Фаустов просчет

               1. Исповедь

Я с каждым годом все к могиле ближе.
Во сне ее, проклятую, я вижу —
И просыпаюсь, тесноты страшась...
Я эту безысходность ненавижу!
Со дна души всплывает муть и грязь;
Все дни и ночи думами ум полон.
Стал слаб и дряхл я, и душою болен,
И с окруженьем не прельщает больше связь.
Своих товарищей оставил я давно,
Уже и не зовут они меня в кино.
В бездну унынья тянут размышленья;
Заранее в свой гроб мыслёй вбиваю гвоздь —
И бьюсь, как птица в клетке, в исступленьи:
Покой в груди теперь не частый гость —
Тоска в несчастном сердце завсегдатай.
Но сколько разум с естеством не сватай,
Томим я ожиданьем: отравляет
Житье оно мне и в сосуд надежды
Ядку тихонько подливает,
Готовя смолоду мне белые одежды.

Когда безумье я не в силах превозмочь,
Исдохнуть в тот момент я был б не прочь;
Существование тогда подобно муке.
Не раз брался я наложить на себя руки.
Но лишь скользнет стопы носок
В туман меж той обителью и этой,
Как вновь бурлит в груди кровавый сок —
И как и раньше я доволен светом:
В блаженстве том готов прожить я многи лета!

И пусть безвестности боюсь сильнее чёрта,
Жду с нетерпеньем миг тот роковой,
Когда на черных конях адова эскорта
За мной прискачет бесовской конвой —
И мое имя в Книге Жизни будет стерто!
До дня того глава где б не лежала,
Ей в мире сем покоя будет мало:
По сердцу одр сыщу лишь в царстве том.
В урочный час я тихо лягу спать
На ту, что ждет на кладбище, кровать,
Холмом земли укрывшись вместо одеяла.

О, где ж ты, долгожданная кончина!
Что медлишь, раз к отходу есть причина?
И почему в свои пенаты
Меня еще не забрала ты? —
Едва коснувшись вечности порога,
С триумфом кончу путь нелегкий я!
Прошу не осуждать излишне строго:
Моя, видать, пришла к концу дорога...


            2. Агонические грезы

Чу! Что за присвист я мерзейший слышу?
Сама точь древность мне в затылок дышит...
«Я здесь, мой верный раб. Подстерегала
Тебя с рожденья я, со дня святого. —
Дитя впервые только закричало,
Как погребенья место уж ему готово;
И храм поднят, чтоб душу отпевать;
И молодым побегом пустилась в рост сосна,
Из древесины чьей ему сколотят гроб:
Все в предвкушенье часа ожидает,
Пора ему когда настанет умирать.

Мне не позволено являться раньше срока,
За исключеньем одного порока,
Что суицидом у людей зовется:
Едва веревка к шее прикоснется —
В минуту ту скорей должна я появиться
И грешника сквозь мантии разлом
В геенны недра утащить живьем,
Пока не вздумал он с судьбой мириться.
Лишь в прошлый раз тебя я пощадила.
(И ранее минувший тож забыла.) —
Не знаю, чем меня ты зацепил,
Что пред Аидом я тебя выгородила,
Но дубль последний чашу перелил:
Слеза твоя, искряся и стеня,
Разжалобить не сможет уж меня!

Ты трижды втуне все пытался
Со мною лично познакомиться, но слов
Сдержать не в силах был, как ни старался:
В зажиме прочном ты у бытия оков.
И до чего же страх пред смертью ваш нелеп!
Движимы вы ведь волей не своею, —
Ни скорлупою, ни ядром ни капли не владея,
Как родились не помня: быв и глух, и слеп;
Уйти ж назад в беспамятство боитесь.
Однако спать с улыбкой вы ложитесь.

Итак, коль выход до смешного прост,
Хоть и содержит ряд моральных аномалий, —
Кота не станем мы тянуть за хвост;
Лощина преисподней в полный рост
Всосет тебя, без мирта и азалий,
И маршем траурным взгрохочет Зевса гром:
Затабуирован обрядовый псалом;
Дисциплинарным санкциям немало
Подвергся свыше висельник — и поделом!
Обходится без церемониала,
Неблагодарно привязал узлом
Кто к перекладине свой дар вокала.
Чрез Стикс готовься, друг мой, к переходу,
Раз пить ты утомился жизни воду.
Да на вот сребреник — сунь под язык, —
Педант редчайший лодочник-старик.»


            3. В петле чистилища

Ах, до чего же внетелесный мир хорош!
А жил когда — его не ставил ни во грош.
И впрямь, за эту благодать
Не жалко труп родной отдать!
И всё б в ладу, и нечего роптать, —
Кабы червь ностальгический:
Нет, не всегда — периодически, —
Нутро фантому не точил:
Мечтой несбыточной дразнил...
Мертвец я в счастье одинокий!
Неужто впал я в сон глубокий,
Чтоб девицу ту беспробудно снить,
Вовек к кому ни вспыхнуть, ни остыть?
Зачем же тленье вспоминаний не размыло
И сей регистр событийный сохранило?

Слух не ласкают колдовские звуки
Весенних нот любимой голоска;
Два цвета изумрудного глазка,
Заворожив, уж не рассеют скуки;
И не обнимут шею бархатные руки,
И лба не расщекочут кудри волоска...
Простишь ль когда... не знаю:
Разбил союз священный
Мой слабоволья акт. —
Себя авансом я караю.
Но вновь удастся ль двум вселенным
Друг с другом узаконить пакт?

Ты приходи ко мне по воскресеньям:
Тебя в часовенке своей я буду ждать.
Я на тропинках этих медлю время,
С тобой его затем чтоб наверстать, —
По ним под ручку сможем мы гулять:
В тиши кладбищенской аллеи,
В тени младых акаций и дубов.
Здесь над надгробьями проказник ветер веет,
Шепча им тайны с дальних островов. —
Ты приходи, тебе их расскажу я,
И то, какой прелестный тут закат!
Как в умиротворении кружу я,
И как всю ночь оркестр мой слух чарует
Шипеньем жаб и трескотней цикад!

А есль решишь ты, затая обиду,
Забыть и вычеркнуть былого сны —
Я все пойму, мотивы мне ясны.
Прильнувши взором к бытия нагому виду,
Назад покров уж не накинуть на Изиду...
Молю, о ангел! Сфинкс мой белогрудый!
Изволь, явись в последний раз, польсти причудам,
Чтоб образ твой иконою мне стал
И над моей постелью нависал —
Его я вечно помнить буду!
Венком могилы украшать не надо:
Твой вздох печальный — вот душе услада;
И эпитафией мне будет пусть
Твоих очей застенчивая грусть.

(2019)