Моё сердце

    До чего хорошо прибран мир, когда глядишь на него с высоты трёх тысяч метров. Всё уложено по местам, как в ящике с игрушками. Дома, каналы, дороги - игрушки взрослых людей. Благополучный, разграфлённый на квадратики мир: каждое поле окаймлено забором, каждый парк окружён стеной. Вон Каркассон, где каждая лавочница живёт жизнью своей прабабки. Нетребовательное, ограниченное счастье. Человеческие игрушки, в порядке расставленные в витрине.

Мир под стеклом, выставленный и разложенный как напоказ, аккуратные городки на развёрнутом рулоне карты, которую неотвратимо, словно прилив, несёт на него медленно движущаяся земля.

Вот он один. Циферблат высотомера отражает солнце. Яркое и негреющее. Движение педали, и ландшафт уплывает. Этот свет - мёртвый, эта земля - кажется мёртвой: всё, что составляет сладость, аромат и хрупкость живых вещей, - уничтожено...

И всё-таки под кожаной курткой - твоё тёплое и смертное тело, Бернис!
Под плотной кожей перчаток - чудесные руки, умевшие так нежно ласкать твоё лицо, Женевьева...

    А. С. Экзюпери. Южный почтовый.


    Лётчик вылетает практически в никуда, отрываясь от земли, в этом его сила, это жестокий мир, но он ближе к истинно человеческому, потому что земной человеческий чересчур распластан по земле, чересчур обжитой, чересчур обманывающий освоенностью.
    С высоты птичьего полёта или даже выше такой мир манит уютом, обрамляясь более глубокими мечтами, он манит, как единственное родное пятнышко, но как только мы приземляемся, мы видим в нём неустранимую застывшесть, мы понимаем, как выражался Сент Экзюпери, что для завоевания этого мира нужно отказаться от действия.
    Земля как обман, к которому мы чересчур приросли.
   Ещё выше, ещё дальше лететь нам некуда, точка отсчёта для нас всё равно единственная планета - Земля, но как бы мы хотели, чтобы наши полёты могли решительно изменить её. Чтобы нам не хотелось каждые полчаса после нашего приземления снова сбежать обратно - туда в небо.
   Но если Земля не меняется, нам остаётся всего лишь лететь на Солнце и разбиваться, двухтысечелетним Икарам, обречённым на возгорание - если магнит Земли не улавливает нас как следует, мы опаляем свои крылья.

   Многим, очень многим людям, мне хотелось сказать порой: чтобы быть с вами на человеческой ноте, мне нужно отказаться от действия. Вам и невдомёк какой жертвы вы при этом требуете своим существованием бессознательно. Вам мешает в человеке то, что выходит за пределы прилипших к вам, вписанных рамок.
Мои руки не холоднее ваших, они просто другие. Моё сердце не лишено понимания - того, которого вы от него требуете, оно просто фронтально возбуждено по всему горизонту, а не узко канализировано на ваш маяк.