Роковая Аврора Сборка

Роковая Аврора

«Я не забуду наши встречи,
Кудрей крутые завитки,
И беломраморные плечи,
И взгляд, исполненный тоски…»

(Георгий Маслов)

1

Из сердца вырванные строки,
Столетием разнятся сроки,
Так умирающий поэт
Любимой воссоздал сонет.

Не состоялись с нею встречи,
Виной всему – её портрет,
Где беломраморные плечи,
Зажгли в душе любовный свет.

Так наш поэт Георгий Маслов,
Ещё сто лет тому назад,
К портрету, созданному маслом,
Возвёл в красавицы разряд.

Итак, она звалась Авророй,
Назад рожденья – двести лет,
Она была ему опорой,
Лишь видом всем, храня от бед.

«Но и в дали ваш голос слышу
В печальный сумеречный час,
Из кованых четверостиший,
Рождённых блеском ваших глаз.

Души певучего простора
Храню для вас полярный лёд,
Не ваш ли взгляд меня, Аврора,
В беззвездье ледяном ведёт?»

Г. Маслов «Аврора»

Одно лишь имя благодатной
Служило темой для стихов,
Живая дива безвозвратно
Любых пленяла мужиков.

Георгий Маслов умер рано,
Успев «Аврору» написать,
Чтоб это имя неустанно
Могло эпоху воссоздать.

2

Рождения – начало века, (1809)
И в губернаторской семье,
Ей город Выборг – что та Мекка,
Жилище всей её родне.

Отец скончался чрез два года,
И замуж снова вышла мать,
В семье «сменилася погода»
В столицу надо уезжать.

В столицу «финского подворья»,
В ту пору – русская земля,
Что в результате многоборья,
Россия в праве заняла.

В девичестве – Шернваль Аврора,
Уже Демидова – она,
К ней женихов цеплялась свора,
Потом – она Карамзина.

Двумя её годами младше
Была Эмилия – сестра,
Красою обе сёстры «слаще»,
Чем сахарная вся гора.

Балы и праздники в столице
Не обходились без сестёр,
Они умели веселиться,
Мужчин всегда пленяя взор.

Там много русских офицеров,
Ошеломляющий успех,
Полно в истории примеров:
До свадеб – дело без помех.

Но это значит – в неизвестность
Определить весь свой удел,
Попасть в глухую даже местность,
Где ты навеки  бы осел.

Но с ними это не случилось,
А вышло всё наоборот,
Судьба обеих так сложилась,
Попав к великим «в огород».

В историю культуры русской
Свела природная краса,
Судьбою светлою, не тусклой
В неё вонзили, как коса.

Как украшение эпохи,
Остались имена сестёр,
В записках, письмах лились токи,
Их поднимая на простор.

Простор своих воспоминаний
И даже в творчество своё,
Людей культуры, многих знаний
И просто в житие своё.

Жуковский, Лермонтов, Тургенев,
Гагарин, Тютчев и Брюллов,
И всеми признанный, как гений,
Е. Баратынский – мастер слов:

«Нам сияет Аврора,
В солнце нужды нам нет:
Для души и для взора
Есть пламень и свет».

В тридцатых прошлого столетья (19),
Явились сёстры в Петербург,
И ослепляющим соцветьем
Замкнули всех красавиц круг.

Эмилья – младшая сестрица,
Как Мусин-Пушкина она,
Успев в Финляндии сродниться
И графу стать уже – жена.

Свободы он тогда лишился,
По делу декабристов, граф
Прощён, изволил возвратиться,
Он в ссылке искупил свой штраф.

Придирчивою дамой света
И очень острой на язык,
Их красота была задета,
Приклеив им такой ярлык:

«Явились в свет наш две сестрицы,
В их полном цвете красоты,
На них блаженство как дивиться,
Они пленили все мечты;
Мечты мужчин младых и старше,
Мужчин довольно пожилых,
Сестра Эмилия – ещё краше,
Волос богатством золотых».   

Пройти сестёр обеих мимо,
Не осветить их красоту,
Поэты века только зримо,
В общенье были «за версту».

Сам Лермонтов «пал смертью храбрых»,
Эмильей был он покорён,
Не находил красот ей равных,
Конечно же, в неё – влюблён.

И чудные стихи поэта:
«Эмилия – более, чем лилия…»
Досадных лишь коснулись чувств:
«Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии…»
Пролили те потоки света,
Что в красоте знавал он вкус.

Она ж уже – хозяйкой дома,
Прекрасной матерью детей;
Была и с Пушкиным знакома,
Бывал у них среди гостей.

И там же – важное знакомство:
С Авророй свиделся поэт,
И чувств поэта вероломство
Любовью вспыхнуло, как свет.

Есть сведенья, что была встреча, (1832)
И в том году, и не одна;
Интим ли был? Опустим речи…
Сей факт возможен ведь всегда.

Поэт знаком был и с их братом,
Поездку с ним он описал,
В Тифлис, за год до смерти датой, (1836)
С Владикавказа уезжал.

Рисунок, сделанный с натуры,
Остался и до наших дней,
Как признак русской всей культуры,
Где связь с семейством всех видней.

Поэт – в кругу своих знакомых,
Из женщин трёх – в нём две сестры,
Ну до того их вид «лако;мый»,
До всей природной наготы.

3

Весь двор был восхищён Авророй,
Ей фрейлины придали чин;
Алмазом северной природы
С ума сводила всех мужчин.

Успех их в свете – бесподобный,
А в личной жизни – лишь одной:
Авроре рок какой-то злобный
Ей не дал счастья на постой.

Тревожащее душу имя,
Скорее прозвище её,
Давило словно тяжко бремя
На всё её житьё-бытьё.

Прозвали «роковой Авророй»,
Считалось, ей любовь – вредна,
Приводит даже к смерти скорой,
Во всём виновна лишь она.

Как доказательство приводят
Историю двух женихов,
Они легендой в свете бродят,
Срывая ей любви улов.

Ушли из жизни перед свадьбой,
И тем создав ей ад-молву,
Являясь лишь той яда каплей,
Что отравляла всю судьбу.

В газетах тех времён, столетий
Заметка дерзкая была,
Где суть рождалась перипетий,
Какою быть судьба могла.

Жених за час лишь до венчанья
Скончался вдруг – вот не судьба;
Она же – полная отчаянья:
Не помогала и мольба.

На самом деле – всё обычно:
Возникла новая любовь,
Любовь всегда была привычной,
Будоража нашу кровь.

Её, совсем ещё подростком
Пронзили чувства красоты,
Они явились словно ро;стком
Для всеобъемлющей любви.

Он – русский офицер, Муханов,
Пленён был дивной красотой,
В ту пору не считалось странным,
Быть даже молодой женой.

Под видом начатой карьеры
Обременять себя не стал,
В то время надо принять меры,
Чтоб чин мужчины бы блистал.

Уехал с новым назначеньем,
Любовь оставив на потом,
Она ж – в расстроенном влеченье,
«Ни с чем вернулась в отчий дом».

Уже в расцвете женских бдений,
Когда минуло двадцать лет,
Карл Маннергейм изрёк терпенье,
Ей женихом дарить привет.

Опять не состоялась свадьба,
Причин всем было не понять;
Жених исчез – хотелось знать бы
И любопытство всем унять.

Казалась мелкою развязка,
Неинтересной для бытья,
Нужна «похлеще» людям встряска,
Познать весёлого житья.

Молва отправила в могилу
Аврориного жениха,
Ей жертву навязав чрез силу,
Возможного в быту греха.

4

Чрез десять лет и в Петербурге,
Авроре пять плюс двадцать лет,
Всё в том же светском бальном круге,
Вновь встреча после стольких бед.

Муханов – он уже полковник,
И первый, прежний ей жених,
Колючий ей весь, как шиповник,
На десять долгих лет утих.

Он – камергер и вхож к поэтам,
И Пушкин, Вяземский – друзья,
Обласкан также высшим светом,
Проблема в жизни же – семья.

В кругу поклонников всех знатных,
Чинов немыслимых мастей,
Ей мужем стать готовых, ратных
И не скрывающих страстей. 

Узнал в красавице невесту,
Безжалостно покинул вдруг;
И мысль, не занято ли место?
Вновь охватил его недуг.

«Ужель та самая Татьяна»?
И радость вспыхнув через край,
На ней не то что нет изъяна!
Она невеста – просто рай!

Неужто та провинциалка,
В финляндской жившая глуши,
Со мною в танцах ей так жарко;
На ножках чудных башмачки?

Красневшая от комплиментов,
Ещё в ту пору – так мила,
Без всяких прочих сантиментов,
Уже тогда с ума свела.

Теперь – она же, как богиня,
Захочет ли его узнать?
А может, и не помнит имя,
Не то, чтобы женою стать!

А вдруг скользнёт презренным взглядом,
Не помнит будто ничего,
Отравлена всем прошлым ядом…
Такой исход скорей всего!

Узнать, не замужем ли дива,
Решился друга он спросить;
И оказалось, что на диво
Судьбу вновь можно зацепить.

Она ж – бриллиант красы всей женской,
Нужна оправа – дорогой,
Коль чувства юности столь вески,
То может стать он как родной.

Сам император в восхищенье
Отметил дивную красу.
Её назвал на удивленье:
Мужчин всех «чудную грозу».

Прекрасным стала украшеньем
Российских невских берегов.
Чувств женских даже возбужденьем,
Тем более – мужских родов.

В столице русского величья
Аврора пышно расцвела,
Где в бальных залах «возвеличью»
Свою судьбу она ждала.

Где в зеркалах приумножалась
Её монаршая краса,
Но сердце прежним оставалось,
Когда его сразит коса.

Обида, мстительное чувство,
Жестокий прошлого урок,
Не погасили в ней искусство,
Всё двинуть в дальний уголок.

Забыть, простить ли все невзгоды,
Предаться новым всем мечтам,
И ждать с терпением погоды,
С весельем, с грустью пополам.

Забыла старую обиду,
Герою юношеских грёз,
Не показав ему и виду,
Что ей страданья он нанёс.

5

Все десять лет он оставался
Мужчиной в девичьих мечтах,
Он сам себе не сознавался,
Что испытал в том даже страх.

Страх потерять свою невесту,
Ведь переписки – никакой,
Ему же было очень лестно,
Её вовлечь любой ценой.

Создать семью с такой красоткой,
Теперь мужчина он и чин,
Ведь раз ждала, то будет кроткой,
В семье он будет господин.

Ему осталась благодарна,
Узнать за эти десять лет,
Жизнь сердца вовсе не бездарна,
Любить, страдать и ждать просвет…

Любви огонь лишь разогрела,
Разлука – ветер для огня,
Она все десять лет в ней зрела,
В душе надежду затая.

Итогом их внезапной встречи
Стал петербургский вновь роман,
Уже по свету плыли речи,
Что это – вовсе не обман.

К развязке двигалось знакомство,
Свободны оба, влюблены,
И свадьба, и потом потомство
Судьбой Авроре суждены.

Однако, есть нюанс неясный:
В одном из писем жениха,
В письме к приятелю – несчастный,
Не скрывал он и греха:

«На днях нелёгкая жениться
Придётся мне в конце концов,
Пришлось в аферы окунуться,
Свободным быть от всех оков.

Представь, в холодной лишь шинели
По городу мотаюсь я,
В чужой, а тёплую не сшили,
Ведь денег нет, так вот беда.

Материальные проблемы
Держали прочно жениха,
В какие ринуться аферы,
Не знаем мы ещё пока.

Что беден так, одно лишь ясно,
Но к свадьбе он уже готов,
А что же к этому причастно,
Нам не дано узнать из слов.

Но что принёс бы брак обоим,
Не ждала б горькая судьба?
Догадки наши все мы скроем,
Лишь бога помогла мольба.

Пока счастливая невеста
Готовилась женою стать,
Но вдруг полученные вести
Проблему помогли им снять.

Муханов оказался болен,
Скончался перед свадьбой он,
Судьбе своей он был неволен,
Не смог и разделить с ней трон.

Военная виною служба,
Походы, трудности в пути,
Здоровью навредили дружно,
Из жизни помогли уйти.

Болел тяжёлой лихорадкой,
Простуда привела к концу,
Судьба сложилась «шуткой гадкой»,
Не дав приблизиться к венцу.

Её отчаянье сковало,
Любила сильно жениха,
Когда ж его уже не стало,
Не стала возбуждать греха.

Греха в том плане – это верность,
В душе росла всё глубже скорбь,
Взыграла в чувствах даже «дерзость»,
Не гасла к милому любовь.

Уехала в именье «мужа»,
Два долгих года в нём жила,
Пока не выстрадалась стужа,
Вновь дева к жизни ожила.

Уже смирившися с несчастьем,
Без трёх годков – ей тридцать лет,
Толпа поклонников на счастье
За ней «тянулася» «во след».

Руки и сердца с предложеньем
Никто, однако, не спешил,
Не будешь сыт лишь вожделеньем,
Приданное – никто не «сшил».

Своей красой блистала в свете
И содержала тем себя,
Ей место фрейлины не претит,
Она давно там вся своя.

Вновь диве Северной Пальмире,
Где праздность вечная в цвету,
Но счастья нету в этом мире,
Судьба гуляет по ветру.

Её тоскливые раздумья
Ложились тенью на судьбу,
И словно липкой грязи комья
В душе глушили всю борьбу.

Борьбу за женское то счастье,
Оно положено красе,
Года бегут, и лишь ненастья
Растут на жизненной стезе.

6

Году примерно так в тридцатом, (1830)
Парижский некий ювелир
Решил алмаз продать богатым,
Алмаз тот – жизни эликсир.

Он знал, кому нужна покупка,
Кто не поскупится в средствах,
Кому она пришлась по зубкам
И кто всегда жил при деньгах.

Заводчик русский он, Демидов,
Не долго думая, купил,
Алмазов тех, подобных видов,
Он в этот раз не упустил.

Алмаз – громадный грушевидный,
Сам весом в пятьдесят карат,
Лежал в футляре, как невинный,
Как некой ценности Парад.

«Санси;» -- одним из самых крупных.
Цветных прославленных камней,
И, в то же время, самых блудных,
Причём с историей, верней.

Как драгоценность мировая,
Он вынырнул из тьмы веков,
Полтыщи лет себя скрывая,
Достиг российских берегов.

Из Индии попал в Европу,
Бургундский герцог, Смелый Карл,
Нелёгкую осилил тро;пу,
Три тыщи франков он отдал.

Придал чудесную огранку,
Украсил камушком свой шлём,
Служил для недругов приманкой,
И в битвах красовался в нём.

Считал, что ангел он, хранитель,
Защита от внезапных бед,
В боях, как верный тот спаситель,
Не будет Карл ничем задет.   

Но не помог ему спаситель,
Убит был в битве при Санси;,
Алмаз нашёл солдат, любитель
Поля сражений «подмести».

Желая погулять в трактире,
За гульден продал этот блеск,
Пошёл гулять спаситель в мире,
Пока не понят, что он есть.

Уже опознанный алмазом,
Мелькал у знатных он особ,
Росла цена и раз за разом,
Шёл за него серьёзный торг.

Антон, монарх он португальский,
Нуждаясь временно в деньгах,
Продал алмазик этот райский
На бриллиантовых торгах.

Дюпре, французу, дворянину,
Последний вновь перепродал,
Санси; Гарлею, на смотрины,
И тем, конечно, прогадал.

С тех пор по имени владельца,
Алмаз назвали как «Санси;»,
Закончилось, казалось, дельце,
Сто лет лежал он в той тиши.

Санси баронов, в их семействах,
О нём уже пошла молва,
Хранился, как богатство в средствах,
Цена во многом возросла.

В конце шестнадцатого века,
Алмаз потребовал король,
И был он вовсе не помеха,
Сыграл бы денежную роль.

С надёжным, верным им слугою,
Отправлен камень к королю,
Но, как случается порою,
Убит слуга был в том краю.

Нача;лись поиски алмаза,
Его ж должны были продать,
Но он исчез с людского глаза,
Никто не мог о нём и знать.

Такая ценная пропажа
Исчезнуть просто не могла,
Она любому очень важна,
Не пожалеет он угла.

Мелькнула мысль вдруг у барона,
Что верный, преданный слуга,
Алмаза допустить урона
Не мог, конечно, никогда.

А значит, проглотил он камень,
Чтоб не достался никому,
Его, считая словно знамя,
Нельзя отдать его врагу.

С большим трудом нашли беднягу
И вскрыли неприглядный труп;
Он словно дал всем им присягу,
Погиб за тяжкий честный труд.

Нашёлся сей реликт в желудке,
Он вновь увидел белый свет,
Как в сказке, в животе у утки,
Ещё стал жить он много лет.

Теперь владельцами алмаза
Одни лишь стали короли,
Достоин только их лишь глаза,
А не кармана бедноты.

Мария Медичи и Генрих, (4-й)
И Яков в Англии, Второй.
Вернулся он в пенаты прежних
Его владельцев, как герой.

В день коронацьи Людови;ка (16-го)
Сиял в короне, как звезда,
Не было грандиозней шика,
Чем эта жадная нужда.

Нужда казаться всех богаче,
Могущественней даже всех,
Теперь не может быть иначе,
Алмаз стал наш уже навек.

Все революции меняют
Владельцев и не только строй, (1789)
Порою всё в нём изменяют,
Владелец будет им другой.

Исчез из вида снова камень
Почти на сорок долгих лет,
Оставив о себе на память
Весь ужас прожитых им лет.

7

Почти в полмиллиона франков
Ему покупка обошлась,
Однако следом масса фактов
На этом акте вновь сошлась.

Потерю чудного реликта
Терпеть французы не могли,
Возник скандал с продажи-акта,
Пропажу будто бы нашли.

Украденным он объявился,
А перекупщик – ювелир,
Но кто владельцем вновь числи;лся,
Не должен знать весь прочий мир.

Процесс судебный вызвал камень,
Вовлёк Демидова в скандал,
Вновь вспыхнул камень будто пламень,
Скандал всё больше нарастал.

Хозяйкой истинной алмаза
Была одна из герцогинь,
Желая скрыться от показа,
Себя загнала просто в тень.

Инкогнито решив остаться,
Дела вершил её агент,
Демидов не решался сдаться,
Хозяйке подарил презент.

В одну из осень, в Петербурге
Мгновенно облетела весть,
Погряз весь город, как в восторге,
Судьбе воздав благую месть.

Жених-богач Демидов Павел
И убеждённый холостяк,
Свод холостяцких рушил правил,
Венчался вдруг на радостях.

С восторгом называли имя,
Но в душах – небольшой озноб,
Неужто же настало время
Ей выбраться из тех чащоб.

Чащоб судьбы её несчастной,
Когда «оправы» в жизни нет,
Такой звезде во всём прекрасной,
И счастья не увидеть свет.

Она – «Аврора Роковая»,
На всю эпоху свет прольёт,
Весь цвет России поднимая,
И словно тянет всех в полёт.

Игралась свадьба в Гельсингфорсе,
Ей равных по размаху нет,
Проблем со свадьбой в сим вопросе
Неизгладимый вился след.
 
Был это Праздник настоящий,
Затмил что было до сих пор,
Весь город стал тогда гулящим,
В расходах не возник затор.

Счёт денег шёл на миллионы,
Стрельба из пушек, фейерверк,
Не от восторгов плыли стоны,
Подарка щедрость взвилась вверх.

В шкатулке платиновой ярко
«Санси» блестел – всё тот алмаз,
И, чтоб ему не было «жарко»
И удивлял гостей всех глаз:

В четыре ряда – ожерелье,
С орех – жемчужины размер.
Подарок сей, как награжденье
Любви большой, для всех пример.

Нашли друг друга с опозданьем,
По меньшей мере, в десять лет,
Искали долго и заранее,
Потомству озаряя след.

Недавно княжества столицей
Финляндии стал Гельсингфорс (Хельсинки)
Страна успела «провиниться»,
В Россию, сунувшая нос.

Народ чтил память об Авроре,
Как героине их страны,
Богатством мужа даже вскоре,
Все были им награждены.

Историк старины Пыляев,
В своих оповещал трудах,
Назвав в них множество хозяев,
«Санси» имел кто на руках.

Последней камушка хозяйкой –
Демидова – Карамзина,
Она слыла последней «гайкой»,
Не смыла бы его волна.

Вперёд немного забегая,
Для ясности должны сказать:
«Санси» с шкатулкой сберегая,
С собой, в семью решила взять.

В семью её второго мужа,
Андрея (сын Карамзина),
Лишь революция, как стужа,
Его с истории смела.

Одно лишь было непонятно,
Зачем не увезла с собой,
Оставив там, где беспощадно
Всей старине объявлен бой.

Тем боле пережила мужа
Почти на все полсотни лет,
Смела на родину лишь стужа,
«Санси» же затерялся след.

8

Не только блистала она красотою,
Характер для счастья рождён вместе с ней,
Умна, с мягким сердцем, своей добротою
Она покоряла почти всех людей.

Искала для счастья не злато в кармане,
А спутника жизни с родной ей душой,
Ей нужен был муж, чтобы жить без обмана,
Любил бы её и ласкал добротой.

Витали упорные светские слухи,
Что сам император за сваху сошёл,
Его, как монарха, всё мучили муки,
Что их капитал заграницу пошёл.

Два брата, уральских заводов владельцы,
Потомки Никиты – «Петрова птенца»,
Доходы они получать лишь умельцы,
Живя за границей почти что всегда.

Естественно траты все шли заграницей,
Тем самым туда же бежал капитал,
Монарх недоволен и начал сердиться,
Поэтому он этой свадьбы желал.

Брат младший из них, Анатолий Демидов,
На всех языках уже мог говорить,
На русский же был он как будто в обиде,
С иронией так все могли оценить.

Безвыездно жил Анатоль «во Париже»,
И герцог Тосканский в князья записал,
Добился в Европе большого престижа,
Палаццо, дворцы Анатоль покупал.

Широкой рекою текли капиталы
В Италию, Францию, мимо страны,
Россия же всё оставалась отсталой,
Как после проигранной ею войны.

А Павел же после, как молодость бурно
Прошла вся, как Праздник в весельях, с питьём,
Всегда возвращался, хотя было трудно,
Не рвал он с Россией, на Мойку с жильём.

Уже, ровным счётом, от первых владельцев,
С мозолями вечными в грубых руках,
В великих трудах, на все руки умельцев,
Ничто не осталось в прошедших годах.

И денно, и нощно ковавших богатство,
В цехах, пропадающих лично в трудах,
С годами, Демидово новое братство
Баронами стали на предков костях.

Дела поручив управляющим людям,
И, их вызывая, дающих отчёт.
В столицу иль прямо в Италию, к судьям,
Порою, всего лишь один раз за год.

Отец их, в Флоренции – русский посланник,
Италия – родиной стала второй,
И каждый из них приоткрыл в ней свой краник,
Где их капитал плыл широкой рекой.


Но Павел, супруг той прекрасной Авроры,
Не только богатство своё расточал,
И даже в науке осиливал горы,
Он архиологию всю привечал.

Он член экспедиций, участник раскопок,
Коллекцию антиков даже собрал,
И тем он гасил незаслуженный ропот,
Науку любил, в её нужды вникал.

Считался учёным в древнейшей науке,
В Сиене – он член Академий наук,
Могла бы случиться досадная скука,
Коль русский бы Крез оторвался от рук.

Отныне понятны монарха тревоги,
Осядет ли где заводской капитал,
Куда же направят хозяйские ноги,
Чтоб он из России бесследно пропал.

Останется он ли в отечестве русском
Иль счастье Флоренция вновь обретёт,
Вот так и случилось в преддверие тусклом,
Где памятник мраморной глыбой встаёт.

За щедрый подарок отцу этих братьев
Для города древней прекрасной страны;
Аврора могла бы ослабить объятья,
Затронув все чувства душевной струны.

Наследника дать знаменитому роду,
Любителя древностей в зиму вернуть.
Улучшить характером эту породу,
Вернуть её просто на русский весь путь.

9

Портрет был Брюллову заказан,
В нём истинный его талант,
С её красой природой связан,
И он, конечно, как гарант.

Гарант немыслимого сходства
С оригиналом в красоте,
Изысканности «виртуозства»,
Художества – на высоте.

Аврора – в свадебном наряде,
Богиня – точно тот алмаз,
Где муж велел своей отраде,
Не оторвать чтоб было глаз.

Позировать в мехах и в платье,
Расшитым золотом барха;т,
«Санси» сверкал, как признак счастья,
Красу всю множа во сто крат.

Такой наряд – уступка мужу,
Придать жене лишь царский вид,
Ей роскошь была словно стужа,
В ней скромность, дух её убит.

Чуждалась вычурности яркой
И бьющей роскоши в глаза,
Считала роскошь грязной, маркой,
То явно не её стезя.

Уместны здесь воспоминанья,
Эпохи – «Первый Николай»,
Граф Соллогуб ей дал названье:
«Сплошной, богатством светский рай».

Известен он и как писатель,
Держал и творческий салон,
И знаменит был, как ваятель,
Создатель он и воспитатель
Младых талантов эшелон.

В нём мэтры Вяземский, Некрасов
И Гоголь, Тютчев – авангард,
И молодёжи была масса –
Российский будущий «Парад».

В нём не царили пышность, знатность
Разряженных, богатых дам,
Талант и скромность – вот та данность,
Чем все дышали вольно там.

Лишь четверо таких красивых,
Демидова и в их числе,
К нарядам вовсе не ретивых,
Порхали у него в гнезде.

Сестра её, Эмиль, графиня,
А. Воронцова и Ростопчина,
Мужи там любовались ими,
Тем выше творчества волна.

Уже она не «Роковая»,
Богатство, счастье обретя,
Свою красу лишь сознавая,
Но скромность выше подняла.

10

Всё лето в окрестностях финской столицы,
Демидовы жили, там стал их курорт,
Туда же повадилась тож веселиться
И знать петербургская, весь высший сорт.

А в зимнее время столица России,
«Пальмирой» ей «Северной» имя дано,
Погрязнет в балах, этих праздневств стихии,
Веселья богатств в ней ведутся давно.

Ещё Пётр Первый в ней ввёл ассамблеи,
К культуре Европы чтоб знать развернуть,
С тех пор ассамблеи в балы веселее
Пробили в России победный свой путь.

Размах их и пышность все били рекорды,
Обоего пола красивых людей,
Особенно женщин, их целые орды,
Одна за другой были всех красивей.

Княжны и графини в алмазах и злате
Блистали нарядом, плеч, рук белизной,
У всех до грудей их открытые платья,
Мужчин вожделенье прельщали судьбой.

Аврора с сестрицей, княжны Трубецкие
И с ними, конечно, поэта жена,
Красою своей, как совсем неземные,
Сводили мужчин всех почти что с ума.

И граф Соллогуб, даже сам император
В плену находились сестёр красоты,
А граф, как заправский писатель-оратор,
Не мог упустить слов заветной мечты.

Как тонкий ценитель красы многих женщин,
Законченность облика их отмечал,
Он словно с красою их даже повенчан,
Как скульптор, всё лишнее в них отметал.

Пожалуй, сестрички Шернваль всех затмили,
Всей нежной своей неземной красотой,
Они из каких-то глубин словно всплыли,
Пленяя людей всех ещё добротой.

Но кто из сестёр красивее быть может,
Эмилья красивей, нежнее сестры,
Аврора – красива, пластичней и строже,
А обе они – эталон красоты.

В роскошный демидовский дом, что на Мойке,
Съезжался дворцовый, посольский бомонд,
Где в нём все приёмы с культурной попойкой
Всегда продолжались почти круглый год.

Мадонны в золоченных рамах, сульптуры,
Сам дом необычен, он – просто дворец,
Итальей пропах сей демидовский улей,
Он словно богатства музей, образец.

Растения редкие – в кадках массивных,
И запах диковинных нежных цветов;
Певцы и артисты из стран прогрессивных,
Гостей развлекал театральный улов.

От этого дома у каждого гостя
О райском блаженстве рождались мечты.
Он в нём обретал как частицу лишь счастья,
«Сжигая о буднях гнилые мосты».

А счастливо ль жила с российским сим Крезом
Алмазу подобная та красота?
Был муж ненавистен ей, дьяволом, бесом,
Иль очень любил и – одна доброта?

Но мы, к сожаленью, не знаем об этом,
Нет писем, рассказов супругов житье,
О ней лишь слагались бравады поэтов,
И всё о её неземной красоте.

В прошедшем столетье, в одном из журналов,
Точнее полсотни годочков назад,
Статья утверждала, ни много, ни мало,
Семейный уют – настоящим был ад.

Демидов был вздорным, тяжёлым мужчиной,
Придирками, скупостью мучил жену,
Лишь только с Авророй, с его половиной
Ужиться в семье удавалось ему.

Терпенье Авроры и вера во святость,
В сохранность устоев возникшей семьи,
Могло победить всю семейную слабость,
Их брак до разрыва свести не смогли.

Но все эти сведенья – без доказательств,
Источников, фактов тому просто нет,
Логично ль в семье ей терпеть надругательств,
Имея жену красивей, чем весь свет.

Причём безразличной почти что к богатству,
С характером мягким, с её добротой,
Стерпеть ли смогла бы его святотатство,
С её, как алмазной, во всём красотой?

Зато существуют известные факты,
И главный из них – тот подарок жене,
Нельзя не учитывать главного акта,
Шесть лет жила в трауре, как не в себе.

А сына, рождённого пред смертью мужа,
И Павлом назвала в супружеску(ю) честь,
Настигла её роковая вновь стужа,
Её красоту ей вменяя, как месть.

Убит был супруг воспалением лёгких,
Супружество длилось лишь несколько лет,
Судьба её вновь будто смазана дёгтем,
Толкая её в бездну личных всех бед.

11

Но в плане богатства судьба благосклонна,
Осталась наследницей шахт, рудников,
С её красотой её имя Мадонна
Шагало дорогой прошедших веков.

В отличье от прежних хозяев заводов,
Решила сама осчастливить, собой,
Постичь, как живётся простому народу
И дать управляющим в кражах отбой.

Похоже, настрой у неё столь серьёзен,
Молва принесла её раньше себя,
И то, что приезд оказался так грозен,
Боялись чиновники явно не зря.

Ни кипы бумаг и счетов, и отчётов,
Ей не испугали хозяйский порыв,
Вникая в дела до седьмого аж пота,
Она удаляла воровский нарыв.

Отчёта о точном во всём производстве
Добилась ложить ей на стол каждый день,
И глаз весь хозяйский в её превосходстве
Гнал прочь у чиновников явную лень.

Их всех покоряла хозяйская хватка,
Пленяла к тому же её красота,
Ах, как же всем видеть её было сладко,
В ней к людям простым шла её доброта.

Она посещала склады и заводы,
Училища, хлебопекарни, жильё.
Её волновали людские заботы,
Простого народа плохое житьё.

Как, чем они жили, условия жизни,
Зарплата отцов и досуги детей,
Как часто случались явления тризны,
Досрочно ушедших из жизни людей.

Всё это не праздным было; любопытством,
Желаньем действительно людям помочь.
Коль скоро владела несметным богатством,
Она же считалась – демидовых дочь.

Не только порыв сострадания к бедным,
Сознательным слыл этот жертвенный шаг,
Чтоб всем доказать – род демидовых щедрым,
Богатым он был, но и бедным не враг.

Чертой отличительной благодеяний
От прочих тузов и богатых семейств,
Не только потоки их щедрых вливаний
В больницы и в нужды провинции средств.

Они развивали в России науку,
Спонсируя щедрые средства в неё,
И тем изгоняя российскую муку,
И в росте учёных людей, заодно.

Один – основал и лицей в Ярославле,
Спонсировал Томский уни;верситет,
Свекор же Авроры, своей ради славы,
В науку прокладывал авторитет.

В уральском же крае, живя за границей,
Он школу, училище в нём основал,
И тем он, конечно же, мог так гордиться,
Что, кроме богатств, он «в науку шагал».

Огромные средства платило семейство
В Московский вновь созданный уни;верситет
И в дом воспитательный, за их «содейство»
Поднявший фамилии авторитет.

А в Курске, когда Павел был губернатор,
Четыре больницы явились на свет,
По волости слыл он, как о;рганизатор,
Он город спасал, оставляя свой след..

Прославился Павел и, как учредитель,
Демидовских премий в науку страны,
В наук Академию, как попечитель,
Рублей двадцать тысяч вносил «на нужды;».

А также пять тысяч ещё на изданье
Талантливых, ценных, научных трудов,
Средства поступали по их завещанью
И после кончины, все двадцать годков.

Среди награждённых учёных когорта,
Дэ. И. Менделеев, эН. И. Пирогов,
И не иссякала имён та «аорта»,
Российских штампуя умнейших голов.

Аврора продолжила дело семейства
В строительстве нужных объектов бытья,
Она устранила всё то ротозейство,
Что так запустили владельцы-братья.

Всю ту бесконтрольность в учёте доходов,
Уняв непомерное в том воровство,
И в эти правления светлые годы
Она доказала с народом родство.

Построила много важнейших объектов,
Средь них богадельня, родильный и дом,
И детский приют, и школ «целый сектор»,
И созданный помощи семьям «спецпром».

Её появленье в уральских заводах
Угрюмую жизнь осветило лучом,
Она погасила частично невзгоды,
Что вызваны были тяжёлым трудом.

Умела вникать она в нужды рабочих,
Посаженной матерью свадьбы вела,
Дарила приданое им, между прочим,
Она словно мамой для многих слыла.

12

Шесть лет не снимала и вдовьего платья,
В ту пору минуло почти сорок лет,
И вдруг – вновь любовь захватила в объятья,
Андрей Карамзин, как проснулся на свет.

Давно потаённо пленённый Авророй,
Историка он знаменитого – сын,
Но младше её, и он жил в её пору,
И даже военный имел уже чин.

Окончивший высшую школу науки,
Лейб-гвардии стал он уже офицер,
Его досаждали те вечные муки,
Он тайно любил, что другим – не в пример.

Глубокий, серьёзный, ничем не похожий
На светских поклонников прежних времён,
Им стал, как мужчина он, очень пригожий,
Алмазной красавице прочих имён.

И тонкость души, и твёрдость суждений
Его отличали от светских франтов,
Он слыл образцом лучших всех поколений,
Российских и преданных смелых борцов.

Отринув спокойную жизнь «во столице»,
В Кавказскую армию бросил свой взор,
В боях он сумел в ней во всём отличиться,
Был ранен там тяжко в боях, среди гор.

Больной и усталый вернулся в столицу,
Но он оказался лишь ей по душе,
Решили они, наконец, породниться,
Ей лучшего вряд ли сыскать, вообще.

Но их намеренье каскад возражений
Снискало у близких с обеих сторон,
Они же отбросили все их сомненья,
Послав от судьбы своей всех дальше, вон!

Любовь победила сомнения близких,
Аврора Демидова – Карамзина.
Так быстро утихли все шумы и визги,
Она счастлива вновь и снова – жена.

Подался в отставку муж новый Авроры,
Полковника он заслужил уже чин,
Их жизнь потекла словно «чудны» узоры,
На зависть для многих женатых мужчин.

Он был управляющим этих заводов,
Поскольку стал сына её опекун,
Достойным же слыл продолжателем рода,
И чувствовал дух человеческих струн.

И всё же – военный и был он в отставке,
Но свято хранил офицерскую честь,
И, как патриот, отлежаться на лавке
Не мог, получив о войне эту весть.

Опять эти турки тревожат Россию,
Конфликт под названием Крымской войны,
Подобно природной какой-то стихии,
И русские вновь защищаться должны.

Ушёл он на фронт добровольно, поспешно,
Возглавил гусарский, гвардейский он полк,
В плену оказался в бою слишком тесном,
Как загнанный в клетку, коварный тот волк.

С любимой Авророй он помнил о счастье,
Всегда свою жёнушку боготворил,
Попав на войне вот в такое ненастье,
Возможно, ещё бы с ней долго прожил.

За выкуп огромный они отпускали,
Проблем для Демидовых нет никаких,
Но русские люди, что в душах рождали
Геройство и честь, опираясь на них;

Вели себя гордо, не чувствуя слабость,
И даже в плену ущемлять свою честь,
Не позволяли творить с ними гадость,
Назад возвращая врагу свою месть.

На шее носил медальон он с портретом
Красавицы, нежной, любимой жены,
И турок пытался присвоить – ответом…
Он саблей его, изрубил на куски.

И в ту же минуту его окружили,
Зарублен на месте гусар был, Андрей,
Такие, как он, тем себя освятили,
С женой на груди, умирать – только с ней!

А что же Аврора? Застыла от горя!
Смириться, что муж сгинул где-то в земле?
Решительной была красавицы воля,
Его схоронить на родной стороне.

На родину был перевезен труп мужа,
Воздвигнут был памятник, Нижний Тагил
Стал местом, где в нём захоронена «стужа»,
Где воин Андрей добрых дел натворил.

А счастлива ли;, девяносто три года, (1902)
Проживши она на российской земле?
По части красы и живучести рода
Ей равных почти что не было в стране.

А счастлива была она лишь мгновенья,
Когда ожидала былых женихов,
Что оба из жизни, по бога веленью
Ушли, по случайно постигших грехов.

Четыре лишь года с одним, первым мужем,
С рождением сына; потом, как – вдова,
А смерть – вот несчастье, постигшая стужа
Её к себе в плен на шесть лет забрала.

Вновь проблески счастья, светилась надежда,
Опять вскоре станет счастливой женой;
На восемь лишь лет, как женою «в одежде»,
Ей счастье светило в душе роковой.

Со смертью второго любимого мужа
Вполне заслужила и «чин «Роковой»,
Почти пол столетья прожи;тая стужа
Её взяла в плен до доски гробовой.

Добавить коль к этому пару несчастий:
Из жизни уход её младшей сестры,
Смерть сына и двух его жён с божьей властью,
Её схоронили о счастье мечты.

Старушкой она оставалась прекрасной,
И это – одно только счастье её,
Судьба обошлась с ней нечестно, не к счастью,
Что жизнь превратила в несчастий жнивьё.

С уходом из жизни прекрасной Авроры,
Ушла и плеяда прославивших век,
Созвездие «пушкинских женщин» той по;ры,
Что так восхищало столетия бег.

Одна лишь Аврора вошла в новый век (1902).

Август  2019.