Голубое платье

        Остаток ночи они провели в густом кустарнике, а как стало светать, побрели назад,
озираясь и прислушиваясь.
- Зябко, - поёжилась Соня. На ней была лишь сорочка и сапоги, а верхнюю одежду в
суматохе бегства она надеть не успела. Семён пропустил это мимо ушей, хотя прежде и
без напоминаний накинул бы на неё свою кожанку. Он всё ещё не мог прийти в себя.
Случилось то, что не укладывалось в его голове: командир погиб, отряд разгромлен!
Утренний туман, насыщенный дымом, саваном накрыл всё, что от него осталось.

         Ночное побоище началось внезапно, произошло быстро и фактически без выстрелов!
Бегающие в панике красноармейцы в белом исподнем - утеха для казачьей шашки! А тех,
кто поздно проснулся, покололи штыками. Всё было залито кровью, где-то стонали
раненые, но было не до них. С часу на час могла нагрянуть контрразведка со спецотрядом!
Даже не сговариваясь, спешно стали собираться. Семён свинтил с тачанки пулемёт и привёл
пару лошадей, а Соня, тем временем, отправилась искать харчи.
         Сгоревшая кухня ещё пылала жаром. Хибара поблизости уцелела - в ней хранилась
хозяйственная утварь. Соня сложила в мешок пару мисок, пару кружек, котелок и две ложки.
На авось спустилась в погреб и сразу же обнаружила на полке, под ветошью, чью-то заначку:
семь банок тушёнки и туесок с сахаром! Не зря Семён говорил: чутьё, как у собаки!
Она решила ещё глянуть за перегородкой, и… оцепенела!
В черноте угла стояло привидение…
Оказалось, это платье на плечиках! Видно, прежняя хозяйка когда-то спрятала его до лучших
времён, а забрать не успела или не смогла...
А платье было восхитительное: небесно-голубого шёлка, с белыми кружевами, со стоячим
воротничком, с длинными рукавами, совсем новое и главное - впору!
- Ну как? - Соня покрутилась. Семён глянул косо и буркнул:
- Дура.
Соня подошла к нему, сорвала фуражку с красной звёздочкой и швырнула в бурьян.
- Ты чаво! - опешил Семён.
- Коли ты умный, - сказала она чужим голосом, - сыми кожанку и надень чево попроще!
- Ещё чаво!

         Тронулись они с первыми лучами солнца. Дорога пролегала вдоль глубокого
скалистого обрыва над рекой и уже выводила налево, когда из-за леса послышались хлопки.
- Либо казаки стреляют, - произнёс Семён угрюмо, - либо наших добивают...
И с ужасом вспомнил про надпись на заднике: «Смерть белым!» Живо представил казачий
разъезд: Погорельцы, говоришь?.. По сердцу резануло: тачанку придётся бросить! Уж как
он лелеял её! Любил, как живую! Ладная, крепкая, лёгкая - она ни разу не подвела его и
вывозила из самых отчаянных ситуаций! И в хозяйстве цены бы ей не было, после войны...
Семён матом отогнал ненужные мысли, резко затормозил и стал распрягать лошадей.
Соня, сгрузив поклажу, подошла к нему.
 - Верхом-то оно вернее, ежели чё… - она коснулась плеча, - И кожанку брось, Сеня…
Семён саданул её локтём, - Я щас тебе брошу! Лезешь тут…

         Он развернул тачанку к обрыву и осталось только столкнуть её. Но, словно почуяв
недоброе, тачанка упёрлась всеми четырьмя колёсами в камни!
- Подсоби! - крикнул Семён.
Соня быстро освободила путь и тачанка медленно покатила к обрыву.
- Прости и прощай! - Семён хотел помахать вослед... но хлястик рукава кожанки прочно
зацепился за железный крюк! В один момент, тачанка, задрав зад, повалилась в пропасть
и увлекла с собой Семёна.
Всё случилось так неожиданно и быстро, что Соня даже не успела ужаснуться и стояла,
ошеломлённая фактом: нет ни тачанки, ни Семёна... ни всей этой постылой жизни!
И не было никогда! Всё это морок и сон! А есть только окрыляющая лёгкость голубого
шёлкового платья!

          Казаки повстречали у леса смазливую бабёнку на коне, в нарядном платье, и давай
нахваливать!.. А она смеялась, как полная дура!