тан то

– Зверёныш, – пряди-ушки на макушке, –
упрямо нарушающий режим.
Он призраком старинной безделушки –
кинжала для сэппуку – одержим, –

сказал мне доктор в западном халате. –
Диагнозы – на выбор/на подбор.
Прописан в одиночную палату –
как VIP-клиент... пожизненно – как вор

невинных душ... доверчивых и нежных.
Но кто, хоть раз, его услышал смех
в ночи, тот знает: мальчик не безгрешен.
Эммм... здесь не произносят слово «грех».

– А что здесь произносят?
– Полукровка.
Наследник... проклят бабкой и отцом, –
закашлялся, потупил взгляд неловко
и провернул чернёное кольцо

на пальце усечённом. – О, к обеду
уже зовут, – аж выдохнул! – Идём.
Я знал – продолжит за столом беседу...
На крыше всполошилось вороньё...

Я обернулся. Мальчик – тонкий... гибкий...
С такой улыбкой сердце отдают
и... предают – с такою же улыбкой.
«В изящных ножнах ты нашёл приют,

клинок щербатый – с древней лисьей кровью.
Извлечь тебя – не выдержит – умрёт.
Но хуже, если выживет: от боли
и ужаса совсем с ума сойдёт –

так скажут здесь – застынет, как стрекозка,
в прозрачном янтаре приватных мук».
Он слишком близко. /Свет – как для наброска –
рассеянный.../ Прикосновенья рук...

Склоняется и шепчет /жар дыханья/:
– Возьми меня.
Я должен отказать,
но... как же удержаться от желанья
помучить неизвестностью и... взять.

Киваю. Ждёт заклятья – как ответа.
Закусывает нижнюю губу.
«Пожалуй – это будет сделка... лета:
душа за душу».
– Я тебя... беру.

Смеётся. Прячет влажные ресницы.
– Теперь, ведь, куда ты – туда и я.
И призрак чёрной бешеной лисицы
его глазами смотрит на меня.