Почему я защищаю Альку

          Вдохновил меня один интересный человек, писатель, поразмышлять над судьбой героини повести Ф.А.Абрамова «Алька». Он высказал версию о том, что ничего путного из Альки не получится, затеряется – заблудится в городе, сопьётся, а в покинутой ею деревне никто  о ней и не вспомнит.  Мое же впечатление об этой героине несколько иное. Впрочем,  писатель  нацелил на дискуссию.
Попробую поделиться своими мыслями.
           Мне думается, чтобы вести разговор об Альке,  надо прочитать не только повесть «Алька», но и «Пелагея». И вообще,  когда я впервые читала в семидесятых годах  эти повести Ф.А.Абрамова (впоследствии я читала их еще множество раз да думаю, что прочитаю еще не единожды), то на обложке  книги Северо-Западного книжного издательства значилось « Ф.Абрамов. Пелагея и Алька», как одно  произведение. Так и поныне воспринимается – единый сюжет, единое повествование,  растянутое во времени.
           Начну с Пелагеи, матери Альки, или, скорее, с той обстановки, с того жизненного окружения, в котором Алька росла в своей семье, живя в деревне. Пелагея, конечно, труженица,  жила работой, неистово  отдавая себя любимому делу, находя в работе радость и удовлетворение. Но эта её любовь к работе носит характер прямо-таки стяжательный, корыстный, и видим мы Пелагею  как человека пробивного, ловкого и хитрого. Всё делается, в первую очередь, для личного материального благополучия,  для «сытных дней», чтобы было в доме не хуже, чем у  местной власти, «головок» деревенских.  Поставить   Пелагею в один ряд с  великой труженицей Анфисой Мининой из тетралогии «Пряслины» я не могу. . . Фёдор Абрамов называл и ту, и другую великими труженицами, но слишком  разные у них жизненные приоритеты и  цели в жизни.
          А каким образом попала Пелагея на пекарню, на это хлебное и весьма почётное по тем временам место? А переспала с нужным человеком. И без каких-либо особых сожалений!  И что с того, что какая-то там Дунька долго не могла понять, за что же её с работы выставили, это Пелагею  нисколько ни волновало.
          А дом родительский, амосовский, огромный дом - шестистенок пришлось распилить – затребовала свою половину. И дом-красавец превратился в неуклюжую, безобразную  хоромину.  Есть у нас в селе такой  разрезанный надвое дом с отсаженной половиной. Не дом,  а неуклюжая громада из брёвен, уродливо-обиженно взирающая на людей окнами: «За что же вы так со мной, люди?» Что же за душа такая у деревенской женщины Пелагеи –  мелкая и черствая, которая не болела от того, что порушена  красота северного дома-исполина!  Может быть, тогда и была разорвана пуповина,  скрепляющая семейные узы, тогда стала рушиться родственная связь матери и дочери, связь между односельчанами?  Пелагея «всё  своё хлебное воинство пустила на завоевание людей», нужных людей.
          А почему Пелагея работала без отпусков?  И без помощницы?  «Да ведь  будет помощница – будет и глаз. А будет глаз –  и помои пожиже будут. Не набахтаешь в ведро теста – поопасёшься.  А раз не набахтаешь, и борова на семь пудов не выкормишь».  Вот ведь стимул-то к  каторжной работе, без отдыха и отпусков!
          О том, что муж был беззаветным тружеником, примером для других, «работал как лошадь, как машина», Пелагея поняла только на его похоронах. Она  ни во что ставила работу мужа – заработок был  слишком  мизерным. Да и  особого тепла и заботы о муже  не проявляла. Когда Павел по причине  болезненного состояния не вышел встретить  жену  с работы,  тут же  получил от неё гневный выговор: «На, господи, не вылежался! Мало ночи да дня – уже и вечера прихватываешь».
           И счастье для своей дочери ей видится в том, чтобы породниться с нужными людьми, тогда ведь «каких дел можно наворочать!», наворочать, конечно же, для «сытных дней про запас. Для дочери, для мужа, для себя…»
Но жизнь не развернулась к Пелагее  своей светлой, радостной стороной, а  поддала такую оплеуху, от которой Пелагея уже  не оправилась никогда, хоть она и предпринимала тщетные попытки исправить ситуацию.
          Всё это Алька видела, впитывала,  и, как могла, отчаянно  воевала с этим мещанством, стяжательством, корыстолюбием. Воевала по-своему,  делая ошибки, заставляя страдать родных людей.
          Что же заставляет меня любить Альку,  оправдывать её и надеяться на то, что Алька найдёт свое достойное место в жизни и не утратит связь с родной деревней?
          Читая повесть, я на протяжении всего прочтения ощущала, что есть в Алькином сердце любовь к своим землякам и к своей деревне, хоть порой и прячется это чувство где-то в  глубинах её души. Приехав в деревню и остановившись у тётки, она взахлёб слушает деревенские новости , и «только тётка и Маня большая замолчат,… она уж их теребит снова: «Ещё, ещё чего?».  Оказавшись на деревенской улице, Алька «козой запрыгала от радости…. Ей всюду хотелось побывать сразу: и на горках, у черёмухового куста, и на лугу, под горой,…и у реки,…». А при виде строящегося деревенского клуба у неё «дух от радости перехватило, сердце запрыгало в груди».  Нет, не забыла Алька свою малую родину,  дух деревенской жизни будоражит её душу, заставляет трепетать сердце. Читая эти строчки в повести, я так ясно и чувственно  представляла  эмоции, эту распирающую грудь радость… и сравнивала  со своей радостной встречей с милой сердцу деревней своих бабушки и дедушки, где провела в детстве и юности столько счастливых дней. Такие чувства возникают только от большой любви!
          До слёз завидует Алька  семейному счастью своей подруги, злится, рыдает, не понимает, почему же не ей, красавице, выпала такая любовь, такая забота, такое трепетное поклонение? Но когда подвыпившая Маня-большая оскорбительно подшутила над семейной идиллией Лидки и Мити,  Алька резко оборвала старуху, и «чувство гадливости и отвращения к себе потрясли всё её существо» из-за того, что она тоже только что насмехалась над счастьем подруги. И потом долго плакала навзрыд, во весь голос и пытала тётку: «Пошто меня никто не любит?». Разберётся Алька в себе, поймёт, ведь «она уже знала теперь, какой запах у настоящей любви. Запах свежей сосновой щепы и стружки…»  И видится мне, совьёт Алька  себе уютное гнёздышко, ну, пусть не в деревне, а в городе, но будет у неё семейное счастье тоже, будет обязательно! Вот только чуть-чуть повзрослеет, понаберётся ума-разума.
            А вот так Фёдор Абрамов описывает приход Альки в опустевший родной дом: «Нет, не так, дрожа от утрешнего озноба, не полураздетой и не в мёртвый дом хотела она прийти. Она хотела нагрянуть к живой матери, нагрянуть внезапно, шумно, с гордо поднятой головой. Смотри, смотри, родимая! Вот твоя дочь! … не согнулась,…паспорт себе выхлопотала и на работу устроилась».   И на волне этих искренних, целиком охвативших её  дочерних чувств она решает остаться в деревне : «Я всё, всё,  тётка, обдумала. Вдвоём жить будем. И мамина и папина могилы рядом …» А  с какой точившей её  виной и болью спрашивает  Алька тётку на болоте, куда они пришли за морошкой: «Поминала меня мама перед смертью?» То, что  Алька не приехала проводить родителей в последний путь, будет  её кровоточащей раной ещё  многие годы…
            Только Алька не умеет долго предаваться унынию, не тот у неё характер! Встряхнула золотой копной волос,  подняла голову и следа не остаётся от ещё недавно точивших её тоски и грусти. И  несётся уже Алька по родной деревне,  встречая   не узнающих её земляков, навстречу солнцу и реке. «А  при солнышке какая печаль?»
           В повести есть  сюжеты, где Алька, в отличие от матери, не особо усердствует, выполняя какую-либо работу, но не меньше эпизодов, где  показано, что  трудиться Алька умеет. Взять хотя бы работу на лугу, где Алька нечаянно оказалась, пробегая по  самым людным местам деревни. Как только  появились на небе тучи, готовые брызнуть и смочить высушенное сено, Алька, не раздумывая, бросилась помогать колхозникам, не думая о дорогой кофточке и шикарных брюках: «Э-э, да тряпки будут, были бы мы!» «Сроду не терпела срамоты на людях». «Не уступлю! Ни за что не уступлю! И не уступила», вызвала тем самым нескрываемое  восхищение баб: «Да, да, умеет робить.  Не испотешилась в городе». Да и в городе, где Алька работала официанткой, её тоже ценили. Для самой капризной клиентуры, в том числе для начальства, посылали её и была она как «самый безотказный взрыватель любой, самой зачерствелой клиентуры». А если опять вернуться к   повести «Пелагея», то  увидим, что, когда уставшая Пелагея  вернулась домой  с пекарни, самая тяжёлая работа по дому была сделана – «Алька и корову подоила, и травы на утро принесла». Не лентяйка Алька, не лентяйка!
Да, много ошибок делает Алька, некоторые её поступки удручают, вызывают  непонимание, досаду, но мне не хочется называть её непутёвой, распутной, сумасбродной.   Видится  мне в её бесшабашности стремление стать самостоятельной, добиться своего любыми путями (не от матери ли эта черта?).
Фёдор Абрамов, заканчивая  повесть об Альке, не дал нам однозначного ответа о том, как сложится Алькина судьба. Поразмышляю: вот Алька шлёт тётке в деревню  цветные открытки из разных мест. Значит, Алька стала-таки стюардессой! А ведь это её мечта, заветное желание, она «взасос мечтала о работе в аэропорту». Добилась своего! Как же не приехать в деревню в  синей мини-юбочке и кительке с золотыми крылышками  да не рассказать о своих успехах? Обязательно приедет, бродит в ней деревенский дух, живут  деревенские устои.  Я в это верю. Я так поняла  этот противоречивый, но сильный  Алькин характер, её метущуюся, но готовую  взлететь душу.
           После того, как  я закончила  свое мыслеизложение, решила поискать, а что же  сам Фёдор Абрамов говорил о своей Альке, кроме самой повести, конечно. Нашла ответ  в опубликованной беседе «Писательство – это честный разговор о жизни» с корреспондентом  некоего журнала. Конечно, Фёдор Абрамов,  создавая  образ Альки Амосовой, хотел отразить и проблему миграции из деревни в город, и  показать потребительские тенденции молодёжи того времени, (хоть ещё одну дискуссию разворачивай, как эти темы и сегодня актуальны!), но Алька для него «прежде всего характер, живой человек», в ней «переплелись, слились воедино в индивидуальном, неповторимом характере» все эти проблемы, «Алька втянута в общий, новый поток жизни, совершенно неизвестный  для её матери». «Поведение Альки – это реакция на тот аскетизм жизни, которая выпала на долю старших поколений». Из этих ответов  Фёдора Александровича делаю вывод, что сложившееся у меня мнение  об Альке гораздо  оптимистичнее авторского, но вот то, что Федор Абрамов  писал свою Альку с любовью, это для меня очевидно.