Последний

Ну, садись.
Расскажу, что тебе интересно.
Все в подробностях, честно.
Нет смысла скрывать.
Расскажу, как порою бывало мне тесно
В бархате мира земного летать.

Как пал и обжёгся о камень асфальта,
И придумать не мог описание боли;
С каким страшным треском осыпалась смальта
С мозаики на старом намоленном своде.

Расскажу, как нахально злой воздух врывался
В мои лёгкие, в тело, прижатое к креслу.
Я нечисти, как человек, испугался –
Она при падении нашем воскресла.

И боялся людей.
И братиев – тоже,
Исступленно ищущих в смерти спасение.
Знал холодный металл алой вязью по коже,
Темноту и надежду на невозвращение.

А потом – встретил крылья, смутно знакомые.
Пусть опалены перья – благодать тихий свет.
И в воздухе тают слова невесомые,
И в глазах и в душе страх мой сходит на нет.

Мы связаны были.
Но про это - ни строчки.
Почему?
Больно мне.

Так, на чем становился?

Как бессильно взирал на горящие точки?
Как в агонии по подворотням я бился?

В жести рваных доспехов, с разбитым в кровь сердцем,
Знамя сбросил своё вместе с званием гордым...
И у скверны горящей, в надежде согреться,
Не богу взывал я в отчаянии твёрдом.

Тогда, спросишь, кому?
Есть кому...
Человеку,
Врагу самой смерти, когда-то мне брату.
Да, снова о нём.
Мне б от памяти лекарь,
Чтоб дожить кое-как век на точке возврата.

Боль не только по телу – внутри бьёт по нервам,
Будто каплю мучений отдал каждый вестник
В час безбожный, когда надругался над верой.
Ты-то веришь?
Напрасно.
Выброси крестик.

Что я?
Веру сжёг с чёрным пухом от крыльев.
Прах белый – по ветру, за голосами семьи
До скромных могил.
Рука, дрожа, – за бутылью,
Чтоб на вечер забыть, кого должен спасти.

Два стакана?
До края.
Вместе залпом.
Не в силах
Помочь ты сильнее.
Я, как мир, безнадёжен.
За беседу, за виски, за время - спасибо...
Но ангел последний должен быть уничтожен.