последний день рождения

   Памятная картинка детства: деревенские мальчишки, мои сверстники, стоят с удочками на рельсах железной дороги и ловят рыбу. В Вятке. Потому что железная дорога уходит прямо в реку.
   История этой дороги века ещё ждёт своего вдумчивого исследователя. Пока же местная версия такова. Загорала некая шибко учёная дамочка на речном песочке у Вятки. На естественном пляже неподалеку от знаменитого села Истобенского или по-народному разговорному - Истобенска. И показалось ей, что белый песок хрустит как-то по-особому. А значит, не иначе, как кварцевый. Потому представляет большой интерес для нужд местной оборонной промышленности. Деньги тогда, что и говорить, у «оборонки» были немереные. И решено было без лишних проволочек строить узкоколейную железную дорогу, чтобы вывозить ценный стратегический материал.
   Когда наконец-то догадались провести экспертизу, выяснилось, что истобенский песок самый обыкновенный – речной. Но никакого вредительства! Ибо для укрепления обороноспособности нашей Родины он оказался всё же пригоден. Узкоколейка выходила на основную железнодорожую магистраль, в двух перегонах по которой начиналось грандиозное строительство марадыковского полигона химоружия. Экологически чистый песок как раз туда и стали возить вагонами. А про про дамочкину кварцевую промашку, скорее всего, сочинили и в широкие массы слух пустили  для отвлечения внимания от строго засекреченного стратегического объекта.
   Военные строители все оборонительные планы воплотили в срок точно по графику. Песка больше не требовалось. Промышленного сотрудничества и взаимного товарооборота между станцией Шалегово и ближайшей к селу деревней Тупицыны также не наблюдалось. Узкоколейка, проложенная в рекордные сроки по данной десятикилометровой трассе (и проходящая, кстати, в нескольких метрах от бабушкиного дома через центр этой самой деревни), оказалась абсолютно ненужной. Её демонтировали. Кроме приречного участка, который частично «демонтировали» уже сами местные жители. Для своих нестратегических нужд. А погнутые несколькими весенними паводками рельсы без шпал, разобранных на дрова, уходя в речные глубины, долго ещё являли собой наглядный пример несовершенства сиюминутного технического прогресса пред вечными силами природы.
   Однако лес, обступивший бывшую железнодорожную насыпь, так и не смог справиться с ней и свести её на нет. Но только потому, что в отличие от поездов люди ходили по ней постоянно. Пока не проложили асфальт до Истобенска, и основным транспортным средством в распутицу служили тракторные сани, эта лесная аллея была просто дорогой жизни. Да и сейчас куда приятнее (и дешевле!) пройтись полтора-два часа лесом, чем трястись в душном автобусе. Несчётное количество раз топал я с электрички или на электричку, то есть в ту и другую сторону по живописной естественной аллее, успевая по дороге набрать грибов или ягод, а то и дружелюбно побеседовать на природе со случайным попутчиком. Этим проторенным путём и пришлось мне воспользоваться, как в старые добрые времена, когда у брата, с которым собирались мы поехать на день рождения бабушки Лизы, неожиданно сломалась машина. Припозднившись, на послеобеденной предвечерней электричке отправился я до станции Шалегово. И вот она – лесная дорога моей юности! Заросшая молодым хвойно-лиственным подростом с обеих сторон, запущенная, но не забытая людьми тропа среди осеннего леса. Сколько же лет не ступал я на неё, сколько тех, с кем хаживал по ней когда-то, ушло уже по другой последней земной дороге. Как зловещие шрамы на теле леса, появились свежие вырубки, сделанные варварски, второпях и безжалостно. Метровые пни, брошенные догнивать сучья, изодранный стальными гусеницами мох и дёрн. Однако лес, превозмогая невзгоды, жил своей исконной, неостановимой, как ход времени, вечно обновляющейся жизнью. Чему лишнее свидетельство - пакет поздних опят, собранных мной уже в подступающих сумерках.
   Когда радостно ввалился я в родную избу, бабушка и тётя Кира готовились ко сну. Баба Лиза удивлённо воскликнула с постели: «Ой, кто это? Никак старший внучёк?» И растроганно взяла меня за руки: «Ты, как Красная Шапочка, через лес прошёл с гостинцами для бабушки». «Да уж, только серые волки от меня самого шарахались», - довольно усмехнулся я в ответ.
   Проговорили допоздна. Вспоминала бабушка, как, рано оставшись без мужа, дочек поднимала, как знаменитыми истобенскими солёными огурцами торговать за Урал ездила, а потом на огуречные деньги избу ставила, как меня с ночных рыбалок ждала. Помянули всех близких. В тот день исполнилось сто пять лет со дня рождения Сергея Есенина. И я, пытаясь осознать сей поразительный фактор времени, сдуру брякнул: «А ведь ты, баб, всего на восемь лет Есенина моложе». Бабушка внезапно разрыдалась: «Ох, зажилась я, зажилась». Пытаясь загладить свою неловкость, я стал утешать её, словно уговаривая: «Дай Бог каждому столько и так прожить и ум ясным сохранить. Ведь у тебя уже праправнук есть. Ты нам всем нужна. Так что не торопись, живи, сколько отпущено». Бабушка потихоньку успокоилась, отошла ненадолго от скорбных и уже неотвязных мыслей. Съела привезённый мной «мягонький» банан и даже стопочку «Клюковки» приняла. За здоровье…
   Это был её последний день рождения. Девяносто седьмой.