожиданиях…

Ищу – и не могу найти.

Декабрь 2ОО8г

 
                НО ПАСАРАН!               

- Можно ли написать отрицательную рецензию на гениальные стихи? – спросила Вера Павловна у Степана Петровича.
- Не можно, а нужно! – воскликнул Степан Петрович. – Не век же вам оставаться зав редакционно-издательским отделом, пора и кафедру филологии возглавить. Зав кафедрой! Звучит? Конечно, если меня выберут ректором.
- Намёк поняла. Напишу отрицательную, - вздохнула Вера Павловна.
- И не забудьте в заключении отметить, что никакие гениальные стихи нашим студентам не нужны, и даже вредны, поскольку расшатывают стереотипы, отвергают традиционные моральные нормы и разрушают стройную систему этических и эстетических ценностей, сложившуюся за 7О лет существования нашего ВУЗа.
Вера Павловна приняла из рук Степана Петровича диск и распечатку антологии «Гениальные стихи. 1ОО русских поэтов, от Державина до Коржавина» и покинула кабинет проректора.

Всю жизнь поэт, лауреат Пушкинской премии, Михаил Злобин составлял эту антологию, и не по социальному заказу, как было принято во времена социалистического реализма, а по велению души, и когда составил, обнаружил, что поэтов ровно 1ОО, не больше, не меньше.
«Перст судьбы!» - подумал Михаил и направился в пединститут, который недавно был переименован в педуниверситет имени Мамина-Сибиряка и готовился к 7О-летнему юбилею.
С нынешним ректором Олегом  Сидоровым они когда-то учились  на одном курсе.  В вестибюле как раз напротив входа красовался огромный стенд «Выберем на новый срок!» Стенд отражал весь жизненный путь ректора О.В Сидорова от простого школьника до профессора, почётного члена многих отечественных и зарубежных академий.
Олег Викторович только что вернулся из Испании, где договаривался о дружественном обмене студентами. Переговоры прошли успешно.  Десять студентов из Абаканска будут учиться в прекрасной Барселоне, а десять студентов из Барселоны будут учиться в прекрасном сибирском городе Абаканске.
Настроение у него было прекрасное, и ректор с радостью ухватился за идею издать антологию.
Он угостил Михаила кофе с коньяком, вспомнил молодость, жизнь в студенческой общаге: «Прекрасное было время!». А потом  вызвал проректора и сказал:
- Степан Петрович, заключите с Михаилом Иосифовичем договор, составьте калькуляцию, возьмите счёт в типографии, да о вознаграждении составителю не забудьте!
Нашим студентам нужны гениальные стихи. Кто как не мы должны будоражить их мысли и чувства, расшатывать консервативные стереотипы, вспоминать славные классические традиции и на их основе создавать новые этические и эстетические ценности.
И приурочьте, пожалуйста, выход «Гениальных стихов» к юбилейной дате. Издание должно стать подарком не только студентам, но и преподавателям!
- Будет сделано, Олег Викторович, в лучшем виде! Мелованная бумага, твёрдый переплёт. Средства есть, художника пригласим, оформим так, чтобы самому губернатору не стыдно было вручить!
Каково же было удивление Михаила, когда через две недели получил он заказное письмо из ректората, а в нём – отрицательная рецензия с редакционным заключением:
«Таким образом, в настоящее время гениальные стихи студентам не нужны, поскольку не предусмотрены учебным планом и будут отвлекать внимание от основного учебного процесса»
В расстроенных чувствах вновь пришёл Михаил Злобин к Олегу Сидорову.
Ни кофе, ни коньяка.
- Я уже в курсе,- сказал Олег Викторович, - и, как ты сам понимаешь, после такой рецензии лишён возможности подписать документы на издание антологии. Интриги, брат, интриги! Перевыборы, подготовка к юбилею. Ты не представляешь, в какое болото, словно брошенный камень, угодила твоя антология.
- Почему же не представляю? Представляю. И желаю тебе быть переизбранным на новый срок.
- Спасибо, дорогой. Два конкурента – не шутка. Но я уверен, переизберусь, организуем положительную рецензию – и, как это у классика из твоей антологии?
      «Не пропадёт наш скорбный труд
         И дум высокое стремленье!»
А  конкурентам мы скажем по-испански: – Но пасаран!
Когда Михаил Злобин  вышел в вестибюль, его догнала запыхавшаяся Вера Павловна и произнесла:
- Михаил Иосифович! Вы забыли на столе у ректора отрицательную рецензию! Вот она!
- Зачем мне ваша отрицательная рецензия? Оставьте её себе на память. Возможно, что при новом ректоре вы станете заведовать кафедрой филологии, вот и расскажете студентам, как на гениальные стихи можно и даже нужно в нужный момент сочинить нечто подобное.
- Откуда вы всё знаете? - Вспыхнула, как маков цвет, Вера Павловна.
- Откуда? Да от верблюда! – усмехнулся Михаил Злобин. – Абаканск – хоть и миллионный город, но до сих пор большая деревня, где всё про всех  узнаётся мгновенно благодаря сотовой связи и мобильным телефонам.
Кстати, большой привет Степану Петровичу, организатору вашей победы, и всего два слова: «Но пасаран!», что в переводе с испанского на русский означало и означает: «Они не пройдут!»
- Кто – они?
- Интриги и интриганы, кто же ещё?

Январь  2ОО8 г. 
               

       ПРЕДСЕДАТЕЛЬ  РЕВКОМА       
               
Четыре года назад на общем собрании писателей Абаканска меня единогласно избрали председателем Ревизионной комиссии, Ревкома, если говорить кратко.
Я долго отказывался, но вновь избранные М.К.,  председатель Союза, и К.М., председатель Литфонда, были непреклонны.

- Дорогие братья-писатели! - говорил я, - многие из вас жили при социализме и, конечно, помнят, что давным-давно В.И Ленин, знаменосец социализма и вождь мирового пролетариата, объявил, что социализм – это учёт и контроль.
Писатели мгновенно учредили Ревкомы и стали ревизорами, контролируя каждое сказанное слово, каждую полученную и потраченную копейку.
Слава Богу, в1991 году социализм спокойно умер, скончалась идеологическая цензура, восторжествовали гласность и свобода слова. На дворе - новый, ХХ1-й век, 2ОО8-й год. Довольно уже того, что всех нас контролирует налоговая инспекция, налоговая полиция, регистрационная палата, таможня, суды, и т.д. и т.п.  К сожалению,  контролирующие аппендиксы в виде Ревкомов, порождённые социализмом, до сих пор не удалены и периодически воспаляются, мешая  нам жить. Писатель – это не учётчик и не контролёр. Так давайте же  упраздним нашу Ревизионную комиссию, удалим наш аппендикс! И распространим  инициативу по всем писательским организациям России! Время реформ ещё не миновало. Это будет хорошее дополнение в новый готовящийся закон о творческих союзах.
- Нет! – сказал М.К. , председатель Союза. - Мы не обладаем правом законодательной инициативы. Нас никто не поймёт! –  Так можно договориться  до того, что и Союз писателей вообще не нужен, ведь организован он был по инициативе диктатора  И.В.Сталина для контроля над писательским инакомыслием! .Недаром почти все делегаты  Первого съезда писателей были арестованы и расстреляны.
- Нет,- повторил К.М., председатель Литфонда. - Ревизионная комиссия была и должна быть! И должна контролировать нашу деятельность. А не то мы такого натворим!
И я вынужден был уступить.

Абаканск хотя и миллионный город, а всё же – большая деревня, где все всё  друг про друга знают.
 
Четыре года пролетели, как четыре прекрасных мгновения.
И когда вновь собралось отчётно-перевыборное собрание, работа председателя Союза и председателя Литфонда была признана отличной. М.К и К.М. были выдвинуты на новый срок и уже готовилось тайное голосование, как кто-то из старичков-писателей тихо произнёс:
- А почему мы не заслушали отчёт председателя Ревкома? Будто его у нас и вовсе нет.
- Может, не стоит? – пытался возразить я.
- Как это – не стоит? – спросил председатель Союза.
- Как это – не стоит? – повторил председатель Литфонда.- Мы, значит, вкалывали как папы Карлы, а председатель Ревкома груши околачивал и не работал?
- Да разве это работа – быть ревизором и собирать компромат? – опять возразил я. –Но, если вы так настаиваете…

Вы, уважаемый М.К., как председатель Союза, за время своего правления издали четыре свои книги,  в твёрдом переплёте, истратив на это деньги, которые должны были быть потрачены на издание книг наших престарелых и больных ветеранов и юбиляров. А на деньги, перечисленные из благотворительных фондов, а также от спонсоров и меценатов на общие писательские нужды, .вы в пригороде нашего прекрасного сибирского города Абаканска, в районе бывшего совхоза «Удачный» построили себе на берегу Енисея двухэтажный коттедж, с подземным гаражом, где уже стоит недавно купленный «Джип».
А вы, уважаемый К.М.,. как председатель Литфонда, средства, перечисленные из Москвы, пустили на реставрацию старинного особняка  купца Кузнецова, но вместо того, чтобы, как предполагалось, переселить туда наш Союз и Литфонд, сдали его  в аренду банку «Кедровый орешек», а на деньги, вырученные  от этой сделки с совестью,  купили усадьбу  в Подмосковье, на Рублёвке, куда собираетесь в скором времени переехать и жить на проценты с капитала, обеспечив себе тем самым счастливую старость.

- Это наглая ложь! – воскликнул М.К.
- Это возмутительное враньё! – воскликнул К.М.
-  Нет, не ложь и не враньё, - спокойно сказал я, - копии обличающих вас документов находятся на хранении в ячейке одного из сейфов банка «Кедровый орешек», где у меня есть свой человек. И я могу предъявить их в любой момент.
Что тут началось!
Писатели повскакали с мест, стали кричать, размахивать руками, топать ногами…
Так что председатель Союза срочно объявил открытое собрание закрытым и перенёс его на неделю, «до выяснения обстоятельств».

Целую неделю я был героем телевизионных репортажей и газетных полос.
Мои книги, лежавшие годами в магазинах «Русское слово», «Знания» и «Светоч» мёртвым грузом, были мгновенно распроданы. Издатели из Москвы и Санкт-Петербурга  вычислили меня по Интернету и заключили несколько солидных договоров на новые проекты, перечислив по электронной почте авансы.
Через неделю я выступил на продолжении отчётно-перевыборного собрания с разоблачительной речью.
Разоблачал я себя.
- Дорогие братья-писатели! – сказал я. – Четыре года  был я председателем Ревкома, то есть Ревизионной комиссии.
Каюсь,  ничего я не делал. Мне было стыдно контролировать деятельность избранных вами честных и порядочных людей, которыми являются М.К. и К.М. Которые в ущерб своему творчеству, отрывая драгоценное время от создания,  может быть, бессмертных и нетленных произведений, помогали вам отмечать юбилеи, получать льготные путёвки, пособия и гранты…
Приношу им свои глубочайшие извинения!
Всё, что я говорил неделю назад, это выдумка чистейшей воды, и озвучена была она  с единственной целью, чтобы вы поняли, наконец, что никакой Ревком нам не нужен и освободили бы меня от занимаемой фискальной должности.
Предлагаю тайное голосование заменить явным, то есть открытым.
- Кто за то, чтобы освободить председателя Ревкома  и вообще ликвидировать Ревизионную комиссию? 
Так.
А кто за то, чтобы переизбрать М.К. и К.М. на новый срок?
Тоже единогласно.
Вот и отлично,  вот и хорошо!

Июнь  2ОО8г.
 

    
               
              ЗА НОВУЮ ЖИЗНЬ!    

Много лет проработал Иван Степанович Жигунов в газете «Балобановская правда», верой и правдой служа тоталитарному коммунистическому режиму, ведущему в светлое будущее как весь советский народ, так и жителей райцентра Балобаново.
Корректор, специальный корреспондент, зав сельхоз, а потом и зав промышленным отделом, и наконец, заместитель главного редактора  –так значилось в его трудовой книжке.
С отличием окончил он филфак пединститута и высшую партийную школу, после чего, естественно, стал парторгом в газете.
Метод социалистического реализма, народность, партийность. Моральный кодекс строителя коммунизма, устав коммунистической партии – вот ориентиры, которыми он руководствовался в промежутках между работой  съездов и пленумов ЦК, колеблясь в своих убеждениях согласно принятым партийным  документам.
И вдруг – бац, прозрел!
Понял, что партия  коммунистов – это группа людей, которая заботится исключительно о своих интересах и материальном благополучии, прикрываясь популистской фразеологией, а на самом деле на нужды и  интересы народа им плевать.
Прозрел – и увидел, что работники райкома партии живут в благоустроенных квартирах, а население района, контингент, так сказать, электорат – в бараках или избушках-развалюшках.
Что первые покупают продукты питания в спецбуфете при райкоме по низким государственным ценам,  а вторые – в раймаге, по высоким ценам, в основном, из- под прилавка, по блату, или отстояв огромную очередь.
Что центральные газеты и районка из года в год врали, мол, нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. В то время, как на так называемых стройках коммунизма работали в основном заключённые, получившие различные сроки лишения свободы по сфабрикованным «делам» -  как враги народа…
Прозрел, когда Центральный Комитет объявил, что партия наконец-то может стать партией с человеческим лицом и поэтому должна осудить  все злодеяния, учинённые  коммунистами ранее – расстрел царя и членов царской семьи, уничтожение дворянства, священнослужителей, казачества, интел-лигенции, крестьянства…
 Встали у Ивана Степановича дыбом на голове остатки волос, да что же это такое творилось и творится вокруг, подумал он, и перевернулись в голове  у него мозги – и стал он в одночасье антикоммунистом, единственным в районе.
И вышел он на единоличную демонстрацию к памятнику Ленину перед зданием райкома партии, и устроил первый несанкционированный митинг, и произнёс пламенную речь перед мгновенно собравшейся толпой.
Накипело.
- Дорогие мои односельчане! – воскликнул он, - посмотрите внимательно на этот памятник вождю, так сказать, мирового пролетариата, призывавшему нас к счастливой жизни, а на самом деле год за годом уничтожавшему  русский народ по указанию иностранных банкиров, от которых  на эти цели получал он регулярно большие деньги.
Это он дал указание убить царя и уничтожить всю царскую фамилию и дворянство  как класс.
 Это он дал команду разграбить церкви и снести их с лица земли, объявив религию опиумом для народа.
Это он организовал братоубийственную гражданскую войну, натравив народ друг против друга.
Всё злодеяния документально подтверждены.
Вот что наделал с нашей страной Россией, разорив её, этот дьявол во плоти, поставивший себе памятники в каждом городе и селе и рассеявший своё ядовитое семя  взаимной лжи, ненависти и уничтожения.
Поэтому по примеру  московских товарищей я публично выхожу из партии коммунистов! – заявил Иван Степанович, – и сжигаю свой партийный билет у подножия  идолища кровавого.
И достал он из нагрудного кармана пиджака красную книжицу, и поднял над головой, и, чиркнув зажигалкой, поднёс пламя к напечатанному на корочке профилю вождя.
- Во,  даёт! – зашумела   толпа.
- И я призываю вас, дорогие сограждане, - закричал возбуждённый Иван Степанович, - снести с лица земли эту статую, напоминающую нам о страшных годах репрессий и геноцида!
И, бросив на землю чёрный остаток сожжённого партбилета, взял он в обожжённые пальцы протянутую кем-то из толпы верёвку, смастерил на её конце петлю и, накинув на голову статуе, призвал:
- Потянем! Дружнее!
Разгорячённых зрителей не пришлось долго упрашивать.
 С десяток мужиков и парней ухватились за верёвку, потянули – и гипсовая голова вождя мирового пролетариата слетела с плеч, обнажив железный штырь, на котором держалась.

На  этом историческое событие в селе Балобаново завершилось.
Власть переменилась.
Восторжествовала демократия, гласность, свобода слова и дела.

Каково же было удивление Ивана Степановича Жигунова, когда он увидел, что растерявшиеся, было, коммунисты вдруг объявили себя демократами, безбожники стали верующими. Бывший первый секретарь райкома стал главой района, второй секретарь стал председателем законодательного собрания местного самоуправления, а третий – генеральным директором Балобановского коммерческого банка «Изумруд»

Редактор же газеты, коммуняка проклятый, дерьмократ новоявленный, переименовал  «Балобановскую правду» в «Балобановские вести» и на летучке торжественно объявил:
- Уважаемый Иван Степанович! Ты славно потрудился в нашей газете на благо светлого будущего. К сожалению, коммунистические идеалы не оправдали себя и привели нашу многострадальную страну к полному экономическому краху. Теперь для торжества демократии нужны новые молодые силы. Новые кадры. И они есть! Поэтому мы всем трудовым коллективом отправляем тебя на пенсию по старости, на заслуженный, так сказать, отдых!
Да, время неумолимо, дорогие господа-товарищи, движется вперёд. Новое идёт на смену старому, отжившему. Диалектических законов развития общества никто не отменял. Единство и борьба противоположностей!
Закон отрицания отрицанием. А посему прими от нас, Иван, вот эти электронные часы, пусть они напоминают тебе о годах, проведённых вместе!

Погоревал Иван Степанович, а делать нечего, на пенсию не проживёшь.
И задумал издавать он альтернативную газету «За новую жизнь», призванную защищать интересы трудового народа от чиновничьего произвола
Первый номер еженедельной газеты сразу же чётко обозначил и обнажил все районные проблемы.
Отремонтировать устаревшую котельную. Зима не за горами.
Возобновить работу бани и прачечной – людям негде помыться!
Сохранить  рабочие места на кирпичном заводе, не дать  подвести его под банкротство.
Заасфальтировать, наконец, дороги в райцентре!
Улучшить работу Дома культуры и районной больницы.
И – самое главное – выявить, куда уходят деньги, отпущенные на все эти нужды?
«Что делать? С чего начать? - Гласили заголовки на первой полосе, -.
А с того, что нужно срочно переизбрать главу районной администрации!

Заведующая отделом «Роспечати», кстати сказать, жена главы района, с лукавой улыбкой на губах любезно согласилась организовать подписку и распространение нового еженедельника, если с каждого номера Иван Степанович будет выделять ей 25 % выручки в конверте, помимо официально перечисленной по договору суммы.

Возмущённый постановкой вопроса, редактор пригрозил ей судебным разбирательством с подробным освещением в печати и в расстроенных  чувствах пошёл разносить газету по дворам.
Смеркалось.
 Пока обошёл деревню, стемнело.
На обратном пути, уже около самого дома, встретили его два незнакомца.
-Новой жизни захотел? – спросил один из них и выдвинул из рукава  огромный гаечный ключ.
- Что вы, что вы, ребята? Не шутите, дайте пройти! – сказал Иван Степанович.
- Какие могут быть шутки? – спросил второй и сильно толкнул редактора в грудь.
Первый размахнулся и сильно ударил его ключом по голове, а второй наклонившись, пнул его, уже упавшего, в челюсть.

Громко залаяли собаки, и на крыльцо выбежала жена Ивана Степановича.

Трое суток не приходил в сознание наш редактор.
На четвёртые сутки  разрешили мне его навестить.
- Как дела, Степаныч? – спросил я.
- Да ничего, - сказал он, - оклемаюсь помаленьку, да снова - за дело!
Лежал он, постанывая, с перебинтованной головой, под капельницей, в отдельной маленькой палате райбольницы, напротив здания бывшего райкома партии, ныне администрации.

Я сидел у кровати и смотрел в окно.
В окне был виден памятник Ленину с приставленной к нему высокой лестницей, на вершине которой стоял человек в заляпанном известью комбинезоне и пытался надеть на железный штырь гипсовую голову вождя мирового пролетариата.

Январь 2ОО8г.

       РАБОТА НАД ОШИБКАМИ               

«Работа над ошибками» - так я решил называть автобиографический роман.

- Минёр может ошибиться в жизни только один раз, - любил повторять мой дедушка, инвалид Великой Отечественной войны.
- Поэт может ошибаться постоянно. По существу,  вся его жизнь – это цепь взаимосвязанных ошибок, - в каждой главе будет повторять мой прототип.
- Самая большая наша ошибка в том, что ты вообще появился на свет, нам в наказание, - будут повторять родители моего прототипа, пока Бог не призовёт их на Высший суд.

Но как бы там ни было, появился я на белый свет – и началось!
Первая любовь – Вера-Верочка.
Первая ошибка и первые стихи:
«Я люблю тебя до слёз!
А ты любишь? Вот вопрос»

Ошибся, но издал первую книгу стихов.

Вторая Любовь – Надя-Наденька.
Снова ошибся, но издал вторую книгу стихов.

Третья любовь – Люба-Любушка.
 Ошибка закончилась женитьбой.
Жена не терпела  стихов. Она внимательно читала мои изданные книги и по каждому стихотворению учиняла мне допрос с пристрастием и последующим расследованием.
«Я люблю тебя до слёз!» - Кого это ты любил? И сейчас, наверное, любишь, а меня обманываешь! – восклицала она и начинала рыдать.
- Да никого я кроме тебя, моя хорошая, моя любимая, моя ласковая, моя нежная, не люблю, - шептал я ей на ушко, вытирая сладкие слёзы. – Люблю Любовь!
- Так докажи! – шептала она.

И в результате моих доказательств появились на свет два очаровательных близнеца – Коля и Толя.
После чего последовало очередное выяснение отношений, и стало ясно, что третья моя любовь закончилась.
Да, в Веру я потерял веру, на Надежду потерял надежду, а Любу разлюбил.
И перешёл на прозу.
Бракоразводный процесс зафиксировал мою третью ошибку. Дети и всё имущество – квартира, дача, машина – родительское наследство - достались жене. И  остался я  один-одинёшенек, без средств к существованию. Фактически, на улице.
И сказал я сам себе: - Нет, так дальше продолжаться не может!
И пошёл в банк «Авангард», и взял кредит, и купил себе однокомнатную квартиру, и устроился в «Авангард» кассиром, и поступил на экономическое отделение Абаканского
Универа по специальности «Банковское дело», и стал, скажу без ложной скромности, в финансовых вопросах специалистом высшего класса.

Если минёр может ошибиться лишь раз, подорваться и разлететься на клочки, то банкир  может ошибаться, сколько угодно и - оставаться целым и невредимым.

Пришло время расплачиваться по взятому кредиту.
Вызывает меня Генеральный директор «Авангарда» и говорит:
-Александр Иванович! У вас есть две прекрасные возможности сесть в тюрьму. Одна – раньше, за непогашение кредита, другая – позже. Выбирайте, раньше или позже?
- Конечно, позже, говорю я, - но поясните, в чём дело?
- А дело в том, что наш коммерческий банк, как вы, очевидно, уже давно догадываетесь, на грани банкротства, извините за невольный каламбур.
Цели, поставленные перед ним, выполнены, сроки соблюдены. Я удаляюсь, как говорится, в далёкие палестины. А вы остаётесь банкротить банк в качестве Внешнего управляющего. Применяйте всё, чему  вас там, в Универе, выучили.
Выкрутитесь – свобода. Не выкрутитесь – тюрьма.
- Что ж, попытаюсь выкрутиться, - согласился я.
И стал Внешним управляющим.
Да каким!
Не буду объяснять неискушённому читателю схему банкротства. Скажу только, что в конечном результате и пострадавшие, было, вкладчики остались не обиженными, с долгосрочными ценными бумагами на руках, и я – в солнечной Италии, в гостеприимной Барселоне, с достаточным стартовым капиталом на счету.
Квартира – в центре города, рядом со знаменитым красивейшим собором  «Саграда фамилиа» величайшего архитектора Гауди, к сожалению, так нелепо попавшего под трамвай. Под четырёхкомнатными апартаментами – гараж с автоматической дверью. Въезжаешь, ставишь Мерседес и в лифте поднимаешься прямо к себе в  гостиную, проходишь через кухню и спальню в зимне-летний сад, со спутниковой антенной, тарелкой,  стоящей среди роз, включаешь многоканальный телевизор, устраиваешься поудобнее на диване и ты – в России, никакой изоляции от родного языка и от событий на родине.
Посмотрел новости, надиктовал на компьютер очередную главу романа «Работа над ошибками», конечно же, ошибками, в основном,  чужими, распечатал на русском, испанском и английском – и спать!
Завтра же новые страницы романа попадут по электронной почте к издателям трёх стран. Да,  читатели уже заинтересованы и ждут продолжения.

А утром – выпил китайского чая Пу Эр или кофе Арабика, сел в Мерседес – и на работу, в офис.
Бизнес – важнее всего!
Схема «Купи – отремонтируй – продай или сдай в аренду» действует безотказно.

Таким образом стал я владельцем ресторана «Христофор Колумб» около морского вокзала, рядом с памятником великому мореплавателю, глядящему в бескрайние просторы Средиземного моря.
Таким же образом стал я и владельцем оперного театра, где сам Муссолини когда-то выступал с зажигательной речью. Отремонтировал и сдал в аренду.
Но – самое главное - открыл банк, под названием «Золотая песета», чтобы развивать испано-русские финансовые связи…
И задумался.
Вспомнил я и про свои  ошибки и решил их исправить, сгладить, так сказать. шрамы и рубцы, оставленные Верой, Надеждой и Любовью в моей душе
И пригласил их на постоянное место жительство в Барселону.
И они согласились!

В одном самолёте, чартерным рейсом, воскресным солнечным днём  8 марта, прилетели три женщины, которых я любил, а с ними сыновья мои, близнецы, как две капли воды на меня похожие – Коля и Толя.
Я сам встретил их в аэропорту, сам на Мерседесе отвёз в ресторан «Христофор Колумб», покружив по городу и вдоль Средиземного моря под восторженные ахи и охи…
В ресторане нас ждал праздничный стол.
- Дорогие мои красавицы! – обратился я к виновницам торжества. - Давайте поднимем эти звонкие бокалы с неповторимым  вином «Коррида».
Много лет назад замечательная женщина Клара Цеткинд объявила 8 Марта международным женским днём. От всей души поздравляю вас с праздником весны, который совпал по календарю с Прощёным воскресеньем. В этот день мы все должны простить друг другу всё-всё-всё! Кто старое помянет, тому, как  говорится, глаз вон. Так что с этой минуты – никаких обид!
Я вас люблю, хочу, чтобы вы  ощутили это и начали рядом со мною новую жизнь.

Поэтому.
Дарю я тебе, Вера, оперный театр. Владей и пой, как когда-то в Абаканске. Ты ведь мечтала стать оперной дивой. И пусть все поют под твою дудку.
Тебе, Надя, дарю я ресторан, в котором мы сейчас находимся. Помню, как ты любила вкусно сготовить и вкусно поесть. Тебе здесь и карты в руки.
Тебя, Люба, прошу  принять банк «Золотая песета», ты ведь всегда любила деньги и знала, что с ними делать.
Вас же, дорогие мои сыновья, хочу определить я в мореходное училище, чтобы вы стали отважными  знаменитыми мореплавателями и повидали весь белый свет.
А я буду с вашей и с Божьей помощью  продолжать, пока хватит сил, роман «Работа над ошибками». Ведь что, в конце концов, остаётся от человека? То, что он сказал, или написал.
Есть возражения?
Возражений не было.
И выпили мы замечательного вина «Коррида».
И обнялись .
И расцеловались.

И стали жить-поживать, добра наживать.
Так до сих пор и живём -  в дружбе и в согласии.

Март 2ОО8г.


              Я, ГЛАВНЫЙ АГЕНТ               

Я его пиарил, как мог.
И когда новый Абаканский губернатор победил на выборах, назначил он меня Главным агентом по культуре и сказал:
- Действуй, Миша!

И я начал действовать.
Прежде всего я вызвал к себе на ковёр в администрацию всех подчинённых мне агентов. 4О человек, и произнёс тронную речь.
- Дорогие друзья! – сказал я. - Позвольте мне вас так называть, поскольку мы не враги и никогда, надеюсь, ими не станем.
Не бойтесь меня. Все вы достались мне в наследство от команды старого губернатора, от его Управления Культуры, что, замечу вам, звучало неверно. Верней было бы Управление Культурой, но дело не в этом. Потому что нет уже Управления, а есть Агентство. Нет начальника Управления, а есть Главный агент Михаил Михайлович Стрелецкий, то есть я, и есть вы – мои агенты, мои стрельцы, позвольте мне вас так называть. И утро стрелецкой казни, изображённой на картине нашего великого земляка Василия Ивановича Сурикова, юбилей которого все мы с таким размахом недавно отмечали, я вам устраивать не собираюсь.
Более того, хочу Маргариту Петровну Хмель, как бывшего начальника Управления поблагодарить от всего сердца за большую проделанную работу и сказать, что вы, уважаемая Маргарита Петровна, не только замечательный организатор, но и прекрасная поэтесса, книгу которой «Люблю любовь» я недавно с большим восторгом прочитал.

- Я не поэтесса! Я поэт, - воскликнула Маргарита Петровна, - Цветаева – поэт. Ахматова – поэт. И я – поэт!
- Хорошо, хорошо! Вы поэт, и я вас прошу остаться в моём агентстве, в  моей команде  в должности поэта и консультанта, ведь у вас наработан большой опыт, не так  ли? Ну, как, согласны?
- Ха-ха! Согласна ли я? Да я об этом и мечтать не смела…
- Ну, вот и ладненько.
А теперь я обращаюсь ко всем. Служите мне  верой и правдой. И всё будет хорошо. Со временем мы реформируем Агентство в Министерство Культуры, я стану министром, а все вы получите портфели Заведующих  кабинетов министерства.
Но это дело будущего.
Сейчас же мы должны провести смотр наших подразделений – театров, дворцов культуры, клубов, библиотек… Что ещё  не приватизировано – приватизировать. Что ещё не акционировано – акционировать, а что не поддаётся реформированию – оставить в ведении государства.
Все жители нашей необъятной Абаканской области должны быть охвачены культурным движением. Все должны знать нас в лицо! Поэтому мы, носители культуры,  начинаем акцию «Абаканск – кочующая столица культуры».
Конец оседлой жизни!
С этой минуты все мы – кочевники!
И наша акция прошла блестяще.
Я дал каждому агенту по автобусу «Икарус». И 4О «Икарусов» с актёрами, художниками, корреспондентами, танцорами, певцами, музыкантами, композиторами, поэтами 4О дней  кочевали по городам и районным центрам области.
Мы не только освоили 4О миллионов рублей, но и подружились.
Мы  прославились не только в области но и далеко за её пределами.

Маргарита Петровна была на высоте. Собственно, это она, чтобы завоевать моё доверие, безукоризненно провела кочевников от старта до финиша, и во всех местах звучал её вдохновенный, грудной, из самой глубины души, голос:
- Люблю любовь в начале мая!
        И если только захочу,
        Рекой резвяся и играя,
        Любые горы сворочу!

В заключение участники акции устроили в Культурно-историческом центре, на Стрелке, грандиозное шоу под названием «Великое кочевье»
Специально для этого я пригласил из Америки всемирно известного художника Шемякина, кстати, тоже Михаила Михайловича.
По его уникальным эскизам к балету «Щелкунчик» каждому кочевнику были изготовлены эксклюзивные костюмы и карнавальные маски.
Стены КИЦа были увешаны яркими картинами.
В таинственном полумраке горели тысячи свечей, играла сказочная музыка.
Я в костюме короля, Маргарита в костюме королевы, и Михаил Михайлович Шемякин в костюме Щелкунчика, окружённые толпой восторженных почитателей, поднимались по лестнице, ведущей куда-то вверх, где были накрыты белоснежные фуршетные столы – с хрустальными бокалами, наполненными излучающим солнце вином.
Все вокруг кланялись нам – и каждый получал в награду конверт с конвертируемой валютой, не облагаемой налогами.
Маргарита же  получила от меня Золотой знак почётного жителя прекрасного нашего сибирского города Абаканска и диплом Заслуженного работника культуры.

Энергетика была обалденной!
Стоял хрустальный звон…
Все пили весёлое вино победы, танцевали, а потом пели хором сочинённый в честь меня гимн – музыка народная, слова поэта, моей фаворитки Маргариты Хмель:
   «Михаил Михайлович Стрелецкий –
     Парень, полный силы молодецкой.
      Он, как воздух, нам необходим.
       С ним мы бескультурье победим!»

Жаль, губернатора не было с нами.
В это время он присутствовал в Москве на инаугурации нового президента.

2ОО8г.

                ДЕНЬ ГЕРОЕВ               

- А почему бы вам, Леночка, не выйти за меня замуж? – полушутя спросил Николай Колосов, председатель Союза композиторов-песенников, Елену Гриль, солистку группы «Гармошка».
- Сначала по кочану, а потом по кочерыжке! – полушутя ответила Леночка.
- Как это понимать?
- А так и понимать, что решила я остаться старой девой, пока в правой руке не окажется у меня ключ от собственной квартиры, а в левой – ключ от собственной машины.

Вот уже два часа ехали они из Абаканска в Ячинск, чтобы дать концерт в честь ветерана войны и труда Сергея Михайловича Прокопенко, который спустя 62 года после окончания войны стал полным кавалером ордена Славы, по поводу чего в газете «Абаканский рабочий» появилась статья «Награда нашла героя»
Агентство по культуре выделило деньги на концерт Союзу композиторов-песенников, и Николай с Еленой отправились в путь на казённом «Собольке»
Шофёр ругал то декабрьскую гололедицу, то абаканскую администрацию.
- Не могли дождаться потепления!
- Что ты, - возражал Николай, - конец года, остаток  командировочных денег надо истратить, иначе на будущий срежут. И ветерану 87 лет, возраст солидный, до потепления может не дотянуть.
- Да мне-то что, - соглашался шофёр, - это я так, покрышки шипованные, доедем.

Слава Богу, доехали без происшествий.
Всё воскресенье. 9 декабря, объявленное по всей стране Днём героев,
ветеран войны и труда Сергей Михайлович Прокопенко был бодр и весел.
С улыбкой на изборождённом морщинами лице принял он награду из рук главы Ячинского  района, поблагодарил, вспомнил, как обеспечивал бесперебойную телефонную связь под шквальным артиллерийским огнём противника.
Прослезился.
Глава района и его секретарша медленно, под руки, проводили орденоносца со сцены, усадили на первом ряду, среди почётных гостей – и концерт Елены Гриль и Николая Колосова начался.
Длился концерт ни много ни мало – полтора часа и закончился новой песней «Потеряла милая колечко»
- Потеряла милая колечко,
Год назад подаренное мной,–
           пел Николай, -
И заныло девичье сердечко:
«Что мне делать? Подскажи, родной!» -
             подхватывала Елена,-
И потом продолжали вдвоём:
- Где колечко с камушком весенним?
Где былая в сердце благодать?
Ходим-бродим мы вдоль Енисея,
Ищем – и не можем отыскать…
Неужели вправду у причала
Нам с тобой расстаться суждено?-
         сокрушалась она.-
Ты зачем колечко потеряла?
Знала ведь – волшебное оно! –
упрекал он.

Между каждым куплетом – дважды звучал припев:
- Ах, болит сердечко,
Ах, горит лицо.
От крыльца к крылечку
Катится кольцо…

Леночка была, в ударе.
Она то плавно передвигалась по сцене, то приплясывала, то прихлопывала, то кружилась…Полупрозрачное голубое платье на ней переливалось, сверкая многоцветными стразами, как снежинками, взволнованный голос звучал, как серебряный колокольчик.
Жители Ячинска, заполнившие празднично украшенный к новому году зал,
не скрывали своего сочувствия, и когда Николай как можно шире растянул баян и воскликнул: - А теперь – все вместе! –  подхватили мелодию, встали и громко, с воодушевлением, несколько раз повторили припев…
Всем было жалко девушку, потерявшую колечко, и все надеялись, что колечко найдётся и влюблённые обретут утраченное счастье.
Ещё не смолкли аплодисменты, а на сцену уже поднялся, нет, вбежал Председатель совета директоров градообразующего Ячинского глинозёмного комбината Олег Примеров, молодой, холостой, и сказал, нет, с воодушевлением произнёс:
- Дорогие друзья, участники исторического праздника!
 Дорогой наш ветеран Сергей Михайлович!
 Я вместе с вами до глубины души потрясён певческим даром и красотой замечательной исполнительницы народных песен под баян Елены Гриль!
Недаром в народе говорят: «Кто-то теряет, а кто-то находит!»
Так разрешите мне от вашего имени и от себя лично поздравить певицу с успехом и вручить ей в честь праздника ключи от квартиры в только что сданном нашем 15-ти этажном доме и ключи от новенького автомобиля «Тойота-корола», японской фирмы, с которой у нас намечается перспективное сотрудничество.

И вложил он сверкающие ключи в правую и в левую ладони потерявшей дар речи певицы, и прошептал ей на ушко:
- А почему бы вам, Леночка не выйти за меня замуж? Это я говорю вполне серьёзно.

И обнял её у всех на виду Олег Примеров, и поцеловал три раза по русскому обычаю в обе загоревшиеся волшебным огнём, запылавшие на весь зал девичьи щёки…

Декабрь 2ОО7г

            ИТОГИ ПЕРЕСТРОЙКИ               
               
Сначала я стал известным журналистом, а потом уже вынужден был стать небезызвестным писателем.
Случилось это в эпоху перестройки, когда тоталитарный коммунистический режим в стране рухнул и  в обществе начались демократические изменения и реформы. Когда по всем городам России стали не назначать, а выбирать губернаторов и мэров, хотя ни губерний, ни мэрий официально никто до сих пор  не утвердил.
Так наш прекрасный сибирский город Абаканск и остался областным центром, хотя есть у нас и губернатор, и мэр.

Первые выборы, надо сказать, всех перессорили и разбили по враждующим группировкам, использующим мешки компромата и горы чёрного пиара. В ход шли любые средства, Предвыборные технологии не считались с человеческими жертвами и потерями.
Журналисты были востребованы, как никогда. Перья ломались только так…И когда я сочинил по специальному социальному заказу две басни – «Похотливый козёл» и «Вонючий боров» - и опубликовал их в газете «Вечерний Абаканск», где тогда работал, в СМИ, средствах массовой информации, поднялся невообразимый шум.
Все группировки опознали в козле и в борове своих кандидатов.
Тираж нашей газеты подскочил. А меня тут же вызвали на бюро обкома Коммунистической партии, членом которой я ещё состоял, и устроили в буквальном смысле допрос с пристрастием.
- Признайся, кого ты имел в виду? Уж не нашего ли секретаря товарища Зубенко?
А быть может, товарища Плучека? Не скрывай, дедушка Крылов,  баснописец ты наш хренов! – требовал председатель бюро.
- Да как у вас рука поднялась своими грязными намёками порочить светлые образы наших лучших из лучших, кристальной честности товарищей? Назовите конкретно, кого вы имели в виду? – вопрошал его заместитель.
- Да никого я не имел в виду, - нехотя оправдывался я. – Образы в любых баснях обобщённые, и написал я эти басни из эстетических, а не из политических соображений, чтобы каждый из нас заглянул к себе в душу и стал хоть немного лучше, чем есть на самом деле.
- Выходит, мы все плохие, а один он хороший! – в гневе воскликнула член бюро Полина Моисеевна Моськина. – Не место таким, как он, в нашей партии, которая в сложную эпоху перестройки решила стать наконец-то партией с человеческим лицом!
А тут – какой-то козёл и боров… По моему, вам, товарищ Образцов, нужно в одиночестве продумать свою вредную для нас позицию. Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы исключить Образцова Илью Михайловича, прошу поднять руки! Так, единогласно.
Партийный билет – на стол! – закричала Полина Моисеевна
- Да пожалуйста, - с улыбкой невинной жертвы согласился я. – Я сам уже давно подумывал о выходе из ваших стройных рядов! –
Положил на стол билет члена КПСС и направился к себе, в редакцию «Вечернего Абаканска»
Там меня уже заждались едино-мышленники. журналисты-газетчики.
- Поздравляем беспартийного коллегу! Наслышаны! – сказал редактор и разлил всем присутствующим в пластмассовые стаканчики «по махонькой», потом ещё по одной…Так что  пришлось посылать гонца, как говорится, за бутылочкой винца.
Я был героем дня, и застолье продолжалось допоздна.

Домой возвращался по темноте.
В темноте вошёл в подъезд. В темноте поднялся на второй этаж, бормоча песенку Окуджавы - «Надо б лампочку повесить, денег всё не соберём!» В темноте нащупал в кармане ключ и стал открывать входную дверь своей старенькой однокомнатной хрущёбы

И тут на меня напали.
Их было двое. Один ударил меня чем-то тяжёлым, металлическим,  наверное, кастетом, прямо в челюсть, и сказал:
 - Это тебе за козла!
И я упал на пол.
Другой незнакомец пнул меня, лежачего, по голове  тяжёлым ботинком  и сказал:      
- Это тебе за борова!

Не знаю, что со мною было бы дальше, наверное, отправился бы в мир иной, но тут соседка открыла свою дверь, и из-за неё брызнул ослепительный поток света.
- Что здесь происходит? – спросила она.

Двое ринулись наутёк.
А я потерял сознание.

Очнулся  в больнице. Голова забинтована.  Болит. Раздробленная челюсть стянута стальными проволочками. Ни слова сказать. А между проволочками просунута полиэтиленовая трубочка.
И сидит около кровати моя любимая, ненаглядная, дорогая жена Светлана. Улыбается она и говорит мне:
- Очнулся? Ну, наконец-то! Давай покушаем! Хоть и через трубочку, а есть надо, я  вот тебе куриного бульона в термосе принесла!

И что бы я делал, не знаю, если бы не Светлана?
Она меня и через трубочку кормила, а потом и  из ложечки… И переворачивала с боку на бок, .чтобы пролежней не было… И горшки  выносила… В общем, на ноги поставила.
Две жены покинули меня из-за моего нервного неуживчивого характера, а она – ничего, терпит.  «Потому что люблю тебя!» - говорит.
И я ей верю, потому что тоже люблю.
Лежу на больничной койке – и стихи про неё сочиняю:
         «Люблю жену свою Светлану.
           Она – богиня! Я – атлант,
          Её хвалить не перестану
          За красоту и за талант,
         Талант и нужной быть, и доброй…
          Вот почему всегда я бодрый!»
А когда пришло время выписываться из челюстно-лицевой травматологии, к великому удивлению обнаружил я, что накопилось у меня стихов на целую книгу.
- Небывалый случай! - сказал мой редактор, - чтобы поэт написал целую книгу не про любовницу, а про жену!  В набор! -
Сказал - и уже через неделю книга была издана тиражом ЗОО экземпляров и мгновенно принесла мне широкую известность в узких литературных кругах.
Председатель Союза сибирских писателей Михаил Стрельцов тут же предложил мне стать членом Союза писателей.
И я стал им!

Мэр нашего прекрасного сибирского города Абаканска., впервые избранный демократическим методом, большинством голосов, пригласил меня к себе в кабинет, созвал всех своих заместителей и помощников и сказал:
- Дорогой Илья Михайлович! Огромное вам спасибо! Вы оказали мне бесценную помощь на выборах публикацией басен «Похотливый козёл» и «Вонючий боров».
Весь электорат опознал в этих обобщённых классических образах, отражённых, как в зеркале, моих конкурентов, и вполне заслуженно проголосовал не за них, а за меня!
По этому случаю вручаю подписанный мною диплом о присвоении вам звания «Почётный житель города Абаканска» со всеми вытекающими отсюда льготными последствиями.
Вот вам ключи от новой трёхкомнатной квартиры.
Вот ключи от персонального автомобиля «Тойота».
А вот это - пластиковая карта банка «Кедровый орешек», с которой вы можете ежемесячно снимать необходимую сумму для выживания в наше непростое и трудное время..
Таким образом, я просто вынужден был расстаться с политизированной журналистикой, подать заявление об уходе из газеты и как член Союза писателей засесть  за роман  под названием  «Перестройка».

Роман получился многоплановым, всеобъемлющим, злободневным. Я подробно, со знанием дела, осветил  все предпосылки неизбежного обновления жизни в многострадальной России. Создал выпуклые, незабываемые образы наших современников, борцов за светлое будущее против тёмного прошлого. И,  конечно же, не случайно многие прототипы узнали себя в изображённых персонажах.
Даже товарищ Зубенко, прочитав роман, позвонил мне и сказал:
- Молодец, Илья. Так держать!
Даже товарищ Плучек:
- Ну, ты, Михалыч, и выдал на гора стране угля… Всё, как надо. Всё в духе времени!
Даже Полина Моисеевна Моськина, встретившись мне однажды в коридорах власти, засмущавшись, сказала:
- Спасибо вам, Илья Михайлович, от всей души спасибо! Своим романом вы открыли мне глаза на многие происходившие события и заставили взглянуть на себя как бы со стороны…Извините меня. Погорячилась я тогда. И предлагаю вам восстановить своё членство в Коммунистической партии. Возвращайтесь, не пожалеете!

А я принимаю от всех заслуженные комплименты и про себя усмехаюсь – ну, нет уж, назад дорог нет, только вперёд!
И сажусь с любимой женою своей Светланой в новенькую «Тойоту», она – за рулём, я – рядышком, и мчимся мы к себе на дачу, в посёлок имени 13-ти  борцов, где на втором этаже стоит на рабочем столе мой персональный компьютер и ждёт, когда же я продолжу новый роман под названием «Подведение итогов».
И вдохновляюсь я мысленным общением  с музой, и печатаю очередную нетленную главу,  печатаю до  тех пор,  пока  любимая,  добрая  и заботливая  Светлана  не позовёт меня к обеденному столу:
- Спускайся на землю, борец ты мой ненаглядный! Кушать подано, проголодался, небось?

Февраль 2ОО9г.















                СОДЕРЖАНИЕ:

ЧЕХОВСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ……………….5
ДЖАЗ НАД АБАКАНСКОМ……………..12
КАМНИ В ПОЧКАХ………………………19
Я ЖИЛ В РАЮ…………………………….29
Ч.П………………………………………….37
ЦЫГАНКА АЗА……………………………42
ТЯЖЁЛЫЙ ВЗЛЯД………………………..46
ТРИ И ОДНА НОЧЬ………………………49
СМЕНА ПОЛЮСОВ………………………52
ТВОРЧЕСКИЙ ДЕНЬ……………………..59
КОНТРОЛЬНЫЙ ЗВОНОК В ГОЛОВУ…65
БАРОН ВРУНГЕЛЬ……………………….70
КУБИК РУБИКА…………………….….…80
ВИРТУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ…………….…87
НО ПАСАРАН!.............................................93
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РЕВКОМА……………98
ЗА НОВУЮ ЖЗНЬ……………………….104
РАБОТА НАД ОШИБКАМИ....................112
Я, ГЛАВНЫЙ АГЕНТ……………………120
ДЕНЬ ГЕРОЕВ…………………………….......…125
ИТОГИ ПЕРЕСТРОЙКИ………..............130

Н.ЕРЁМИН М.ДУДИН.А.НИКАНОРКИН на фото А,П,НИКОЛАЕВА Ялта, Апрель 1990 года