Параллели

У нас был Герцен, у них был Гершвин,
один не немец, другой не янки,
два иноземца системы «Першинг»,
взорвавших время, как Бор и Янгель.

Бубнил Утесов, сипел Синатра,
один не физик, другой не гангстер.
И наш философ, как их сенатор,
освоил выси при постоянстве

систем и рамок. У нас пельмени,
у них беконы. У нас метели
и в пятнах ранок еще колени.
У них доходы, у нас потери.

Пусть там бигмаки, а тут – ковриги.
Пусть там подлее, а тут – вольнее.
У них маньяки, у нас ханыги.
У них фривеи, у нас олени.

У них прямее, у нас левее
по бездорожью, скрипя мостами.
У них милее, у нас аллеи
бывают тоже, хотя б местами.

Они в достатке, а мы в остатке,
они в погоне, а мы – как дышим.
Они в порядке, а мы оградки
на полигоне у них распишем.

У них богато, у нас душевно,
у них законы, а мы в охотку.
У них Багамы, у нас дешевле,
они под колу, а мы под водку.

И там пожары, и тут пожары,
товар лежалый всегда до кучи.
У них по жанру не тот сценарий,
у нас, пожалуй, кино покруче.

Кому брутальность, кому ментальность,
Линкольн и Ленин не без огранок.
Фундаментальность и моментальность
при разделеньи систем и рамок.

Шипы и розы, миры и меры,
дороги, вехи и загражденья,
щиты, угрозы, пиры, химеры,
столбы, помехи и заблужденья.

Они мустанги, они бизоны,
оттуда слепят огни рекламы.
У нас – останки, тайга и зоны,
бурьян и пепел, кресты и ямы.

Они не денди и наши грубы
бывают нравы (виной утраты).
Из наших дебрей ушли, как зубры,
на их отавы аристократы.

Они тропили и мы хватали,
они с вожжами и мы за горы.
Они копили, а мы латали
и так стяжали свои просторы.

Они на бирже собой гордились,
а нам из кассы гроши совали.
Они на вирши не изводились,
а мы Парнасы обетовали.

Они набили добром подвалы,
а мы набили ворью карманы.
За интегралы и арсеналы
мы не добыли себе нирваны.

Они – громада, а мы –  махина,
над ними флаги, над нами звёзды.
Попкорн как вата, халва как хина
под передряги и перехлёсты.

С эпохи Линча не то чтоб очень
у них беседы ведут в кофейне.
И речи нынче звучат короче:
у них – на сленге, у нас – по фене.

И в том каньоне они посмертно,
и мы овраги свои не минем.
Они в погоне помрут, наверно,
а мы от браги, видать, загинем.

И так сойдемся в одной могиле
и там их встретим, антагонисты.
И поклянемся, что их любили
еще до смерти лет, может, триста.

Да и при жизни приветим тоже
без резолюций и разночтений.
На нашей тризне еда и ложе
всегда найдутся – со всем почтеньем.

Нам иноземцы – как те же негры:
и супу б дали, и ложку шире.
И Блок, и Герцен играли в кегли
не в дальней дали, а тут в Кашире.

Пускай проходят в хоромы янки,
мы их без НАСА переиначим.
Мы тоже вроде не только танки
с боезапасом от мира прячем.

У них засовы и депозиты,
у них газоны пускай и коды.
У нас по зову еще визиты
и не по зову еще приходы.

У них идейка – наверх дорожка,
у нас идеи – как сор ненужный.
У них индейка, у нас окрошка,
и мы на деле народ радушный.

У нас-то просто: есть печь-голландка,
и выпить можно без одолженья.
У нас погосты заместо банка
хранят надежно свои вложенья.

Мы хлебом-солью – на хлеб и воду,
и нам в солярий не нужен пропуск.
Мы нашу волю на их свободу
не променяем – и в этом фокус.

У нас был Пушкин, у них был Гершвин,
и тот из наших когда-то вышел.
Да мы друг дружке свои, не меньше,
я б это даже на флаге вышил.

У них там банджо, у нас жалейка,
и без чечетки не выйдет танец!
Бери стакан же и не жалей-ка
своей печенки, американец!

Ведь породнились на той же Эльбе,
теперь мы в песне – одной синкопой.
Такая вымесь на нашем хлебе,
и тут хоть тресни Китай с Европой.

2006