Тоннель

Странный такой мужик: косуха, бандана, бородища седая по пояс. Склонился надо мной, в глазах беспокойство.
- Прости, отец, напугал тебя, - говорю, поднимаясь. – Я в порядке, ничего не болит.
А ведь и странно, что не болит. Помню же, как шарахнуло мою тойоту, как с дороги слете… А, собственно, где я, где машина? Справа стена серая, сплошная, высоченная, края не видно, слева – пустырь. И мужик вот, байкер-реаниматор
- Что случилось, - спрашиваю. - Я, вроде, в аварию попал…
- Видел, - отвечает. – Жуткое дело. Камаз протаранил на всех парах. Там дальнобой уснул на ходу и притопил до самого пола, а тут ты.
- Вот козел! Я же помереть мог!
- Да не мог, а смог. – Он улыбнулся ласково так, сочувственно.
- О чем ты? Вот же я, здесь. И вообще, не до шуток. Домой мне надо, Танюша, дочь, родить вот-вот должна. До города подбросишь? Где мотоцикл-то?
- Мотоцикл? – он покосился на свое одеяние. – А, ну да, понятно…
Смотрю, а вместо косухи на нем белая рубаха в пол. И вместо банданы лысина гладкая, аж светится.
- Баловство это, скучно у нас. Ну сам поймешь со временем…
- Каким временем? Дочь, говорю, рожает. А у нее никого кроме меня. Этот ее хрен моржовый, такой же, как Танюхина мать: чуть запахло ответственностью – как ветром сдуло. Я должен, понимаешь, должен быть рядом.
Мужик задумался, беззвучно шевеля губами. Потом кивнул и хлопнул ладонью по стене. Из-под его руки, словно круги по воде, поползла тень, наливаясь чернотой, и через пару мгновений я увидел ход ровненько в мой рост.
- Ну… попробуй. - Он вынул из кармана веревку и обвязал меня вокруг пояса. – Только иди до конца. Сможешь – увидишь дочь, не сможешь – продолжим разговор.
Я кивнул ему и бросился в тоннель.
Бежать перестал почти сразу из-за спертого сырого воздуха и вязкой жижи под ногами. Шел, часто спотыкаясь, тыкаясь в склизкие стены. Дышать становилось все трудней, и ход понемногу сужался:  я то и дело касался головой потолка.. Веревка на поясе внезапно стала натягиваться, замедляя продвижение. Я поискал узел, но не нащупал. Казалось, она вросла в меня. Я брел, низко склонив голову. Когда шея затекала, сгибал колени. Минуты слеплялись в долгие часы, путь казался бесконечным. Потом, устав идти в наклон, я опустился на колени и пополз, не обращая внимания на хлюпающую жижу.
И вот уже я еле передвигаюсь по-пластунски. А стены все сужаются. Я чувствую, как размокшая одежда рвется. Становится чуть легче протискиваться. Лишь бы добраться, пусть нагишом, да хоть как, лишь бы домой, к дочери, к будущему внуку. Или внучке – Таня не хотела заранее знать пол ребенка. Стены сдавливают тело, веревка, раздирая живот, тянет назад, боль кажется нестерпимой, но я ползу. Мысли путаются, слова превращаются в ощущения.
И тут впереди мелькает свет. Я изо всех сил рвусь туда, сквозь дикую боль чувствуя родное, близкое. Внезапно свет окутывает меня со всех сторон, веревка лопается, обрывая прошлое. Я ору от счастья. Из ощущений остаются отголосок удара в спину и звонкий голос: «Танечка, поздравляю, у вас мальчик!»