Зола

Над каждою весной сестрою беспристрастно
Томится осень, руку ласково кладя.
На радиоактивной звезде Солнца темнеют пятна,
Прожжённой горечи любви в печи моей зола.

И я, словно Гефест могучий, в каждом жесте складен,
В поте лица кую огонь клеймом душевных ран.
Прольётся океаном снов печаль по стали наковален,
По дальности дорог, в которых сам себе тиран.

В какой момент творец стал сам себе противен?
Когда успел в лугах сознанья душу обронить?
С опушки ярким взором пилит спину ворон,
В тумане лунных грёз даже ему охота волком взвыть.

Ушёл. И за спиною всё во статике застыло,
В остывшем горне смирно сталь молчит.
Клещи с тисками не в силах удержать кого-то,
Кто слышит зов огня,
В чьём теле ритм молотом отчаянно стучит.

Поэтому глупцом он нарекаясь без зазрения,
И у одра у жертвенного бьющийся челом
Всё уповает вновь и вновь на смерть прикосновение,
Чем тяжесть ласки тихо тлеющим в груди углём.

В отчаянии вспорю живот - неважно!
И дрогнувшей рукой преподнесу на божий свет
Горящее в последнем издыхании сердце
Небесным зеркалом оставив в теле бледный след.

***

Покрылась старостью времён усадьба-мастерская,
И прахом обернулись слитки тёплой доброты.
И только чёрт, да ворон, по округе рассекая
С лукавым любопытством ищут старые кузнечные следы.

Завяли и луга. Понурившись, косматые деревья
Пытаются нащупать в кронах ближнего немножечко тепла.
Но безуспешно, свет навсегда покинул местные владения,
А в дальних пустошах багровые горят дома.

Бредёт, в золе покрытый, старец окаянный,
Одним перстом он возжигает столб над каждым алтарём.
И бьётся в грудной клетке пламя ядом едким,
Тем самым, тихо разгоревшимся углём.