Семьсот двадцать костров упоения

Памяти Сергея Исаевича Уточкина, выдающегося  человека  с трагической судьбой.

“Мой первый полёт длился двенадцать минут. Это время ничтожно мало, когда оно протекает в скучной, серой, мертвящей обстановке жизни на земле, но когда летишь, это — семьсот двадцать секунд, и каждую секунду загорается новый костёр переживаний, глубоких, упоительных и невыразимо полных… Сказка оборвалась… Я спустился. Легкий, как сон, стоял аэроплан на фоне восходящего солнца. Трудно было представить, что несколько минут тому назад он жил и свободно двигался в воздухе…"
С. И. Уточкин

Н.И.Жуковский сказал, что у Уточкина помимо знания и умения есть необходимая для авиатора врождённая способность.

Для меня лично Уточкин -- не просто один из многих «Первых авиаторов мира и России» и уж никак не спортсмен, воздушный трюкач, любитель острых ощущений или «популяризатор воздухоплавания.»
Это человек, один из очень немногих, обладавший сам и открывший для многих ИНОЙ ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ.  Н.Е.Жуковский сказал правильно, но скучно и сухо. У Уточкина было «ЧУВСТВО ВОЗДУХА, ЧУВСТВО ПОЛЁТА», которое от природы даётся очень немногим. Но это «чувство»,  окрашенное необычайно яркими переживаниями,  есть всё тот же --  ИНОЙ ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ!
Кто-то из писателей сказал тогда: С появлением аэропланов в наш мир вошёл новый, неслыханный доселе звук: Звук работающего воздушного винта!

Один мой знакомый лётчик военной авиации, Гарри Люис, сказал мне в одной беседе:
«Вы смотрите на нас, военных лётчиков, как на каких-то сверлюдей. А мы – такие же люди, как и все остальные, с теми же чувствами, страхами и радостями.»
Я ответил:
«Вы правы, Гарри! Но вы стали лётчиком по собственному желанию и ничто вас не оттянет от неба. Значит в вас и других, таких же как вы, есть некое «чувство воздуха», без которого нельзя стать лётчиком вообще, а тем более военным. А это чувство дано НЕМНОГИМ!»
Подумав, он неохотно согласился...

Как- то он пригласил меня полетать на маленькой двухместной «Сесне».
Даже, набрав достаточную высоту и видя мою эйфорию, дал мне запараллеленное управление. Летим под «моим управлением».
Теперь сделайте поворот, – сказал он.
Я «повернул» да так, что сорвал самолёт в штопор! Хотя физику всё же знал и должен был понять, что при повороте надо прибавить обороты винта, ибо площадь наклонённого крыла в  смысле подъёмной силы становится меньше. Он выправил самолёт и дал снова мне совершить поворот. На сей раз я опять переусердвовал, и самолёт по спирали, задрав нос, полез вверх.

Я спросил у него, а не может ли он искусственно ввести наш самолёт в штопор.
Запросто, – он ответил.
Набрали снова высоту, он, задрав нос самолёта вверх, резко сбавил обороты винта. Самолёт сначала, как конь, осел назад, хвостом вперёд, потом нырнул носом и полетел круто к земле. И  я увидел, что «Она вертится». Правда не в соответствии с Галилеем.
Совершенно потрясающее ощущение.
Ну, -- спросил он,  – хватит?
Неееееет, – ответил я, совершенно окосевший от восторга, -- ещё! (Алкоголя не терплю и не принимаю! А тут – пьян в доску!)
Да мы уже недалеко от сада под нами.  – Сообщил он мне спокойным голосом. – Я вижу яблоки на ветках.
И, не ожидая моего: НУ, ещё немного, нажал педаль газа и мы под острым углом стали выходить из пике. Перегрузки вдавили меня в кресло, но восторга не уменьшили.
Ещё разок, – сказал я просительно, когда мы снова поднялись достаточно высоко. И мы снова «упали» с более чем километровой высоты.
После полёта Гарри сделал мне комплимент: «Жаль, что вы не стали лётчиком в юности.
У вас нет страха перед полётом, причём «весьма разнообразном».
У нас в лётной школе многих отчисляли после первого более лёгкого полёта...»

Мой друг,  ждавший меня на земле, поддался моим восторженным уговорам.
Через минут десять после взлёта самолёт сел, неожиданно скоро для меня, поскольку планировалось полетать хотя бы полчаса. И мой друг, пошатываясь и сильно позеленевший, выполз из кабины. ЗАРЁКСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ!!!
Не подозревал в вас я такой жестокости, – сказал мне Гарри. -- Зачем человека, для которого простой полёт -- мука, заставлять страдать???
Но он же летал в Америку и другие страны! – Ответил я, страшно удивлённый, -- Никакой высотобоязни у него не замечалось.
Гарри посмотрел на меня, как на сказавшего очевидную глупость: Так это же НЕ ПОЛЁТ на маленькой «Сесне».
Конечно, – в восторге поддержал я, – там даже не чувствуешь «ЧТО ЛЕТИШЬ»!!!
Вот именно! – Завершил беседу Гарри.

Вспомнился мне и другой полёт из Свердловска в Казахстан. Конец декабря.
Полетел я навестить своих друзей, врачей, работавших в каком-то Красном Яре в Казахстане. Прилетел в Свердловск и... застрял. Нелётная погода. Над Казахстаном бушует снежная буря.
Кое-как переночевал в гостиннице, с трудом найдя коечное место, и с раннего утра снова торчу в аэропорту. Глухо! НЕЛЁТНАЯ ПОГОДА! Наверно надолго...
Перевалило за полдень.
Вдруг по радио: «Экстренный вылет в Казахстан только для военнослужащих и врачей! На личную ответственность!»
Устремился к выходу. Там  с десяток офицеров и я один гражданский.
Вы – врач? –  Спросил проверяющий билеты тоже почему-то офицер, а не обычный служащий аэропорта.
Сделав суровое и сосредоченное лицо человека, ОБЯЗАННОГО ВЫПОЛНЯТЬ СВОЙ ДОЛГ, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО, коротко ответил:
ДА! Срочная операция... (Враньё наглое и бесстыдное. Никакой я не врач и даже не фельдшер! Но в чемодане моём несколько врачебных инструментов, которые вёз друзьям. Так что – «доказательства»!)
Идите вон к тому Ли-2.
Влез. Самолёт полупустой. Сумрачно рассаживаются офицеры. 
Взлетели.
Через минут десять вошли в ураган. Это был неописуемо!!!
Летели вроде при незашедшем солнце, а вокруг тьма. В иллюминаторах -- белый мрак. Самолёт швыряет вверх-вниз и вбок, да ещё и наклоняет то на одно крыло, то на другое. И вдобавок – тяжёлые удары по вздрагиающему корпусу, как будто летим сквозь плотную завесу разрывов зенитных снарядов.  Снежные заряды колотят молотами. Смотрю на соседей. Зелёные, приникли, бедные, к «гигиеническим пакетам». Один, держа в руке уже полный, искательно оглядывается по сторонам,,
Я вытащил два из карманов кресел и, пройдя, хватаясь, конечно, за что придётся, подал их страдальцу. Поблагодарил взглядом, на большее уже сил не было.
Длился весь полёт, к сожалению, не больше часа!
Изумительный полёт. Чудо длиной в час! Тогда я впервые ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ЛЕЧУ!!!
Друг встретил прямо на лётном поле в машине «Скорой».
«Ну, - говорит, - спасибо телеграфу. Мы запросили у свердловского аэропорта список пассажиров и ты был там! Странно, что ты оказалася вдруг таким изобретательным в смысле профессии.. Обычно... » – Пауза многозначащая.--
«К ночи ураган опять усилился и теперь несколько дней будет буйствовать. Так что тебе здорово повезло...»

Почему я описываю СВОИ переживания, когда заметка посвящена Уточкину?
Да потому, что, думаю, он испытывал схожие ощущения.
Эйфория полёта!

«Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возжелал паденья
И сам остановил винты?

Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун во мгле ненастной
Земле несущий динамит?»

Январь 1912г.
Александр Блок. «Авиатор»
Блок присутствовал при  последнем полёте авиатора В.Ф.Смита, который 14 мая 1911 года разбился на глазах у собравшейся публики.

J.W.Goethe сказал как-то:
«Кто был хоть раз в Риме, тот никогда уже не будет так счастлив или несчастлив, как раньше.»
ЧТО он хотел сказать этим?
Что Рим МЕНЯЕТ ЧЕЛОВЕКА. Его душу, его ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ.
И ПОЛЁТ ТОЖЕ!
И потому -- земной поклон Уточкину за это чувство!
26 VIII 2020