Два грека и дольник

Амфибрахий

Прощайте, сомненья и страхи
И горечь бытийных забот!
Тяжёлой стопой Амфибрахий
С иглистой булавой идёт.

Ступает, хитёр по природе,
В шеломе с прорезями грек.
И вдруг, заблудившись, заходит
В наш серый безрадостный век.

Встречают его кардиналы,
Встречает киргизский народ…
Поэт, от безделья усталый,
На паперти песню жуёт.

Он воину славному: «Много
Я песен о Греции пел,
Свою забывая берлогу,
Родной медвежачий предел.

Давно я сижу без копейки,
На паперти песню пою.
А прежде, дудя на жалейке,
Подобен я был соловью,

Что пел на могиле Гомера…»

Анапест

     (в Архангельском)

Сколько риз, перетянутых накрест,
Плосколицых, безруких калек!..
С постамента нисходит Анапест,
В фессалийских сандалиях грек.

И не знает он, бедный, причины
Оживления мраморных тел:
Просто ямб опостылел мне чинный,
Суетливый хорей надоел…

И ступает он ровно и тяжко,
Несмотря на престранный свой вид.
На плече его медная пряжка
На архангельском солнце блестит.

Дольник

    (в старом Черкизове)

Летним вечером звон колокольный…
Он из детства ли? – не пойму…
Дошагает до лавки Дольник,
Оступаться не в новость ему.

Сядет. Гири и гирьки достанет,
Счёты. Щёлкая: раз и два,
Никого еврей не обманет –
Мотл-Сатиновые Рукава.

В лавке лампа – и керосина
Чуть тревожный предместий дух…
Честный Мотл сутулит спину.
И плывёт тополиный пух.