Объятия в кровавых лепестках

Когда гроза пробудит небо,
Когда польют на нас дожди,
Когда мы отдадимся страсти или гневу,
То никого на свете не вини.

Не осуждай фарфоровых безликих,
Не говори о серой массе,
Ведь сам скрываешь свои бзики,
Когда стоишь с усталостью на кассе.

Когда пробить продуктов нужно кучу,
А кто-то мелочь высчитать не может,
Ещё и с кадрами текучка,
Считай, ты оказался брошен.

Без права на ошибку как в рулетке,
Когда патронами заполнен барабан,
Когда как птица, запертая в клетке,
Летишь за кормом, корм – обман.

Я предпочёл бы выстрел из двустволки,
Ведь так нет шанса промахнуться,
И смерть навряд ли будет долгой,
После такого с телом часто расстаются.

Все повторяют путь известных музыкантов:
В себя стреляют словно Курт Кобейн,
Пытаются повиснуть на гирлянде,
А может, пьют таблетки будто Винсент Крейн.

Сегодня прыгают под едущий состав,
Решат, что завтра выпрыгнут с балкона,
Но выбирался кто-то, под колёса поезда попав?
Их отскребать начнут с соседнего перрона.

У каждого – на то своя причина,
Кого-то бросил парень, кого-то изнасиловал сосед,
Кому-то надоела дедовщина
И сил терпеть такое больше нет.

А кто-то просто выбился из сил,
Долги вернуть пытаясь сразу всем,
А кто-то друга подсадил на кодеин,
Один вопрос, а, собственное, зачем?

К чему тянуть на дно других,
Когда ты сам со дна стучишься,
Зачем кричать, что нет родных,
Ведь в их родстве ты несомненно усомнишься.

Зачем твердить, что будешь рядом,
Когда пакуешь обувь в вещмешок,
Зачем людей толкаешь прыгнуть на гранату,
Когда ей закрыть собою не готов?

Зачем ты просыпаешься под вечер,
Зачем пьёшь кофе и таблетки,
Зачем твердишь: “До скорой встречи”,
Когда уже стоишь на табуретке?

Твоя квартира – царство из бутылок,
Шприцы – слились в железный трон,
Ты прострелил себе затылок;
Таких, как ты – не сотня и не миллион.

Таких десятки миллионов,
И все хватаются в припадке за ружьё;
Сдувает ветер замки из картона,
Как волк у поросят сносил жильё.

Но, сказки сказками останутся на век,
А нам ещё решать проблемы,
Одна из них – живущий человек,
Который ничего ещё не сделал.

Который ничего и сделать не способен,
Который просто циклится на всём,
Теряет разум лишь при виде крови,
Хотя, мы все её у близких пьём.

За это нас родители прощают
И отпускают совершённые грехи,
Мы утверждаем: “Нас не понимают.
Ну, почему, ну, почему они плохи.

Ну, почему нам денег не дают
И почему считают каждую копейку?”
Они старались подарить тебе уют,
А я свернул бы тебе шейку.

Вложил бы в руки ту двустволку
И сам нажал бы на курок,
Тебя воспитывать – нет толка,
Ведь ты не вынесешь урок.

Ты только вынесешь мозги,
Заставишь дальше, дальше злиться,
Вокруг всегда и все плохи,
А ты в короне маленького принца.

Да, к чёрту всё, я лучше застрелюсь,
Чем буду жить, где это – сродни норме,
Я умирать, поверье, не боюсь,
Боюсь стать для такой собаки кормом.

Боюсь, что рано или поздно осознаю,
Что сам таким уродом становлюсь,
Боюсь, что близких очень редко понимаю,
Боюсь представить их лицо, когда немного задержусь.

Боюсь представить их сердцебиение и пульс,
Когда узнают, что ребёнок застрелился,
Не за себя, за них я так боюсь,
Что продолжаю жить такой вот жизнью.

Я утонул в кровавых лепестках,
Раскрасив стену красочным узором,
Нажать курок – последний страх,
А первый страх – уйти с позором.

А страх второй – быть одиноким
И обнимать лишь эти лепестки,
Писать в слезах все эти строки,
Когда приходят мысли в тупики.

Я так боюсь однажды не проснуться,
Что лучше вечным сном усну,
Во снах со мной родные люди остаются,
Я вместе с ними встречу осень и весну.

Ноябрь встречу я в объятиях двустволки,
Оставив для себя единственный патрон,
Пусть кровь забрызгает края моей футболки,
Плевать на это, ведь вопрос уже решён.

Остановлю прицел на подбородке,
Зажму курок – и раздадутся полицейские свистки,
Я не был для тебя какой-то значимой находкой,
Поэтому и выстрелил в свой череп,
Поэтому рассыпал перепачканные кровью лепестки.