Отец

       
         Марианне  Вертинской

Включили свет, поплыли лица.
Затихнул и взорвался зал.
Дойти до рампы, поклониться…
Снять грим, за всех поднять бокал.

Оваций гул жмёт перепонки.
Зал пуст, и за окном луна.
Бокал стеклянный и не звонкий,
А жизнь одна и смерть одна…

Чащобный трепет крыл воздушных
И горний холод дальних стран
Виска коснулись равнодушно,
Подняли к небу океан.

Что говорят? При чём здесь дети?
Два слишком ангельских лица
Любили наблюдать, как ветер
Ломает ветки у крыльца.

Они, обнявшись, замирали,
Боялись слово проронить,
Как будто вместе умирали
И продолжали вместе жить.

В ладонях – запах от вербены
И полушалок на плечах.
С деревьями качались стены,
Рождался первозданный страх.

В тот вечер спать ложились рано,
Уже сзывала нянька в дом:
«Анастасия, Марианна…»
Стучала по стеклу ключом.

Луна над крышами всходила
Тогда, как и сейчас взошла.
Воображение будила,
И две звезды в одну свела.

Вчера отец опять приснился,
Парк голый к лужам листья мёл,
А он стоял и в дом просился.
Открыла. Ветер в дверь вошёл!

Он стал теперь частицей света
И трепетным её огнём,
Травой под снегом и кометой,
Вдруг полыхнувшей за окном.

1978 г.,  Москва