Мадонна

Памяти батюшки протоиерея Николая Карманова, дважды меня исповедавшего и всё обо мне без моего рассказа знавшего.

    В Варлаамовском храме – престольный праздник. Алтаря, посвящённого празднуемому списку "Всех скорбящих радостей" с грошиками, под церковной кровлей нет, но сама икона – местночтимая, подарена любимым народом Владыкой Иоанном Разумовым. Кивот с образом Богоматери – при самом входе, в притворе с левой стороны. Память прославления иконы совершается неукоснительно пятого августа по новому стилю. За стеклом в раме сохранился отвалившийся от определённого ему места настоящий дореволюционный грошик.
    Служба идёт в просторном никольском приделе, пристроенном в восемнадцатом веке справа от основного четверика. С узкого клироса, куда ведёт винтовая лестница, видно, как батюшка Николай, тезоименный святому покровителю алтаря, совершает каждение окрест народа. Весёлый батюшка, он и с кадилом движется будто бы под плясовую, не так, как ходят владычние архидиаконы – всем улыбается, поворачивается во все стороны согласно одному ему ведомой ангельской мелодии. Должно быть, так Давид плясал перед ковчегом завета. Но Давид был юн, а батюшке далеко за восемьдесят.
    Легко, словно на небесах, движется служба. Даже времени не замечаешь. Вот наступает время проповеди. Не берусь пересказать её целиком и так живо, как говорил отец Николай. Ты, мой дорогой читатель, извини бедность моего писательского языка, ибо главную суть постараюсь передать тебе верно.

    "В войну был я связистом. Особых проявлений веры на фронте не было. Крестик, что надела на меня моя матушка, провожая на фронт, если кто и видел – не осуждали. Он хранил меня от пули да от осколка. О Боге разговоров в окопах не вели. Главное, казалось, военная дисциплина. Командиры наши все были молодцеватые, подтянутые. Первыми вставали в атаку. Немцы держали оборону, потому их снайпера хорошо видели, по кому стрелять. Один командир-герой сменял в нашей части другого. А вместе с ними гибло немало простых бойцов.
    Особенно отчаянно держались фашисты за одну высотку, которую ни слева, ни справа невозможно было обойти – такие там протянулись гиблые болота. Чуть ли не месяц вставали в атаку из окопов, а всё возвращались на прежние позиции. Пополнение шло за пополнением, потери были немалые. После гибели очередного кадрового офицера прислали к нам на замену командира из партизан, по фамилии Снопков. Глянули мы на него – гимнастёрка выцветшая, помятая, ремень распущен, портупея потёртая, кобура сбоку кой-как болтается. По внешнему виду – никакой не сокол, не герой. Что может такой человек против окопавшихся на укреплённой высоте фашистов?
    И вот, поднимают нас ночью накануне нового штурма. Думаем: к чему бы? А новый командующий выносит перед всеми эту самую икону Божией Матери, что все мы сегодня празднуем, и говорит: "Будем молиться!". Верующий ли, неверующий, все как один упали на колени вместе с командиром, и каждый от сердца взывал к Заступнице Небесной, как только мог, повторяя слова молитвы. Помню, и я, не слишком на то время воцерковлённый, в своём окопчике с катушкой телефонного провода, стоял коленопреклонённо, горячо просил о заступлении Царицу Небесную. И ночь виделась такой светлой, светлой, хотя, наверно, вокруг была темнота, как во все прежние ночи.
   Утром пошли мы в атаку. Немцы сдали высотку без боя, без единого выстрела. Чудо, какое словами не передать. В ужасе бросали они оружие, бежали из окопов, многие восклицали: "Мадонна! Мадонна!". Немцы – тоже ведь люди по-своему богобоязненные, недаром на своих ременных пряжках писали: "С нами Бог". А в то утро они увидели, как Богородица идёт по воздуху, покрывая Своим омофором наших ребят. Сам я был тому свидетелем: все неприятельские солдаты, взятые в плен, говорили об одном и том же видении.
   Не скажу за других, а я с того дня по-другому думал о нашей православной вере. Да и о героях, что вели нас в бой, стал судить не по внешней выправке. Вроде как не было ничего особенного в том человеке: простой русский мужик, однако сохранил в безбожные годы отеческую веру, что Божеское сильнее человеческого. И то, что прежние герои-командиры не смогли, положив под той высоткой многие жизни, а заодно и свои, он, по вере своей и вере молившихся с ним солдат, – смог. Заступничеством Божией Матушки, кому следовало по геройским разнарядкам в то утро умереть – остались живыми..."

   Вспоминаю, как сейчас, весёлого прозорливого батюшку Николая, рукоположенного в священство уже на склоне лет, чуждого какой-либо храмовой спеси, начётнического лицемерия. Он и мне многое предсказал и указал. Нет оснований ему не верить. А напоследок, мой дорогой читатель, хочу вспомнить вместе с тобой завет истинного русского Генералиссимуса, графа Суворова-Рымникского, тот, что давал он своим солдатам перед взятием неприступной турецкой крепости Измаил:
— День молиться, день поститься, в третий – взять Измаил!
   Думаю, если будем мы верны суворовским заветам, как тот командир из партизан по фамилии Снопков, тем самым будет проявляться во все времена наше истинное геройство.