Выходные данные и состав книги Прозревание 2020

ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ КНИГИ "ПРОЗРЕВАНИЕ"

Литературно-художественное издание

Толстоус Василий Николаевич

ПРОЗРЕВАНИЕ

Стихотворения

© Толстоус В.Н.,2020


ББК 84 (2Рос-Рус)6-5
Т 54

Т54 Толстоус В.Н.
"Прозревание" (Первая философическая тетрадь) - Стихотворения –
Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова" - 2020. - 64 стр.


           Книга «Прозревание» представляет собой первую из трёх «философических тетрадей» поэта из города Макеевки, члена Межрегионального Союза писателей Василия Толстоуса.
           В книгу автор поместил стихотворения-раздумья о жизни и смерти, о любви и ненависти.
           Некоторые стихи впервые увидели свет на страницах литературных журналов, альманахов и сборников поэзии России, Украины, Канады и Германии, многие публикуются впервые.


Подписано в печать 20.08. 2020



СТИХОТВОРЕНИЯ


***
С юных дней тебе твердили часто,
что легко, мол, выиграть пари –
всё о том, что жизнь и дар, и счастье,
и оно как солнышко горит.
Зрелость горше правду узнавала,
но хотела видеть только свет.
Тихо умирали идеалы
в темени скрывающихся лет.
"Погоди! – взываешь о пощаде,
видя бег мелькающих годов, 
словно обезумевших лошадок, –
Я ещё не пожил, не готов".
Промелькнёт последний луч заката,
и сомкнутся в небыли года,
лишь качнётся, яркая когда-то,
в чёрной мгле последняя звезда.


***
Желаний жить на свете миллиарды,
среди других подвешено твоё, –
овеянное пропастями Спарты,
пронизанное ужасом её.
Из чьих-то рук, удерживавших крепко
тебя над краем бездны высоко,
вдруг уронить, как греческие предки,
наверно, можно просто и легко, –
и ты, такой надменный и довольный,
с доходами, любовью окружён,
висишь, скрывая, как же это больно,
и как же ты над пропастью смешон.


***
Нет ничего древнее скал на свете,
они исконней вод и облаков,
их на остывшей каменной планете
ваяет ветер тысячи веков.
Пласты пород крепчают год от года,
несокрушим их строгий монолит,
они и есть первичная природа,
её основа – мрамор и гранит,
поэтому ветрам и солнцу плиты
легко отдали первенство творцов.
Но только скульптор в силах отделить и
отбросить с глыбы лишнее резцом.
Упорный гений, образ создавая,
в него вдохнёт сияние души,
и вдруг воскреснет глыба вековая
в законном праве вечности служить.


УШЕДШЕЕ

Ушедшее (единственное, сладкое,
хмельное, словно старое вино),
я знаю точно – в будущем осадками
из облака рассеется весной;
оно ушло, конечно, окончательно,
и с каждым годом призрачнее след
лица из детства, тронутого патиной
навеки успокоившихся лет.
Душа быльём забита и стреножена
и так смешно заноет иногда –
то прорастает в ней ростками всхожими
трава забвенья, горе-лебеда…
Ушедшее прощается не мешкая,
не обнимая, ласку не даря,
тоску и боль скрывая за усмешкою,
за отрывным листком календаря.


***
Работай, маленькое сердце,
ещё не время отдыхать,
душе ведь нужно чем-то греться, 
пока годов посильна кладь...
Но всё печальней вечерами,
всё реже волосы и кровь...
В не главном чаще стали правы
и разлюбили шум ветров.
В глаза друг другу смотрим строго:
блестят ли, есть ли искра в них? –
и забываем понемногу
учиться жизни не из книг.
Годами ждём заветной встречи,
что не случилась прежде быть,
когда настанет главный вечер
и станет ясен ход судьбы. 
А так, – невидимый моторчик
хрипя, работает пока,
но бой часов – предельно точных –
гремит у самого виска.


***
Веслом от берега – и прочь,
в густом тумане затеряться.
Когда скрывает лодку ночь,
нетрудно с берегом расстаться.
Прохлада. Тени впереди.
Негромкий всплеск. Вода струится.
Ты в серой мгле совсем один,
да у плеча ночная птица
бесшумно воздух рассечёт
и растворится без остатка,
а взмахи вёсел – нечет, чёт…
Зудит плечо призывно, сладко.
Веслом от берега – и прочь.
Свежее воздух, шире взмахи.
Ты лишь однажды в силах смочь
преодолеть ночные страхи.
Не окажись весла в руке
и лодки не найдя в тумане,
ты канешь в ночь, навек – никем,
и ночь укроет, не обманет...


***
Промчалась жизнь без цели и следа.
Она, казалось, долго протекала.
Нечаянно истаяли года,
горевшие неярко, вполнакала.
А в тех летах – и дружба, и любовь,
что оказалась сном и лотереей.
Твердили: нужно жертвовать собой,
а пригляделся: та ещё идея…
Тянулись дни. Зыбуч тягучий ток.
И, кажется: вот взял и подтолкнул бы…
…Вдруг ахнешь: стал серебряным висок
и сморщились предательницы-губы.
Со дна зеркал упрямо, из-под век,
метнётся взгляд, забывший удивляться.
Большой и некрасивый человек
с повадками и миной домочадца.
И всё ж – в глазах, в их тёмной глубине,
вдруг да проскочат зайчиками искры
старательно упрятанных огней,
зажжённых для единственных и близких.
Молчание. Растерянность. Тоска
с налётом беспокоящей печали.      
Приподнята в приветствии рука.
Но тот, что в зеркалах, не отвечает.


***
Ты уходишь. Играет улыбка.
Под глазами размазана  тушь.
Сквозь ресницы качается зыбко
мир бесплотный – из брошенных душ.
Уходи. Отменить невозможно
прямизну и отвесность межи.
То, что мы окончательно ложны –
не мешает забыться и жить.
Сон и явь, беспокойство и леность
чередуются с точностью дат.
Где, когда, почему не успелось
нам открыться, что рядом – беда?!
Нет у жизни обратной дороги.
Месяц к месяцу – год отлетит.
Ветер свищет. Рукою потрогай –
очень холоден камень гранит.


***
Взгляни назад – потрогал ветер за плечо –
осенний лист упал, повиснув на траве.
Ажурный кран подъёмный, грузом увлечён,
стрелу отвёл за остов дома. Чуть правей
река струилась, подмывая берега.
Их тени вечер близкий скоро удлинит.
За краном – выше – месяц выставил рога,
и вдаль летел, незримый днём, метеорит…
Свершалось то, зачем рождался этот день,
и не свершалось то, чему ещё не срок.
Крепчали влагой капли завтрашних дождей.
Буравил землю припозднившийся росток.
Сожжённый солнцем, рассыпался палый лист.
Колючий ветер не бодрил, не остужал.
Цепочки туч сюда пока не добрались:
пусть орошают земли выжженных держав…
Большое солнце опускалось, не дыша,
и тишина стояла ломкая, как тень.
В кармане не было (как жаль!) карандаша –
запечатлеть переходящий в вечность день.


***
Моя беседка в маленьком саду – 
то место, из которого исходят
любые изменения в погоде,
накликанные снами и в бреду,
пока из них с рассветом не уйду.
Давно живу от мира взаперти.
Гляжу на сад, а стёкла всё мерцают,
за ними ни крыла и ни лица я
не вижу. Лишь метели и дожди:
что отошли, и те, что впереди.
Неволя наступающих времён –
бессонная и ласковая тайна.
Мы в ней проездом словно бы, случайно.
И каждый не заметил, что клеймён
с библейского зачатия племён...


ПОКОЙ

Спилили дерево в саду.
Из-за бесплодности спилили:
мол, не растит уже еду –
одна листва в зелёной силе.
Дрожали ветви под пилой
и мягко наземь опадали,
сминая дёрна плотный слой,
дивясь негаданной опале.
Ствол оголённый, без ветвей,
стрелой, глядящей в небо, замер.
Кора бугрилась, и по ней
тягучий сок стекал слезами.
Летели птицы мимо вдаль.
Катилось время бессловесно.
Ещё питала ствол вода,
не зная, что питать ей вместо – 
когда, сказав земле «прости»
за то, что взрезан, словно горло,
ствол опустился с высоты
как жил – бестрепетно и гордо.


***
Вылетая из гнёзд, оглянуться бы, что ли…
Ветер подхватит. Поверишь в надёжность крыла.
Оттопырятся крыш треугольные сколы.
Глянешь опасливо: корча крыло не свела б.
Начиная полёт, не уверен, что в силах
милю до речки и рощицы преодолеть.
Вот и теперь из-за туч, легко и красиво
крылья выпростал некто, обещающий смерть.
Свежий ветер не выдаст – он дерзостных любит,
не допуская погибель – удержит полёт...      
В страхе голос подашь. Растревожатся люди,
там, на земле.
...И подметят: красиво поёт.


***
Жизнь – кусочек целого, отрезок.
Всех отрезков много – череда.
Может, мы владелицам подвесок
подносили к свадьбе города,
а потом в неведомые страны
снаряжали с шёлком караван,
и ночами с жадностью листали
невзначай случавшийся роман…
Уходили жизни, убегали,
улетали, больно зацепив:
то суровый воин, крепче стали,
то бандит, сидящий на цепи.
То, что ныне – пресно, и без блеска.
Сердце бьётся медленно в груди:
проба сил для лучшего отрезка –
он уже маячит впереди.


***
Слова важны, но не настолько,
ведь большинство из них – вода.
Есть исключение – жестокость
простого слова «никогда».
Произнесёшь – и сердце бьётся
сильнее прежнего в груди.
Прямое слово, без эмоций.
Как будто пусто впереди.
И позади нет ни соринки.
Направо, влево – нет ни зги.
Мир не зачатый, свет безликий,
источник грусти и тоски.
Казалось – взяться ей откуда?
Ведь ни концов нет, ни начал.
Как будто родину Иуды
в пути внезапно повстречал.


***
Те прозревают мир насквозь,
иным доступно то, что ближе.
Забыть недолго, что сбылось.
Другие сменят – и допишут,
хотя, быть может, и не то,
о чём мечтал. Досада гложет:
ночь разведения мостов
сойти за ночь любви не сможет.
Песчинкой виться на ветру
легко, пока полёт не отнят.
Ещё знаком бесплодный труд            
вчера, и прежде, и  сегодня.
Особый путь сулили сны.
Как на дрожжах, росла гордыня.
В глазах предчувствие весны,
пускай ноябрь льёт и стынет.
В ушедшем не исправить ось.
На ней судьбу фортуна нижет.
Задать бы, вымолить вопрос.
Но от него уносит крышу.


***
Неверный свет качающейся лампы
не пробивает выросшую тьму.
Всё, что узнал, и то, о чём не знал ты,
ночной порой является уму.
Тогда ко лбу бессонница подступит,
сожмёт виски, и ты, раскрыв глаза,
поймёшь: всегда судьба дарила скупо,
хоть бездну лет отсчитывай назад.
В такие ночи множатся морщины
и до утра не успокоят сны;
как дети, плачут взрослые мужчины,
заметив утром иней седины.
Скрипит фонарь, и лампа тускло светит.
Летучей мыши прочерк. Темь вокруг.
С восходом снова стихнет всё на свете,
и сны исчезнут, выпорхнут из рук.


***
Обычная история.
Безвестная судьба
с правами инфузории.
За жизнь и честь – борьба.
Открытия и поиски
убьёт старенье вен,
и в типографском оттиске
печальной рамки плен.
Суровые заплечные
уйдут, сметая прах,
оставив незамеченной
улыбку на губах.


***
Родишься и живёшь под небом,
заботясь каждый день о том,
чтоб юной силой, вкусным хлебом
и добротой гордился дом.
Искусство жить с нехваткой счастья
приходит позже, с грузом лет.
Узнаешь: нет гуманной власти,
и вечной дружбы тоже нет.
Увидишь рядом одиноких
и коротающих свой век.
Весёлых дней казалось много,
но их засыпал ранний снег.
Звал нескончаемо надежду –
но путь её неразличим.
И к сроку белые одежды
подарят просто, без причин.


***
Заведомая ложь – ты думал – будет благом,
и верил, что защитой чести служит ложь.
И правда уходила – в тень. На месяц. На год.
А позже говорили: «Правды не найдёшь».
Не там искали. И – не те. Но были шансы
её найти – над ней всегда струилась грусть.
Но почему-то не хотелось приближаться
и осквернять словами неповинность уст.               
Ты осознаешь вдруг: ну, как же это можно
легко восславить ложь и дальше с нею жить?
Когда вручат листок прощальной подорожной,
тогда, наверно, и – не вспомнится о лжи.
Но позже, в миг, когда навек сомкнутся двери,
и не дозволится последнее прости,
быть может, промелькнёт (поверить? не поверить?) –
виденье той, в тени, что за дверьми грустит.


***
В лесу похолодало. Стынут ноги.
Светло среди берёз, как в алтаре.
Молюсь. Прошу немногое для многих, 
пообещав стать лучше и добрей.
Стоять нетрудно: листья мягче пола,
но холодны, ведь нынче не июль.
Прошу берёз – владетелей простора,
чтоб очертили будущность мою.
Кора деревьев осенью остыла –
нет сока, и все листья на земле.
Но в белой роще чувствуется сила
и привставать не хочется с колен.
Листку недолго свежим жить и клейким,
но с листопадом выпрямился лес
в предчувствии, что в срок настанет лето
и всё, что должно – станется окрест.
Пусть не таится: то, что с нами будет –
не отменить. Дрожание коры
даёт понять: берёзы тоже люди,
а может – были ими до поры.


***
С ветки прыгают на ветку,
ищут блох в своём пуху,
и совсем не видят сетку,
что и сбоку, и вверху.
Песни льются, грудку пышно
раздувает вширь самец.
Не слетела – важно вышла
самка, словно под венец.
Непритворна радость пары,
счастье искренне её.
В сетке ль дело, или чары
не пускают вверх, в полёт?
И зачем летать, ведь сытно,
с неба ястреб не слетит.
Целый век такая бытность
отсекает вверх пути.


БОЛЬНИЦА. ТРЕТИЙ ЭТАЖ

За окном квадратным, строгим,
бесконечный мир лежит.
Где-то там Египет, боги,
Гималаев грозный щит,
шум лесов, поля и реки,
океаны, города.
В компе три библиотеки,
что ни день, хожу туда.
Всё подряд листаю, грежу
и живу в своих мечтах
о морях, о ветре свежем,
о девчоночьих устах.
Я, наверное, родился,
чтоб героям помогать,
например, слетать на Диксон,
где свирепствует пурга,
или в зной пригнать в пустыню
дождевые облака.
Мысли ясные, простые,
нереальные пока.
Нахожу за горизонтом
те места, куда уйду –
там небольно жжётся солнце
много месяцев в году.
В тёплых странах нет озона –
он пронзает сквозь халат,
чтоб микробов урезонить
кварцеванием палат.
После «кварца» кашель душит:
впрочем, это ничего.
Врач сказала: нашим душам
вылет ровно через год.
Только маму жалко: плачет,
ну, а я привык уже
лгать ей снова об удаче
здесь, на третьем этаже.


***
Ты идёшь просто так, по привычке,
лишь ладонь прижимаешь ко рту:
это нынче расхожий обычай, –
чтоб не сметь зарыдать на ветру.
Ветер тёплый, он высушит слёзы,
от рыданий ладони спасут.
Жаль, что с облака влага не льётся –
как обычно, ему недосуг.
Дождь бы струями лился на щёки,
горький пламень души остужал,
и тебя на минуту ещё бы
задержал, чтоб не шла на вокзал.
И зачем он тебе, что такого
в этом месте, где поезда ждут?
Не смотри же туда: далеко он,
различить невозможно в бреду.
Ты качаешься: горько-то, горько,
так, что не пожелаешь врагу,
и летит, словно катится с горки,
чёрных рельсов настойчивый гул.


***
Сегодня двадцать третье ноября.
Но что число?! – обычный будний день.
Темно с утра. Светильники горят.
На остановке множество людей.
И ты стоишь. Автобуса всё нет.
Мороз и ветер. Тускло на душе.
Ты думаешь: «Готовить ли ответ
на документ, что давеча дал шеф?»
На подготовку срок, мол, до утра.
И нежно в щёку вдруг поцеловал.
Хотела мужу рассказать вчера,
но не смогла. «Права иль не права?
У шефа есть красавица жена.
А деток нет…» Автобус подошёл.
Вошла с толпой и стала у окна.
От типа слева явственный душок:
вчерашнее застолье – водка, лук,
а дама слева вертится как уж.
Обычный сплав давно привычных мук.
Такой же путь проделывает муж –
в другой конец, где плавит сталь завод.
…А сверху смотрит бледная луна –
она в тот час над городом плывёт,
и на неё глядишь ты из окна
и думаешь тоскливо о своём:
что нет детей, а замужем давно…
…И вы с луной качаетесь вдвоём,
пока меж вами пыльное окно…


***
Счастье – это когда ничего не болит
и хочется день начинать по гудку, в полседьмого;
когда вдруг поймёшь: за горизонтом, вдали,
земли грозных широт взывают к открытиям снова.
Время – преданный враг, что навечно с тобой,
поэтому рвёшься вперёд без дороги и брода.
Вот и манят фронты неоконченных войн.
Правда, эти бои никто не выигрывал сроду…
Быстро собран рюкзак. Ждёшь попутных ветров.
Проржавеет засов, но раздвинутся настежь ворота
в мир мечтаний и снов, где ты юн и здоров –
там родные, друзья – жильцы неземного народа.
Счастье – это когда тебя любят и ждут,
и сердце болит, зная: с кем-то несчастье случилось.
Хватит ли сил навечно отбросить беду?
Вот вам и счастье – если есть эта самая сила.


***
Работа. Муж. Домашние заботы.
Две дочери болеют, но растут.
Прекрасное лекарство от простуд –
готовить пищу в будни и субботы.
А годы мчатся, их не остановишь,
не знают книги средств от седины.
Толкуют: мы для счастья рождены –
враньё, и это, в принципе, не новость.
Нам говорили: «Женщины как феи –
летают, не касаются земли».
Вот если бы! Сидишь тут на мели
с бюджетом из каких-то трёх копеек…
И нет на свете праздных выходных.
Голодный муж найдёт себе другую,
той всё равно: он пьёт или в загуле –
мужья всегда на что-нибудь годны.
Привычен страх сиротства и разлуки,
и важен бой судьбе наперекор.
Но стоит выйти женщине во двор –
и всем видны натруженные руки.


***
Не согревает пламя крошечной свечи,
её тщедушный огонёк едва заметен,
он иногда сверкнёт и тихо затрещит,
когда гуляет за окном и свищет ветер.
Свеча, сгорая, отдаёт себя сполна,
склоняя пламя ближе к зябнущим ладоням.
Она смотреть привыкла в небо из окна,
на то, как звёзды зажигаются над домом.
Её огонь заметен с ночи до утра,
когда дороги верной путники не знают, 
важнее света маяка или костра, –
и честно трудится надёжная связная.
Чтоб огонёк светил подольше и не чах,
мы от рождения свечу свою голубим.
А покидая жизнь, шепнём в последний час:
«Свеча – единственная ценность ваша, люди…»


***
«Вот ты мне, батя, объясни:
что в жизни крепче дружбы?»
И батя, старший из родни,
сказал: «Подумать нужно».
Молчал малец, он знать хотел,
зачем ровесник Мишка
отставил пять совместных дел, –
читает с Лизой книжку.
Читает, нет ли, – говорят,
что завтра – это точно! –
поедет с ней он в зоосад
а с ним, мальцом, не хочет.
Но как же так: был старый друг,
теперь родней – подруга.
И это всё случилось вдруг.
Эх, дать бы Мишке в ухо!
Мальца вдруг батя оглядел
и головой качнул он.
Подумал: «Вырос мой пострел,
а был не выше стула».
«Скажи – малец не отставал. –
Ведь Мишка врёт про маму?
Я помню лето и вокзал,
и пахло там духами».
А батя знай себе молчит
и смотрит виновато.
Слова внутри что кирпичи
и почему-то – маты.
А прожил ведь немало лет.
Любовь ушла и дружба.
Но просит сын – мальчишка, шкет,
Ему ответить нужно.
И вдруг сынишка понял всё:
не отвечай, мол, батя.
«А Мишка всё-таки осёл.
Не плачь, ну что ты, хватит».


***
Летают корабли под парусами,
с попутным ветром покоряют высь.
Их паруса прозрачные как саван,
и лёгкие как девичий каприз.
С недавних пор не вижу кораблей я –
пуста без края неба синева.
Я долго и мучительно болею.
В окошке небо видится едва.
Вчера туман спустился беспросветный,
и за окном сплошная пелена.
Карандашом графитового цвета
пишу я на бумаге имена.
Припоминаю встретившихся в жизни
друзей, не подводивших никогда.
Как много их исчезло в коммунизме...
Живые тоже просятся туда.
Но почему же корабли с небес исчезли?
Им где-то саван ткут на паруса?
Врач нагло лгал, что лечатся болезни, 
он сам сказал: «Не верю в чудеса».
Туман по стёклам медленно стекает,
как будто плачет кто-то за окном.
Бумага с именами намокает,
всё шире расползается пятно.


***
Ну, вот и всё. Окончена премьера.
Аплодисменты, крики: «Браво!», «Бис!»
Актёры вышли, кланяясь. Наверно,
не все их роли в пьесе удались.
Они старались. Каждый вынул душу:
герой ли он на сцене, или трус,
ведь каждый образ в странной пьесе нужен,
где, что ни день, уходит жизнь из уст.
И пусть потом исчезнет даже память,
оставив по себе пожатье плеч, –
ведь шёл, ведь полз, поднявшись, грыз зубами 
судьбу, да в кровь, чтоб тут, под камнем, лечь.
Но никогда не смолкнет представленье,
не опустеют сцена и ряды.
Смотри: актёры даже на коленях
не плачут – это блики от звезды.

















СОДЕРЖАНИЕ

«С юных дней тебе твердили часто…»…………………………………………….4
«Желаний жить на свете миллиарды…»…………………………………………..6
«Нет ничего древнее скал на свете…»…………………………………………….8
УШЕДШЕЕ………………………………………………………………………….11
«Работай, маленькое сердце…»……………………………………………………13
«Веслом от берега – и прочь…»…………………………………………………..15
«Промчалась жизнь без цели и следа…»…………………………………………17
«Ты уходишь. Играет улыбка…»…………………………………………………18
«Взгляни назад – потрогал ветер за плечо…»……………………………………21
«Моя беседка в маленьком саду…»……………………………………………….22 
ПОКОЙ……………………………………………………………………………..24
«Вылетая из гнёзд, оглянуться бы, что ли…»……………………………………26
«Жизнь – кусочек целого, отрезок….»…………………………………………..29
«Слова важны, но не настолько…»………………………………………………31
«Те прозревают мир насквозь…»…………………………………………………32
«Неверный свет качающейся лампы…»…………………………………………34
«Обычная история…»…………………………………………………………….36
«Родишься и живёшь под небом…»……………………………………………..38
«Заведомая ложь – ты думал – будет благом…»……………………………….41
«В лесу похолодало. Стынут ноги…»……………………………………………42
«С ветки прыгают на ветку…»……………………………………………………44
БОЛЬНИЦА. ТРЕТИЙ ЭТАЖ…………………………………………………….46
«Ты идёшь просто так, по привычке…»…………………………………………48
«Сегодня двадцать третье ноября…»…………………………………………….50
«Счастье – это когда ничего не болит…»……………………………………….53
«Работа. Муж. Домашние заботы…»……………………………………………55
«Не согревает пламя крошечной свечи…»………………………………………56
«Вот ты мне, батя, объясни…»……………………………………………………58
«Летают корабли под парусами…»………………………………………………60
«Ну, вот и всё. Окончена премьера…»…………………………………………..62