Даже смерть не разлучит нас. Часть 1 Мышиная возня

По тропинкам заснеженным северных скал
Весь укутанный в мех королевы зверей,
Для холодных ветров обнажив свой оскал,
Брёл тот путник, что всех превзошел королей.

Он от юга до севера путь свой провёл,
И в пути повидал он немало чудес,
Всю бумагу с чернилами он перевёл,
Чтобы всюду прочли цикла жизни процесс.

От солёных морей, что своей синевой
Размывают границу меж небом и твердью,
Он прошел длинный путь по тропинке кривой
К тем краям, где железо в горах плавят с медью.

От тропических ливней до града с небес
Всю погоду прочувствовал путник усталый,
И не раз возжелал он, чтоб ангел иль бес
Унесли прочь из мира его труп кровавый.

Но бывали моменты, когда всё вокруг
Вдруг мерещилось раем, наполненным счастьем,
И тогда его мысли, зацикливши круг,
Там остаться пытались, сбежав от ненастья,

Что невидимым ветром сдувало покой,
Вновь бросая на подвиги иль выживание,
А бывало ещё того хуже порой
Так, что сердце порхало на грани отчаянья.

Побывал он на залитых солнцем лугах
И в пещерах, что тьмою навечно укрыты,
Пропадал он от хлада на снежных полях
И от зноя в пустыне почти был убитый.

Но вот годы прошли, он закончил свой путь
У скал северных, голых, почти неприступных,
Его кровь, как предсмертно застывшая ртуть,
Не течёт уже больше в тех венах распутных,

Что когда-то несли распалившийся жар,
Кой огнём был из сердца рождён непреклонным,
Чтобы он возжигал в нём любовный пожар,
Здравый смысл запирая в застенках бетонных.

Он пытался оседлую жизнь завести
И срубил себе дом у подножья предела.
Но остаться на месте — ещё часть пути,
А вторая, чтоб к месту душа прикипела.

Пол дороги пройдя и осев на скале,
Он не смог повернуть русло жизни в рутину:
Вечный зов чудных стран, прилетевший извне,
Клин вбивал в его мирную жизни картину.

И вот снова труба позвала в дальний путь,
С места сдёрнув его, словно лист пожелтевший,
Всё ж не смог он стабильностью жизнь обмануть,
Вновь ему огонёк дал маяк потускневший.

И он в горы пошел те, которые раньше
Всем в округе казались неприступной стеной,
Где под звуки людей проклинающей баньши
И боец, и охотник обретали покой.

Он прошел сквозь ущелья с водой ледяною,
По вершинам заснеженным призрачных скал,
Приведений видал он в горах под луною,
В чьих глазах вечный голод и острый металл,

И полям, занесенным белёсою мглою,
Нет предела, казалось, куда взгляд ни кинь,
Но тропинка меж скал рассекла тетивою
Синевато-белёсую снежную стынь.

От мороза глаза его стали слипаться,
Он почувствовал тяжесть в замерзших костях
И решил на ночлег в мелкой роще остаться,
Разведя на поляне костёр на углях.

У костра ночью сидя и греясь с мороза,
Путник наш незаметно уснул невзначай,
И ему вдруг привиделась яркая грёза,
В ней к любимой летел он, забыв про печаль.

По тропинке, объятой печальною тайной,
Постепенно герой наш к обрыву пришёл,
Там в глубинах с чадящею дымкой туманной
Он увидел негаснущий древний костёр.

Огонёк тот мерцал, пряча угли в тумане,
И призывно шептал: «Подойди посмотри!»
Путник в недра пошёл, пряча камни в кармане,
Что фиалковым светом горели в ночи.

Подошёл он к огню, что горел в древней чаше
И зелёным свечением снег покрывал,
Бросил камни в огонь, что далёких звёзд краше,
И открыл в скале мрачной огромный портал.

Засияло ущелье неистовым светом,
Зимний воздух морозный показался жарой,
Из портала на волю сметающим ветром
Потёк воздух загробный смертельной волной.

Содрогнулся от ужаса путник уставший,
Сердце замерло, разум покинул мозги…
И проснулся герой у костра задремавший,
Угольки догорали в полночной тиши.

Этот сон ярким образом в явь просочился
И раздумья родил в постаревшей душе:
«Столько лет я скитался, чтоб жить научиться,
Но та боль расставанья поныне во мне».

Это было давно, когда солнце живое
Как обычно пекло побережье морей,
Он тогда разломил свою жизнь ровно вдвое,
Полюбив ту, что стала ему всех милей.

Они зажили в счастье, без разлук и утрат,
Каждый день проживая в любви, как последний,
Но, увы, наступил день за счастье расплат,
Испустила любовь его возглас предсмертный.

С той ужасной поры потерял наш герой
Веру в счастье, любовь и её бесконечность,
Взял на плечи рюкзак и отправился к той,
Что своею мечтой путь проторила в вечность.

Когда он ещё был малолетним юнцом,
Прочитал в древней книге легенду простую,
И легенда была со счастливым концом
Про загробную жизнь и любовь непростую.

Прочитал он о том, что в далёких краях,
Там, где море из снега и скалы крутые,
Сердце юное путь отыскало в горах
И живёт там с тех пор и поныне.

Эта быль в его мыслях оставила след
И сподвигла шаги в неизвестность направить,
Он поклялся, что сколько б ни кануло лет,
Его силу любви никому не расплавить.

Год за годом с тех пор он шагал по земле,
В дальних странах ища на вопросы ответы.
Видел тех, кто как будто явился извне,
Но все речи их были бессмысленно слепы.

Вот уже и предел он нащупал земли.
В те края путь привёл, где снега лежат вечно,
И отчаялся путник в той дикой дали,
Мысль закралась, мол «Буду брести бесконечно,

А потом пропаду в этой мёрзлой глуши,
И никто не споёт похоронную песню.
Почему же тогда я так счастлив в тиши,
Что морозом стегает, как кожаной плетью?»

Путник замер, воткнув свою палку в сугроб.
Кончен путь, тут останусь хоть в стылой землянке,
Здесь мне позже сколотят осиновый гроб,
А до тех пор готов ночевать хоть в делянке.

Время шло, он из брёвен построил свой дом
И очаг в нём сложил из камней первобытных.
А чуть позже разжился домашним скотом,
На дрова стал рубить кедр в лесах малахитных.

Он смирился с несчастьем в паршивой судьбе
И готов был отдать свою старость рутине,
Так и было бы, если б на старой стене
Не узрел он сюжет на потёртой картине.

В том сюжете открытый в ущелье портал
И зелёный огонь из него истекает,
Перед ним чаша скорби и вечный кристалл,
А в нём душ непокоенных уйма летает.

Тут же сон вспомнил путник, глядящий на холст,
Дежавю метеором в сознанье вырвалось.
Кем бы ни был художник: талант иль прохвост,
Он сумел всколыхнуть то, что в сердце трепалось.

И с тех пор не прошло ни единого дня,
Чтобы путник наш мысль оставлял о портале,
Раз по двести все древние свитки прочтя,
Том за томом глотал он в архиве скрижали.

И вот как-то в ночи, над талмудом склонясь,
Он прочёл на страницах, от времени стлевших,
Что фиалковым цветом, как звёзды светясь,
Камни душ на границах миров лежат внешних.

В камнях сих навсегда были заперты те,
Кто решил бросить вызов вселенским законам
И в своей неизбывно глухой простоте,
Словно плугом, прошёлся по вечным канонам.

В наказанье за наглость людскую свою
Навсегда они в камень закованы были,
В фиолетово-мрачном и душном краю
Их калечные души угрюмо застыли.

Есть один только путь упокоить их прах,
В царство мёртвых отправить, избавив от скуки.
Найти в северных, богом забытых горах
Тот зелёный огонь, что прервёт эти муки.

Понял путник тогда, что единственный шанс
Вновь любовь обрести в этом проклятом мире —
Просочиться сквозь грань, окунув себя в транс,
Словно кистью себя прописав на картине.

И хоть знал он не мало, но всё ж не умел
Сквозь туман проходить, что миры разделяет:
Он был смертным, а их ограничен удел,
Только магия силу их душ приращает.

Был ещё один путь сквозь завесу пройти:
К башням тем, где хранятся все души-страдальцы,
Нужно посох магический было найти,
Тот, что холодом жжёт онемевшие пальцы.

Как-то очень давно, на заре всех людей
Жил колдун, что постиг сущность злого бурана,
Он был тем, кто на нитках держал королей
И чья магия стала сильнее вулкана.

Создан посох им был силы мощной такой,
Что планета дрожала, когда им стучали,
Изо льда он был собран под Волчьей горой,
А потом его магией чистой спаяли.

Зачарованный лёд – вот что путник искал,
И он знал, что хранится тот в склепе Таниста,
Ну а склеп тот лежит у подножия скал
И дорога к нему непроста и ветвиста.

Вновь собравши всю волю в дрожащий кулак,
Путник тронулся в путь, подгоняемый мыслью,
Что для вечной любви это сущий пустяк,
Даже если он в склепе столкнётся со смертью.

Долго шёл по полям он и чащам лесным,
Продвигаясь по гатям сквозь топи глухие,
По тропинкам шагал уж давно забытым,
Ну а ночью в костёр бросал ветки сухие.

Солнце село в закат, потом снова взошло,
И не раз этот цикл ещё вторил себе же.
Много дней с той поры беспокойной прошло,
И вот, взгляду открылся, как море, безбрежен

Необъятный курган, весь покрытый травой,
С ровной плоской вершиной, как стол для поковки,
С уходящей вниз лестницею винтовой
И с вратами внизу в золотой окантовке.

По ступенькам спустился уставший герой
И у двери застыл, заглядевшись на своды,
На них вензель блестел под туманной луной,
Весь гранитом прикрытый от скверной погоды.

Пригляделся к двери путник в сумраке ночи
И увидел на них мощной магии след:
Под защитою чар были древние мощи,
Чтоб никто не посмел потревожить сей склеп.

В вензель надпись была вплетена хитрым слогом:
«Путь откроет лишь тот, кто покой не нашёл».
И мерцала печать над железным порогом,
Защищая надёжно прогнивший затвор.

Прикоснулся рукой путник к двери с опаской,
Задрожала земля, пыль слетела со стен,
Заскрипели замки, сбросив ржавую краску,
И открылась дорога в магический плен.

Шаг направив неслышный по плитке с узором,
Что устлала тоннели, ведущие вглубь,
Он на стены смотрел с удивлённым укором,
Ведь увидел на них человечества путь.

На фресках гранитных, покрывшихся пылью,
История мира текла, как ручей,
И если б сюжеты оказались вдруг былью,
То не было б этих рассказов страшней.

Из стен реки крови фонтанами льются,
Клинковая сталь блестит ярче луны,
Над горами трупов стервятники вьются,
И свет уж давно не видал тишины.

Подобный же хаос повсюду творился,
Но вдруг лучик света блеснул в темноте:
Великий герой – несравненный Таниста,
Взяв посох, прервал круг порочный извне.

Так, за сценою сцена картины смеялись,
В дикой пляске история мчалась вперёд,
Но вот ленты угрюмые резко порвались,
Путник наш провалился в мерцающий грот.

Лунным светом сияла средь мрачного зала
Та искра, за которой он рвался вперёд,
Изо льда и из магии плотного сплава
Посох древний сверкал ярче утренних звёзд.

У подножья надгробья на стойке из стали
Он лежал недвижимый и тихо гудел,
Его силы Танисты надёжно держали,
Чтоб не смог перейти тот свой смертный предел.

Всей душой трепеща, путник взял его в руки.
Тут же свет озарил плотный мрак вековой,
И Таниста, сложив на груди крестом руки,
Молвил слово, прервав свой покой гробовой:

«Долго ждал я, томясь под горою во мгле,
Храбрецов тех, кто смог бы меня потревожить,
И вот, мрак разогнав, ты приходишь ко мне,
Что ж в глуши такой дикой ты найти себе хочешь?»

Рассказал тогда путник свой жизненный путь,
Тот, что с южных морей его в горы забросил,
И о том, что любовь его шанс есть вернуть,
Пока счастье своё в топку лет он не бросил.

И Таниста тогда посох путнику дал,
Молвив слово под сводом гробницы угрюмой:
«Я хочу, чтоб в руках он твоих засверкал,
С ним туман ты пройдёшь как по площади людной».

Молвив так, рухнул замертво древний герой,
Перейти смог границу он между мирами,
В своём собственном склепе обрёл он покой,
И в глазницах пустых не видать звёздной дали.

Возложил на алтарь путник старый скелет
И укрыл на прощанье атласом кровавым:
«Я от мира сокрою твой древний секрет,
Запечатаю вход заклинанием страшным.

В этом мире никто уж не сможет войти
В твой последний приют, где ты тело оставил,
Пусть не ищет ворьё обходные пути,
Ведь у магии нет исключенья из правил».

Прочь из душного склепа на волю сбежал
Путник, посох в руках, как ребёнка, сжимая,
На вершине холма он провёл ритуал,
Навсегда двери в склеп для людей закрывая.

После долгих скитаний вернулся назад
В дом у скал неприступных уставший бродяга,
В толстый холст был завернут бесценнейший клад,
А в глазах ярким огнём загорелась отвага.

Но недолго на лаврах пришлось почитать,
Снова в путь его звали мечты о любимой,
И не смог даже месяца путник прождать,
Как в дорогу отправился зовом гонимый,

Что звенел всё сильней в воспалённом мозгу,
Призывая ворваться в туман меж мирами
И прогнать заржавевшую в сердце тоску,
Доказав свои чувства земными делами.

Ярко путь осветив себе магией льда
Словно крот, прорываясь сквозь толщу завесы,
Он искал верный путь, что привёл бы туда,
Где, по слухам, растлялись и каялись бесы.

Там, где времени ход поворачивал вспять
Или мог в бесконечность движенье ускорить.
Там, где богом ты мог по желанию стать
Или душу свою навсегда упокоить.

И хоть в эти легенды не верил никто,
Всё ж прошли они сказками сквозь поколения,
Превратив разум наш из щита в решето,
Сквозь которое тянутся нити сомненья.

Пока мысли такие по мозгу текли,
Ища в памяти угол, куда приютиться,
Из тумана вдруг всплыли три шпиля вдали
И фиалковым цветом вдруг стали светиться.

Посох крепко держа, он до башен дошёл
И у их основанья увидел он чаши:
В первой ярко горел негасимый костёр,
Во второй отраженья грехов были наши,

Ну а в третьей, что была чернее угля,
Наши мысли хранились и их воплощенья,
Каждый мог в ней, судьбу свою дико кляня,
Жизнь свою просмотреть без утрат и паденья

Иль увидеть на дне, потерявшись во снах,
Цену своих дел и влиянье поступков,
Чтобы мира картину повергнуть во прах
И узнать, сколько рядом с тобою ублюдков,

Что готовы продать всё доверие твоё
За тот ломаный грош, что поманит их блеском.
В этом зеркале видно воров и жульё,
Древней силой срываются маски их с треском.

Чтобы камни достать и продолжить свой путь,
Нужно было решиться все недра изведать:
В первой руки обжечь, во второй утонуть,
Ну а в третьей любви своей чувство проверить.

«Что ж, — подумал герой, —это стоит того.
Да и много потерь в жизни мне повстречалось».
И хоть ярким огнём его руки ожгло,
Всё ж душа ему в камне навечно досталась.

У второго сосуда задержался герой,
И хоть с виду он светел и чист был, как небо,
Но он знал, что грехи его были порой,
Словно в белой одежде бездонное чрево.

В бледной чаше искрилась на солнце вода,
Но едва лишь герой её пальцем коснулся,
В жижу склизкую вмиг превратилась она,
И червей жуткий ком в смрадных недрах проснулся.

Эта чаша, как зеркало нашей души,
Отражает всё то, что мы сделали в жизни,
Если были дела наши в мире страшны,
То из чистой воды море выльется слизи.

Много раз путник в жизни своей согрешил,
Но в поступках своих он раскаялся позже,
И за то, что безмерно всю жизнь он любил,
Слизь исчезла, оставивши чашу порожней.

Два из трёх камней древних лежат на руке,
И осталось достать только самый прекрасный,
Ближе всех был, но всё ж, он скрывался во мгле,
Краткий путь до него был и самый опасный.

Та сплошная завеса из серого смога,
Что скрывала от глаз дивный камень души,
Состояла из мыслей и страха людского,
Полыхающих ярко в полночной тиши.

Лишь рука потянулась к намеченной цели,
Тут же мыслей поток засверкал в голове,
Думы вольные с ветром все в даль улетели,
И осталась лишь злоба в сияющей тьме.

Путник вдруг осознал: «Да за что же я бьюсь-то?
Неужели вся грязь эта стоит любви?
Моё сердце уже много лет мрачно и пусто,
Да и света в тоннеле не видно вдали».

Мысли птицею чёрной на голову сели,
Злобы яд просочился в святая святых,
И любимой портрет словно краской облили.
Все пороки её, словно тройка гнедых,

Вдруг вцепившись в остатки любовных историй,
Их, из памяти вырвав, потащили на дно,
Там, где порочащих фантасмагорий
Открывают в бездонную пропасть окно.

Путник быстро тонул, погружаясь в пучину,
И почти уже было навеки застрял,
Но любовью во тьме вспламенил он лучину,
И открылся на волю горящий портал.

Ото сна тут очнулся герой сей легенды,
Весь в холодном поту и с горящей рукой.
Несмотря ни на что, он был счастлив безмерно,
Ведь он камень души прихватил за собой.

На поляне присев, путник вдруг улыбнулся,
Он теперь был богаче любых королей,
Но вот время пришло, он от дрёмы очнулся,
Надо было к любимой бежать поскорей.

Вновь туман разогнав, наш герой возвратился
В дом у скал и к родному душе очагу,
С грани мира к подножию гор он спустился,
Чтобы вновь увидать на картине мечту.

Он вгляделся внимательно в старые краски
И увидел сквозь плесень и пыль долгих лет,
Как зелёный огонь, трепеща в дикой пляске,
Камни душ пожирая, вскрывает секрет.

Под картиной в тускнеющей жёлтой оправе
Была надпись, что ночью сгоняла покой:
«Путь лежит через ужас, что в «Волчьем оскале»».
Только нету на свете пещеры такой.

«Что ж, решенье одно — снова в путь отправляться
И надеяться, что шестерёнка судьбы,
Сделав свой оборот, вдруг захочет остаться
И услышит мои к высшим силам мольбы».

Вновь надевши рюкзак на усталые плечи,
Путник вышел во двор и вздохнул глубоко.
Нынче путь он держал в край, где чёрные печи
Превращали руду в золотое руно.

Там, средь станов прокатных и плотного смога,
Есть архив, что древнее народов порой.
Если в мире и есть к той пещере дорога,
То найти её можно лишь в той кладовой.

Много дней он провёл в коридорах из полок,
Карту мира ища среди пыльных томов.
И хоть поиск его был убийственно долог,
До последнего путник искать был готов.

И вот поиск его увенчался успехом:
В древнем атласе мира нашёл он ответ.
Посреди мёртвой тверди, усыпанной пеплом,
Прочитал он: «Пещера «Волчий скелет»».

Это было зацепкой, хоть и смех вызывало,
Но названья меняться способны не раз.
Через древность веков в современность взывала
Эта метка, судьбу предрешившая враз.

Стал герой наш в последний поход собираться,
Знал он точно, что шансы вернуться малы,
Но не мог он без дела на месте остаться,
Пока мысли с любимою были вдали.

Он собрал всё, что смог, и ушёл на рассвете
В путь далёкий, как раньше бывало не раз.
И печальней его не сыскать было в свете,
Ведь он знал, что умрёт, не сложив свой рассказ.

Не узнают потомки о подвиге этом,
Не споют песни скальды о славе его,
И не станет любовь его призрачным светом,
Что сверкает во тьме заблудившихся снов.