Исторические байки. Часть 51

Исторические байки. Часть 51.

Не впечатлила!

И привезли в Москву однажды,
«Сикстинскую. Мадонну», раз.
Да, Рафаэля! Все ходили,
Чтобы её там посмотреть.

Наша Раневская Фаина,
Услышала там разговор,
Чиновников двух с Министерства,
Культуры. То, один сказал:

«Что на него эта картина,
Всё ж не произвела совсем,
Там впечатления». Актриса ж,
Заметила на то тогда:

«В течение стольких столетий,
Эта дама на всех людей,
Производила впечатленье,
Что теперь вправе выбирать.

Она сама, на кого нужно,
Производить теперь уже,
Там впечатленье на кого – то,
А на кого уже и нет…»

Как писатель писателю.

Книгу Давыдова Дениса,
О партизанской войне, там,
Отдали на просмотр цензурный,
Писателю – историку.

(Известному в то время генерал – лейтенанту и сенатору
Михайловскому – Данилевскому)

Пушкин заметил там на это:
«Это всё равно, если бы,
Князя Потёмкина послали б,
К евнухам, для того к ним, чтоб:
Обхождению поучиться,
С женщинами». Вот так сравнил.

Первый очереди.

Торговец живописью Воллар,
Сведения там собирал,
О молодых годах, там давних,
Огюста Ренуара, там.

(Известного французского художника. Амбруаз Воллар
Писал книгу о нём)

Служанка ему сообщила:
«Работала я раньше там,
У господина, что знаком был,
С Огюстом Ренуарам тем.

И этот господин там тоже,
Хорошего добился всё ж,
Там положения. Сейчас он,
Швейцар в одном доме уже.

Воллар, тем воодушевлённый,
К этому господину там,
Отправился, для разговора,
И тот поведал там ему:

«А, Ренуар! Ну как же, как же…
50 лет назад я там,
Столовался в одном там месте,
Где и обедал Ренуар.

За столом несколько нас было,
Двое из них – художники.
И Ренуар в обед всё время,
О живописи говорил».

«А что, что говорил художник,
Не помните ли вы о том?»
«Ну как же! Помню, будто это,
Было вчера ещ совсем.

Там, например, за столом каждым,
Очередь была установлена,
На косточку, там, мозговую,
Отличная, скажу, еда.

Так вот, тот Ренуар в день каждый,
Там говорил всегда о том,
Что вот сегодня, уже точно, 
Его очередь кость ту съесть».

Кровавое ремесло.

Теккерей вынужден был как – то,
Издателя ждать своего.
В приёмной его там огромной,
Затянутой ковром большим.

С красно – белым сочным узором.
Когда издатель, наконец,
Там появился, то писатель,
В сердцах заметил там ему:

(Теккерей – автор «Ярмарки тщеславия»)

«Я не спускал всё это время,
Глаз своих с вашего ковра.
Да, восхитительного очень,
И он, как нельзя кстати тут.

Он выткан с крови, мозгов ваших,
Несчастных авторов, что здесь,
Так часто у вас пребывают,
Чтобы пробиться к вам уже».

Большая политика.

27 февраля, под вечер,
В 1917 там год,
Михаил Туган – Барановский,
К Таврическому дворцу шёл.

И там он Керенского встретил,
Пожаловался тот ему:
«Что, мол, Родзянко всё же трусит,
И Милюков такой же там.

Что все они, прочие так же,
Под крылышком там рождены,
Царизма. И способны только,
Восстать по повеленью высшему.

(Высочайшему повелению царя – батюшки)

И что никак не удаётся,
Милюкова уговорить,
Образовать правительство там».
Так Керенский тех упрекал.

Он говорил это надсадно,
Вздыхал, растерянно тогда,
Своими пожимал плечами,
Тут «Барановский» предложил:

«Тогда мы срочно образуем,
Своё правительство уже!»
Тут Керенский взмахнул руками:
«Что вы, что вы!» - и вмиг исчез.

Верный признак.

В 1930 – х,
Музей в Ясной Поляне, раз,
Группа писателей советских,
Сумела посетить тогда.

Как дорогих гостей приняли,
В Доме Волконского тогда,
Накрыли стол для них с картошкой,
С капустой, огурцами там.

В большие рюмки подливали,
«Старые люди» водку там.
Которые ещё ж Толстого,
Обслуживали раньше тут.

Шкловский же с Бебелем сидели,
Почти не пили, тихо там…
К ним подходил несколько раз там,
Старик, пытаясь им подлить.

Не выдержал, наконец, Шкловский,
И наконец того спросил:
«Почему к нам вы тут всё время?»
«Приказ Его сиятельства»

«Какое же сиятельство там7»
Старый лакей тихо сказал:
«Лев Николаевич». «Чьё приказанье?!»
«Графа. Приказал наливать –

По шуму. Чтобы был он ровный.
Где молчат – значит, наливать.
А где шумят пропускать этих,
Чтобы шум ровный был везде».

Двое среди всех.

Тогда, во время войны Крымской,
Там при снабженье армии,
В пути к ней тогда похищалось,
Больше половины всего.

(Продовольствия, обмундирования и боеприпасов)
 
О том узнав, Николай - Первый,
Что там до армии уже,
Доходит меньше половины,
Отправленного к ней, сказал.

При разговоре с Александром (2),
Приемником тогда своим:
«Сашка! Сложилось впечатленье,
У меня, что в России всей –
Теперь лишь только не воруют,
Два человека – ты и я»

 Кровожадный Репин.

Василий Суриков закончил,
Почти картину там свою,
«Утро стрелецкой казни».  К нему,
Приехал Илья Репин там.

На полотно взглянув, он скажет:
«Что же у вас ни одного,
Казнённого нет на картине,
Всё - таки казнь тут на холсте.

Вы бы виселицу поместили,
Повесили б кого ни будь».
Прислушался Суриков к этой,
Рекомендации тогда.

Нарисовал на той картине,
Он мелом виселицу там,
Повешенного стрельца также,
И тут нянька его вошла.

Взглянув на полотно – упала,
Хлопнулась в обморок она…
К Сурикову в тот день приехал,
Сам Третьяков за полотном.

(Третьяков – собиратель живописи)

«Да вы что, всю эту картину,
Хотите вдруг испортить тут?» -
Сказал, «казнённого» увидев,
То, что тот мелом приписал.

Опомнился Суриков тут же:
«Пусть Репин сам уже своим,
«Иваном, с его сыном» также,
Теперь пугает там народ».

(Картина: «Иван Грозный убивает своего сына»)