Признание в своём самоубийстве

Какие бы очки ты не носил,
Как бы не выглядел и как не говорил,
Есть очень крупная, весомая проблема:
Решают не слова, а всё решает дело.

Ты можешь осуждать за кожу и язык,
За обувь, драгоценности, одежду,
Но, если осуждать начнут всё то,
К чему ты так привык,
То, это точно делает невежда.

Святая, чёрт возьми, святых,
Буквально, мать его, Тереза,
Последний зрячий в обществе слепых,
Но, видишь хуже обладателей протезов.

Слова – давно не панацея,
Они, как грязный подорожник,
Приложишь к ране, искренне поверив,
Что обязательно поможет.

Поможет ампутировать конечность,
Поможет встретиться с врачом,
На всё про всё – какая-то там вечность,
Да, только, рвёмся напролом.

В эпоху антисептиков, где каждый носит маску,
В эпоху грязи, необдуманных идей,
Человек уже не личность, а раскраска,
Он ищет способ жизнь закончить поскорей.

Верёвки больше шею не цепляют,
Ножи не ходят по рукам,
Таблетки никого не удивляют,
Прыжки с балкона – достаются дуракам.

Так, значит, я действительно дурак,
Теперь и справочку имею,
Мне парашютом будет белый флаг,
Мне парашютом станут лепестки шалфея.

Но чай уже не греет душу,
На тело – абсолютно наплевать,
Когда и рвота, и эмоции – наружу,
Не знаешь, что с чего стирать.

С чего начать уборку пыли,
С неаккуратных слов: “Прости”,
Или с приевшихся: “Любили,
Но не пытались вытащить, спасти”.

Или, затронуть: “Обязательно приду”,
Оставив: “Не покину” на потом,
Я в абсолют всё возведу,
Затем, курить отправлюсь на балкон.

Там ливень с градом, молнии и гром,
Идёт не дождь, идут слезливые осадки,
А у меня Мюнхгаузена синдром,
Хотя, на деле – я в порядке.

Хочу, чтоб кто-то пожалел,
Чтоб уделил мне времени немного,
Но у внимания имеется предел,
Иначе скажут оборвутся диалоги.

Иначе нити меж людьми тогда порвутся,
Исчезнут связи, одиночество придёт,
А измерение давления и пульса
Границу нормы в тот же миг перешагнёт.

Из нос кровь на белую рубашку -
Ну, чем не холст художника, скажите?
Я наполняю пойлом свою фляжку,
Не нравится – тогда и не смотрите.

Не нравится, катитесь сразу к чёрту,
Я в гости вас не приглашал,
Я был неадекватным и упёртым,
Но сам хотя бы это признавал.

Топчусь на месте, как потерянный ребёнок,
Кричу, чтоб папа подошёл,
Да, только, не придёт он с небосклона,
За ним ещё и дедушка ушёл.

Остались бабушка и мама,
Остался я с двумя котами,
Остались в сердце новенькие шрамы,
Остался в одиночестве, утопленным слезами.

Стучал к соседям, жаль, что безответно;
Я вместо лета – осень пережил,
Затем и год прошёл так незаметно,
Что пять подобных следуют за ним.

Шестой – ничем не отличался,
Седьмой с восьмым – без выдержки вино,
Девятый год – неделей показался,
Десятый без эмоций – так себе рекорд.

Пробили дно – пробьём ещё второе,
До третьего – весьма недалеко,
Теперь недалеко и паранойя;
На смерть – всё также всё равно.

И почему – ответить не пытайся,
Полы безвольно дальше подметай,
А после – сразу выметайся,
Иначе опоздаешь под трамвай.

Эй, слышишь, там, держи ровнее спину,
Ты не подходишь по стандарт,
А, значит, и не можешь быть счастливым,
Ведь счастье – это божий дар.

Но я привык не верить в Бога,
Привык не верить в чудеса,
Привык не верить, что помогут,
Привык всегда всё делать сам.

Привык не перекладывать вину,
Привык под приговором ставить подпись,
Зачем разбрасывать в истерике слюну,
Если всё равно ныряю в пропасть.

Я признаюсь, что раньше ошибался,
Я признаюсь, что сделал выстрел,
Я признаюсь, что не воспользовался шансом,
Я признаюсь, что оказался слабым,
Хоть и мечтал стать самым сильным,
Я признаюсь в своём самоубийстве.