Амур

Амур, 1987


Я был на Амуре. Я видел Амур.
Он жёлтый, как пламя дракона.
Вставал на фарватер и шёл по нему.
И принял речные законы.

Четыреста миль превращаются в пыль
Воды, что висит за кормою.
Река никогда не допустит толпы.
И все баррикады размоет.

А грубый китаец мочился в неё,
Надеялся — рыба издохнет?
Но с нами был местный.
Блеснуло ружьё.
И жёлтенький больше не охнет.

Мы шли на подводных нахально и зло,
Течение вспять обращая.

И нимфа сказала:

— За позу с веслом
  Я вас никого не прощаю!




Превращение, 1991


Как будто в небе лопнула струна.
Как будто рябь пошла по старым крышам.
И черепица шевелится — слышишь?
И речь правдива старого вруна.

Такую бы грозу да нам бы к маю.
А тут овсянка светит на обед.
И лучший транспорт мой, велосипед,
Что между ног, престижем не бывает.

Но как-то исподволь душа растёт.
И изнутри, и, кажется, снаружи.
И постепенно трескаются лёд
Вчерашних луж и дула старых ружей.

Работает характер погрубее.
А мысль — точней, и зрение острей.
Меня севильский бреет брадобрей.
И от того становится добрее.

(1991)



***


Метафорически не говоря,
Скажем, что тихо горела заря,
Просто и честно, без дыма.

Глядя по-новому в старый прицел,
Только за то и останешься цел —
Целя осознанно мимо.

Может и сказка, а может — и нет.
Понагородит такого поэт,
Не расхлебаешь в три срока.

Но не надейся, что всё суета.
Ясно глядит на тебя высота.
Время ворует сорока.

Перевернулась магнитная ось.
Север и Юг, ты-то думал небось, —
Твёрдые суть величины?

Что-то меняется. Что, но не кто.
Публика смотрит «Орфея» Кокто
В небе, размером с овчину.



В опере


Я проспал половину Кольца —
затяжного Кольца Нибелунга.
Золотилась на лицах пыльца —
non e corte la notte ma lunga...

Завладели Валгаллой они,
как слегка погодя — всей Европой,
запалили в печурках огни
с мертвецами — как перед потопом.

Знай, Германия: Зигфрид убит.
Поделом. И другим будет то же.
Им не вытравить в новой любви
синих свастик на мертвенной коже.

Вот... летят! Наконец-то летят!
Бабы чёртовы в душах поэтов!
Филистёры разводят котят
на продажу. Кончается лето.



Дом


Время оставит кровавый засос
С рысьей повадкой-любовью взаимной.
Силой берёт растерявшийся Зимний
Бросивший море красивый матрос.

Гегель — не Гегель, а он диалект
Вывез из Богом забытой деревни.
Сказка о мёртвой прекрасной царевне —
Вещь поважнее, чем хлеб на столе.

Месту не пусту сквозить на стене.
Быстро икона сменилась портретом.
Мигом закончилось зимнее лето
Зимней зимою и сном о весне.

Слышу свой голос и не узнаю.
Он раздаётся откуда-то сбоку.
Сверху? Возможно. На самом краю
Дом я построил, как небо, высокий.

Кто мне поможет составить слова,
Те, что спасут нас, в молитву и клятву?
Страшная память немая права
И обещает обильную жатву.