Нас вытеснили в область слова...

Нас вытеснили в область слова,
мы обжили с любовью
лес, от которого
пни остались,
над нами смеялись,
но мы вслушивались
в голоса живые
священных корней,
и поднимались зеленя
неизбывных мотивов
вечности
человечности -
из наших сердец
росли они
сквозь заведомый прах,
венчающий
смертные судьбы,
кронами своими
небо нащупывали,
вели беседы
с бессмертными...

Смотрю на летнюю площадку
ближней кафешки:
жующие отрицают поющих,
раболепные отрицают свободных,
мне угодно водиться с последними:
Пушкин, Мандельштам, Цветаева -
да мало ли?!

Друг Нерваль,
повесившийся на фонарном столбе
парижского закоулка,
что ты делаешь на моём балконе
в такое время
без маски?!

Перевороты и нас посещали,
природа людей неизменна -
низменна всё чаще
в чащах житейских выживаний...

Искренности интонаций
у тебя учился,
учитель в известном смысле,
друг в неизвестном...

Имя на коре
растёт в глубину...

Раны утрат незабвенных
не зарастают...

Спасибо за Гефсиманский сад,
за легенды провинции Валуа!

Жизнь права
вытеснением духа
в сферу слуха
Господнего -
всегда одинок,
всегда в заботе о многих,
всегда в Боге - Бог,
всегда распинаем,
всегда извращаем,
всегда продаваем...

Не пахнет в храмах
государственной важности
верёвочным бичом...

Храм Отца Небесного
в вертеп превращён,
развращена вера...

Маловеры буйствуют
махровым цветом
меркантильности...

Мешок с костями
и дерьмом -
человек без Бога в сердце...

Без совести,
иными словами...

Без чести... -

Шакарима слова,
убитого чекистами
в тридцать первом...

Тридцать лет
в колодце пролежал -
похоронить боялись,
пастушок видел сцену беззакония,
люди узнали,
но Сталин сидел в каждой голове,
а сейчас?!

Жирное пятно,
глумление единиц
над большинством,
склоки,
интриги,
обманы,
геноцид...

В народе выживает любовь,
и к слову тоже...

Любовь к добру,
к прекрасному,
к природе,
к музыке,
к стихам,
к полотнам мастеров,
к сказаниям,
к легендам,
к былям,
что забыли
ироды рода человеческого...

Я народный:
у меня ни гроша в кармане,
в Казахстане живущий,
со всеми землянами связан
и неважно, что карагач за окном
в других регионах называют вязом,
это даже интересно,
мир разнообразен,
языков много,
облаков много,
деревьев много,
звёзд - навалом...

Что тебе ещё,
отшельник в толпе,
надо?!

Наземного ада
житьё-бытьё -
трамплин,
а не преграда!

Прыгай на речевом батуте
до седьмого неба
нищим духом,
алкай,
голодай,
стучись в Отчие двери
оголённой болью
превращения ладони
в кулак,
обживай область слова,
изживающего мрак
в самом тебе...

Это милость Божья -
сохранение сакральной дрожи
в враждебной Богу среде...


Рецензии
"Имя на коре —
растёт в глубину" —

!!!!

"Прыгай на речевом батуте
до седьмого неба..." —

!!!

...Два удивительных образа, Вась!

...Конечно, и всё в целом ценно как своего рода "вулканическое" слово (с самого начала идёт верлибр, то в прозу клонящийся, то в рифмованный раёшный стих [или близкий к раёшному]): это, как я понимаю, своего рода эстетический опыт, разведка возможностей не полноты даже, а... сверхполноты внутреннего выговора. Представляется, что там, где верлибр клонится в прозу, — магма стекает по склонам горы... а может быть, поднимается в жерле вулкана, но ещё не выходит на поверхность; ну а где появляются раёк и рифмы, — там вырывается пламя.

Максим Печерник   20.08.2020 17:24     Заявить о нарушении
Спасибо, Максим! Первый образ - это из Нерваля:
БАБУШКА

Перевод А. Гелескула

Четвертый год, как бабушка в могиле,—
Душевный друг, — недаром, хороня,
Чужие люди были как родня
И столько слез так искренне пролили.

Лишь я бродил и вдоль и поперек,
Скорей растерян, нежели в печали.
И слез не лил, а люди замечали,
И кто-то даже бросил мне упрек.

Но шумное их горе было кратко,
А за три года мало ли забот:
Удачи, беды, — был переворот,—
И стерлась ее память без остатка.

Один лишь я припомню и всплакну,
И столько лет, ушедших без возврата,
Как имя на коре, моя утрата
Растет, не заживая, в глубину.

Второй - мой.

Спасибо, Максим! Салют!!!

Василий Муратовский   20.08.2020 22:54   Заявить о нарушении