С добрым утром, мои!

Сашка сидела на подоконнике, жадно впиваясь в сочные краски летней ночи. По правую руку сопел в кроватке малютка сын, чуть дальше на диване прикорнул обессиленный двумя ставками супруг. Вылитый дед, сказала бы бабушка. А дедуля бы улыбнулся и смотрел бы на них, счастливых, долго-долго.

Там, за окном, среди армии воинственных многоэтажек, спрятался в зелени зрелой листвы Сашкин отчий дом. В двухкомнатном царстве, как прежде, не спал, читая очередной детектив,её брат Павел, в соседней "зале" скрипела пурпурным стержнем их вечнопрекрасная мама. Четвёртая стопка тетрадей и непослушный котофей в изножье.

"Не понянчили" - эта мысль красной нитью проходила через последние два года их почти такой же дружной жизни. "Не понянчили",  - проглотила вдох Сашка и водрузила  слёзную градину на едва округлившийся живот. И надо такому случиться: именно в эту ночь над их сереющей в лунной полоске новостройкой пронеслась торопыга звезда. Первый толчок. Всё то же желание - "больше не...". Озарение.
Такие мысли всегда обухом. Это как в тысячный раз перечитывать абзац и до поры до времени не замечать очевидного. А потом...

"Не женили! Пашку  - не женили! Любимый внучок, всегда такой забавный и трогательный, тонкий, как скрипичная струна, и вместе с тем мужественный. Обожающий бабулины макароны и бефстроганов и изо всех своих сил страрающийся во всём походить на своего трудягу деда - не на отца же, чёрт возьми! И бац - не женили. Дедушка - тот ещё застал Пашкину зазнобу-хохотушку, а бабушке и того не досталось. Жестокосердная небесная канцелярия!.. Ох и дождит, до сих пор дождит на нашей улице..."

На прошлой неделе за фирменным маминым пирогом с отечественными наливными яблочками Сашка узнала, что брат больно и тяжко "перевернул эту страницу", а "книгу поставил на самую дальнюю, самую пыльную полку" их легендарного исполинского шкафа. А у  самого  - тем самым, негасимым, -горели глаза. И у всей семьи защипало от слёз.

"Бабуль, дедуль, ну, кто теперь? Может, ещё помирятся? А вдруг всё будет с совершенно по-другому - и когда будет? А ведь её глаза помнят нашего дедушку, помнят его подслеповатый добрый прищур и тонкие, несмотря на их могучую силу, пальцы - кожа как у младенца!.."

Второй толчок. Третий. Четвёртый. "А можно, чтобы всё стало как прежде? Чтобы смех, прибаутки и вера, что мы - и на веки вечные? Не про то я, да? Хорошо, тогда в любви, и чтобы её, родимой, как можно больше?"

Минуты-диалоги в вечность. Уже ритуал, уже почти молитва, обращенная к Господу и ещё к двум кипельнокрылым серебряным фигуркам, крестящим и как никогда воздушно целующим родную даль. Милая наша Санька, ты погладь, погладь своё дитятко, поцелуй мирно сопящего завтрашнего именинника и как можно крепче обними своего надёжу. А в выходные собери всех за нашим слегка обоженным одной непоседой столом, любимым "Крабовым"  да сочной курочкой с золотистой картошечкой. И смотри, Санюша, не забудь про стаканчик святой водицы  - ваше здоровье! Что до нас - мы запутаемся солнечными нитями в ваших тёмных волосах и споём на ушко стародавнюю песню о главном.

В первых лучах августовского уверенного солнца блеснул стырый добрый Санин телефон с вечной фотографией на заставке. Тук-тук животик, тук-тук виртуальная клавиатура. И, конечно же, дзинь - "доча, сегодня в восемь-полдевятого: совещание при директоре как-никак. Поцелуй Вовочку. Люблю".

Всё у нас будет хорошо, мамочка! С добрым утром, мои!