говорит Москва

И о чём я ни думаю - думаю о своём -
воздух йодистый и в полутьме горсада
пары вальсом охвачены, вечер, как водоём
погружает в себя. Хной покрашенная наяда
и сатир в серебре - шевелюра уже редка,
но задорна, и лысина, словно в каре одета.
У него на плече замирает её рука -
это где-то за гранью, я знаю - за гранью где-то.
И опять о своём - в душной августовской воде
проплывают сомнамбулы - медью раздуты щёки,
дирижёр полусонный лабает своё нигде,
на пюпитре лишь ветер, а ноты лежат в кошёлке.
От фонтана все мысли размокли, такая взвесь
формирует фантомы, воронки, водовороты,
и вальсируют призраки, даже мотивчик весь
оркестрантами будет отыгран в одни ворота -
в неизвестное, что за пределом, где нет иных
состояний, предчувствий, каких-то фантомных болей.
Там, до времени, до понимания, до войны
разговоры о танцах, о шахматах, о футболе.
О своём откровенно, без всяких уловок, тайн,
безотчётно, бесстрашно, не думая, не колеблясь...
И такой же горсад и оркестр, и такой фонтан,
и за грань отправляется синий ночной троллейбус.
Там, где рыжая львица волнует седого льва,
где играются вальсы свободно, не по науке,
покоряют пространство слова - говорит Москва,
и старик дирижёр от бессилья роняет руки.