Сегодня я остаюсь ночевать в голубой комнате

Ночью я проснулся и, наощупь отыскав ключ, направился в голубую комнату. Чтобы осветить себе дорогу, я отдёрнул одну из штор в начале галереи – и разнородное, болезненное пятно сумрака опустилось едва заметно в темноту моего жилища.
Это была удушливая июньская ночь, будто погребённая под толщей воды и непроницаемая ни для дуновения ветра, ни для единого звука.
Постепенно отдаляясь от распахнутого окна, я осязал, как сгущается темнота, напитывая пространство. Каждый шаг давался тяжелее предыдущего, точно и впрямь я входил в тягучую, плотную жидкость, всё меньше вдыхая воздуха; то ли сердцем, то ли самою тьмой вытесненного из груди.
Протянув ладонь, я вздрогнул, уткнувшись в железную дверь, от того, с какой безошибочной лёгкостью ключ провалился в замочную скважину. И хотя граница между мирами уже была нарушена, я долго ещё не решался войти, вцепившись в дверную ручку. Прислушиваясь к движению тишины.
Когда я отпустил дверь и она отпрянула и уплыла во тьму, мне в лицо ударил нестерпимый аромат всех цветов, живых и сухоцветов, букетов, полевых и редких, шкатулок с цветами, ваз и эфирных масел, среди которого я тотчас ощутил твоё присутствие. В этот раз оно переменилось, и я улыбнулся: в этом вся ты. Подобно игре твоего настроения при жизни, менялась, но медленнее и пробуждая с каждым разом новые оттенки, палитра твоего гниения.
Что-то шелохнулось позади. Помню, как обернулся, но тьма за спиной оказалась настолько черна, что я уже не видел очертаний галереи, а когда обернулся вновь, – вся твоя комната была пронизана светом. Не было ни одного окна, лампы или свечи, но свет исходил отовсюду: от стен, гобеленов, цветов и, казалось, от самой тьмы. Он медленно плыл по комнате, озаряя полог алькова, как занавес театра теней; обнажая очертания твоих рук, ног, привязанных к чугунному каркасу кровати. И хотя лицо твоё было скрыто, я чувствовал, как ты смотришь. Я замер. Казалось, ещё мгновение, – и ты позовёшь меня чёрным, обглоданным голосом и приподнимешься на выгнутых руках.
Не знаю, как долго я пробыл в оцепенении: ускользали минуты, может быть, часы и само ощущение времени. Наконец, опомнившись, я прокрался вглубь комнаты, к туалетному столику. Зеркало над ним теперь завешено, но ткань не слишком плотная, и можно различить силуэты отражений. Твой альков был за моей спиной. Избегая взглядом зеркала, я отпер и осторожно стал выдвигать ящик стола. Мне нужно было знать, переместились ли украшения (в последний раз я нарочно переложил кольцо с топазом в твою нелюбимую шкатулку). В это мгновение вновь раздался неясный глухой звук, совсем близко, и что-то шевельнулось и как будто упало в глубине зеркала. И я почувствовал, что ты позади меня. Стоишь, объятая нездешним ветром, таким же странным и упоительным, как этот свет. Я чувствовал всё так явственно: шолохи погребального платья, смрад разлагающейся плоти, ужас, подобно короне сдавивший голову, – но теперь я не смел обернуться. Вдруг что-то зазвенело, отскочило от пола и сверкнуло под столом: краем глаза я различил твоё кольцо. И сознание оставило меня.

Я проснулся под палящим солнцем в своей сопревшей постели. Истомлённый, с пересохшими глазами.
Наяву то было или сном?
Заветный ключ на месте. Как и ты: в колыбели цветов за железной дверью в конце восточной галереи.
Я должен теперь отыскать под столом кольцо.
Страх не даёт узнать мне, откуда берётся свет.
Сегодня я остаюсь ночевать в голубой комнате.

2020