И я верил, что нету счастливей народа нигде
Детство
На рассвете отец
У часов перетягивал гири.
Пулеметом строчила
Их тонкая темная цепь.
Печка стыла к утру,
Было студно и сыро в квартире,
Из постели, казалось,
Не вытащит даже прицеп.
И шуршали отцовские руки,
Стучал рукомойник,
Выдавая пригоршни
Остывшей, знобящей воды.
Лед по раме стекал
Сталактитами на подоконник,
Ну, а стекла казались
Литыми листами слюды.
А за досками стен
Кто-то всхлипывал тихо и ахал.
Кто-то примус качал,
Как фашиста его матеря.
Взяв топорик, отец
На ладони своей колол сахар,
А я ждал нагоняя –
Я где-то щипцы потерял.
А на улице небо,
Как будто водица из синьки,
Голубело вокруг
Мокрой марли седых облаков.
Черный чайник свистел
На куриных гребнях керосинки,
Гнал гудок на завод
Закуривших махру мужиков.
Шли мы с мамой за хлебом,
А ветер был колкий и резкий.
В магазине – толпа;
И чадили в печурке угли.
Продавец вешал хлеб
И старался зажулить довески,
А потом по тропе
Мы до дому довольные шли.
Разрывали снежок
Мои валенки, мамины чуни,
Репродуктор вещал
О снижении цен, о вожде.
Я «подушечки» грыз,
Я от радости стужи не чуял,
И я верил, что нету
Счастливей народа нигде.
А дымков лоскуты
Уж вовсю трепетали на крыше.
И барак, как мальчишка
В сугробе увязший по грудь.
Но «полет наших птиц»
Мы стремили все выше и выше.
Если б снова начать,
Только этот я выбрал бы путь.
Об авторе: http://www.stihi.ru/2017/11/30/7407
Свидетельство о публикации №120082008856