ФЕЯ. PART II. Крылатая

Там, где когда-то птицы-свирели свои трели волшебному миру пели,
Где леса густые красным закатом горели и степи грели дурманом цветущей сирени,
Поздней весной в агонии робкой по мостовой,
Ведомый моею рукой,
Маршировал вдоль бетонной стены под бой роковой пограничный строй.
Прицелы пристрелены, штыки остры и наточены,
Винтовка для каждого ближе родимой дочери,
Форма от крови выстирана и идеально выглажена.
В моей беспринципной действительности нет места Дивным, таким Нереальным,
Мифологическим,
Клетка из ребер крепка и живым никого из нее не выпустят.
Там, на границе меж миром реальным и миром сказочным,
Нимфы перед повешеньем песни пели солдатам в отчаянии,
А им бы, всего-то, в дивном незримом сердечном куполе,
Где многотысячные дороги ведут к единому эшафоту скрюченному,
Найти бы одну единственную
Тропинку узкую, чтобы в обход и…банально, к морю.
Чтобы сначала к мечте, а потом на зону.
Чтобы сначала увидеть чудо и потом уже сдохнуть,
А мне так сложно выпустить их хотя бы на миг на волю,
Хоть и…
Волшебству ведь тоже свобода нужна порою.
На коленях, согнувшись, сидели принцессы.
За спинами - их запястья, что крепко стянули скрепы.
Принцессы исподлобья в истоме на принцев смотрели,
Нервно дрожащих у серой стены расстрельной.
Ожидание, обычно, страшнее смерти.
А мне ведь и, вправду, жаль…
Мне ведь и, вправду, больно отдавать столь бездушный приказ…
В недрах своих столь Прекрасных, Мечтательных уничтожать,
Изнутри истреблять их,
Сжигать,
В последствии ощущая всю эту копоть в глуби…
Всю эту грязь…
По вечерам: два пальца, измазанных сажей в рот,
Чтобы очиститься перед сном…
Но, почему-то, никогда не рвет.
И вдруг, спустя столько лет…Она…бела и худа…
И в отражении ее дрожащих зрачков в броуновском вальсе скакала луна,
Капилляры полопались и яблоки белые охватила горячая алая кровь,
На железобетонном блоке блокпоста, среди пожаров, в окружении десятков прожекторов,
Свесив худые ноги, сидела, зубами с асфальтовых бледных губ срывая горькую плоть…
Она…
Одинокая Фея, бежавшая из прекрасной страны ирреальных волшебных снов.
Крылья клыками острыми в лохмотья разорваны озверевшей стаей патрульных псов,
С уголков грязных и драных белесых уст тянулась тонкая алая нить.
Она за дымчатой пеленой глубоких живых зениц
Таила маленький дотлевающий уголек, запечатанный где-то в груди…
И я мог бы тут же ее придушить.
Я мог бы ее расстрелять, растоптать тоской, как и всех беглецов,
Что пограничную зону грез без спроса и ведома моего
Так нагло решили преодолеть, преступив сердечный порог,
Но…
Вглядевшись пристально ей в лицо
Я, почему-то, не смог в тысячный раз спустить заржавелый курок.
И, пускай, я знал, что этого драного моря в помине нет…
Пускай бежит, пускай! Я лишь сплюнул тогда ей вслед.
Пускай бежит, пускай!
По слезам тех, кого когда-то давно я не сдерживал на пути на волю.
Глаза сияют, ветровку яркую раздувают порывы ветра.
Эта девочка наверняка бы взлетела высоко в небо,
Если бы на ободранных крыльях остались перья.
Эта девочка улыбается, как сумасшедшая,
И бежит, на ходу спотыкаясь, да поправляя волосы снежные,
За мечтой, что хранила так нежно и…
Бережно…
Тут Фея чувствует ноздри щекочущий запах хлора
Обволакивающий послевкусием кислым горло.
Боже…
Неужели едко так пахнет море?
Что же там впереди?
Что же..?
Постепенно волшебное превращалось нежданно во что-то угрюмо-серое,
Постепенно сказочные гортензии сменяли камни и еловые ветви,
Тяжелые грубые облака приходили на смену кристально-чистому небу
И, вместе с дрожью по телу,
Радость сменяла тоска.
Видно, свобода о которой мечтала она
Не так уж и хороша.
По следу девчонки ступая неспешно,
Наблюдая сквозь прищур за её монохромной слепящей тенью,
За изящным станом и каждым бесшумным шагом,
Я все ждал, когда под её ногами,
Сгустившись, камни сплетутся с корнями в искрящий бензином
Мокрый бугристый асфальт...
Мне бы очень хотелось, чтобы все было как-то иначе,
Чтобы все было не так…
Вот только…
На желания миру плевать и,
Серой холодной змеей устремившись куда-то вдаль
Перед крылатой девчонкой все-таки расстелилась полуразрушенная магистраль.
Там тускло горящий оранжевым светом одинокий фонарь,
Озарял туманом смазанный силуэт притрассового ларька.
“Тук-тук”
И в проеме тут же всплывает сальная сонная морда утомленного продавца.
“-Здравствуйте, извините, можно мне баночку колы и пачечку вон тех сигарет…”
Продавец, крутя усом, отозвался тихонько тогда:
“-Извини, дорогая, но колы…
Нет.”
И вот…
Неспешно двигаясь вперед, Фея, вдруг, запела.
“С треском тлеет уголек превращаясь в пепел.
Шаг за шагом за мечтой,
В которую уже не веришь.
По бордюру руки врозь,
Стиснув зубы с силой…
Кто-нибудь меня найдет
Сидящей у обрыва.
Кто-нибудь меня найдет
Пропащей…
У обрыва…”
Эта грустная песня была пытливо смешлива.
Её тоненький голосок, казалось, вот-вот меня доведет до срыва,
Она так рьяно и лживо старалась казаться счастливой,
На кончике языка ощущая сырую песчаную пыль.
Однако, в печали своей осязаемый мир нерушим
И, камнем тяжелым на сердце свалившись,
Едкий туман отступил, оголив скрытые винтовые сваи недостроенных газобетонных замков,
Строительных кранов, да экскаваторов,
Громоздящихся грозно на границах уже не сказочных, а реальных.
Дерущий горло неприятный запах, усилившись многократно,
Поставил финальную точку в детских наивных мечтаниях,
Оставив в печалью окутанном разуме
Одинокую горестную подавленность.
А как же больно, все-таки, из заточения вырвавшись,
В рваных кроссовках тащиться совсем одной по промозглому холоду…
По мору, по крови да голоду,
По церквям да бойням слепых полупрозрачных серых районов,
По бордюрам вдоль проржавевших заборов,
Вдоль борделей, подземок, заводов,
Протащиться и, вместо желанных утесов,
Увидеть отточенный ровный строй заплесневелых панельных блоков
И блеск треснувших стекол в их оконных проемах…
А там, на границе, хоть умерла бы с мечтою о море,
Которого в “Парадизе” боле не существует
Вовсе…
***
Я нагнал её на мосту, что стелился над затхлой рекой.
Фея, сидя на самом краю,
На смрадно бурлящую воду внизу опустила свой беспокойный холодный взор.
Я на хрупкие плечи накинул ей плед,
Да мокрые щеки от слез осушил платком.
Дрожащим голосом Фея спросила меня в ответ:
“-На кой черт ты вообще пришел?
На кой черт ты вообще на границе позволил уйти мне живой?
Сам же знал, что этот твой ****ный “Парадиз”
Серый такой,
Да такой гнилой.”
“Девочка, если б я мог, я бы тебе сказал,
Но на устах только пыль да примесь табачных смол.
Ты же море искала, да?
Всмотревшись в твои глаза, я, верно, и сам поверил,
Что ты найдешь.
Ну…Что ж…
Давай лучше мы с тобой помолчим да посмотрим вдаль
На черные трубы ТЭЦ, на нескончаемые паутины дорог,
На силуэты полупустых дворов,
Да на высоковольтную сеть подвесных проводов,
Что плотной завесой сокрыла собой пелену облаков.
И пускай этот гребанный рой горит
В бесконечной цепи люминесцентных ламп…
Дай-ка я руку твою сожму, ведь…
Без крыльев нам, вроде как, по спирали вниз
В наш персональный
Ад.”
***
Кстати, тебя вновь увидеть я…
Бесконечно рад…

(с) D.D.