За порогом

Мы тогда жили в городе с одним дубом, где рвы
Расходились звездой, закрывающей от татарвы,
Имитируя вечность когда-то имперского форта.
На границе миров и нам было не до комфорта
В написании за море, как на картине, письма.
Там над полем, ворующем метры, горела чалма.
А река на камнях, и наши поправ, и госпланы,
Поделив течение жизни на шлюзы и плавни,

Проводила во времени (до и после) дугу –
И столетия плавали на Великом лугу.
Мы хотели жить в домике, что построил немец
На краю империи из вышитых полотенец.
Остальной жилфонд, как на юге не богатей,
Походил на стойло для загнанных лошадей –
Покорителей расстояния. Одев попону,
Мы к себе возвращались, бредя по полю.

Завоёванная окрестность уже тем грешит,
Что, чужую необжитость на казенный щит
Поднимая, о скотине забывает и о кровле.
Кучка точек оказалась в соляной торговле
Далека от центра потребления услуг.
Кто бы мог подумать, что и металлург
Не поднимет производство чугуна и стали –
Чем не довод, почему там мы никем не стали.

Оставалось минувшие подвиги обсуждать,
Соблюдая концепцию переписанных дат.
Мы не в городе жили, а всегда в городище,
О которых блогеры сейчас пишут «днище»,
Выбирая гостиницу, много реже – музей.
В героической провинции, куда не глазей,
Сквозь ампир и диковинные квартплаты
Проступают самые что ни на есть хаты –

Деревянные и глинобитные курени.
Жёлтым дымом выкрашивая свои трудодни,
Завсегдатай из толкучки блошиного рынка
Там натюрморты толкал: подсолнух и крынка,
На заборе висящая до известной поры –
Пока солнце на небе и люди пока добры.
За лесами и степью, оврагами, за порогом
Мы бродили по городу с одной дорогой,

Что смотрела в витрины, как в зеркале коридор
Спорит с вешалкой там, где кончается дом.
Эту вешалку – манекен во внутренностях гардероба –
Распилили потомки трудового народа –
Своим жестом она намекала на дверь,
Приоткрытую в жизнь. Вот с тех пор и не верь
В  зашифрованный знак, что подобием вышки,
Она видела нас – как мы взяли и вышли

За гранитный порог. Да, мы жили тогда у реки,
Говоря покороче – на расстоянье руки,
Вытянутой вовне в пределах известного жанра.
Факт – что от среды чуть не выросла жабра,
Позволяет судить о старении местных рыб
По отпечаткам на дамбе, где от покатых глыб
Навсегда остаётся чувство огромного перепада
Давления лет, как воды на краю водопада.

Когда видишь брыли усачей с высоты опор,
Узнаешь: река, перегороженная с тех пор
На будущее, что прёт на плотинные камни,
И прошлое, стирающее нас по капле,
Как и человек меж ними – удвоенное небытие;
Плюс два берега, роющихся в чужом белье
Или же в карманах прохожего в поисках драпа –
Это и есть одиночество или пейзаж квадрата

В пассионарном кошмаре речных островитян.
Поселения их, где каждый сердит и упрям,
Может быть, потому и сохранились местами
Как пепелища (скорее, что без, чем) с мостами.
Ведь нельзя от себя уйти далеко по водам –
Только Христом нержавеющим по проводам
Без заземления сил и примыкания гаек.
А в замыкании долгом память мосты сжигает.

Мы тогда жили в городе, где культурный пласт
На прогулочный катер действовал, как балласт,
Чтоб его хоть не смыло в Турцию. На такой посуде
Уже некому было вывезти матросню в люди
Или даму с собачкой на престарелый курорт.
Изваяния жизни, времени говоря «апорт»,
Зачастую сетуют на то, что слишком мало
Оказалось в ней дребедени как ритуала.

Пережившая свой потоп местность обречена
На каталогизацию взятых слепков со дна,
Перемывание щепок ковчега у причала –
Вообще на поиски несуществующего начала
Путешествия по кругу. И в таких местах
Рано или поздно побеждает страх
Затопления территории, с каковой не споря,
Сознание обретает черты искусственного моря,

В нашем случае – с якорем арматурных штырей,
Амфорой сталевара и трезубцем царей.
Мы, обнесённые когда-то турбинным забором,
Исчезали по расписанию электроприборов
(С планировки: вокзал, проспект и опять пустота),
Напрямую завися не от маятника, а винта;
Не понимая,  что из этого всего списка
Ничего больше не будет. Ничего. Даже близко.

Мы тогда жили в городе, которого больше нет.
С фонтана на набережной наша горстка монет
Перекочевала уже давно в альбом нумизмата,
Говорящего «там вам и место» почти без мата.
Незнакомые улицы в воплях простых зазывал
Исключают прохожего, как кто-то однажды сказал
На ходу: с краеведческой группы риска –
Что для памяти – храм, то развалины для туриста.