17-45

Его терпеливая и по-своему отеческая любовь подкупала своей искренностью и пугала чрезмерной, как мне тогда казалось, осторожностью. Та осень была на редкость сырой. Я часто приезжала к нему пить чай и разговаривать. Он встречал меня на маленькой кирпичной остановке возле поселка, и мы долго шли по узким тропинкам мимо чужих домов и зарослей шиповника, каких-то полу заснувших деревьев и обшарпанных калиток. Я смотрела себе под ноги и по пути мы по большей части молчали, заново привыкая друг к другу, слушая перешептывающуюся листву и вдыхая пряно-дождливое начало дня.

В его небольшой, по - провинциальному уютной квартире всегда ощущалась книжная, обволакивающая тишина и чувствовалось какое-то простое житейское очарование. Все там было понятно и близко мне. Высокие шкафы с книгами, пожелтевшие стопки тетрадей, оставшиеся с времени военного училища, обтянутый орехового цвета тканью абажур на длинной ножке, его стол с выдвижными ящичками, маленькая прихожая…

Он не играл, не был притворным джентльменом. Ему это было неважно, а мне ненужно. Поэтому, обычно, я сама снимала верхнюю одежду, разувалась и шла мыть руки. В то время он брал мои вымокшие кеды и ставил их сушиться на батарею под широким деревянным подоконником. Я любила сидеть на этом подоконнике вечерами и наблюдать за тем, как он работает. Пишет, листает словари, сосредоточенный и одухотворенный. Такими вечерами я чувствовала в себе, где-то там, в области солнечного сплетения, горячее предвкушение его взгляда. Немного строгого и одновременно заинтересованного, пленяющего своей властностью и одновременно полного мальчишеской трепетностью и нежностью. Такого, который предназначался только мне…

Мы пили крепкий чай с обязательным вишневым варением и он спрашивал меня об учебе в университете. Ему было интересно знать все: начиная с моих успехов в английском и латыни, заканчивая дискуссиями с преподавателями по философии и античной литературе. Иногда бывало, что мы горячо спорили. Конечно, почти всегда он оказывался прав, но это понимала я, а он делал все, чтобы я ощущала торжество победы в споре. Он неизменно называл меня маленькой девочкой и глупенькой, но я не обижалась. Верно, что чувствовала себя рядом с ним таковой. Хотела чувствовать. Он позволял мне многое, но не себе.

Он знал что-то, чего не знала я…