Это август уста мне замкнул, воссияв...

Это август уста мне замкнул, воссияв, а зрачки наделил новым зреньем,
                почти голубиным.
Наша ива склонилась так низко - уже не пройти, не раздвинув руками
                поникших ветвей.
Обнажилось, открылось острее всё то, что родно и любимо
одинокому сердцу, как спрятанный плод длиннотелый в густой
                огуречной листве.

Пособрать полкорзины, что звёзд отгоревших,  в ночь в землю
                уткнувшихся яблок,
обомлеть - виноградная гроздь осмуглилась наутро ещё на полтона почти.
Заизюмилась вишня несобранная, посморщившись вся, будто стало ей горько
                и зябко;
коренастые перцы повыбросили кое-где кумачи.

Помидора стоит на своём пятачке вдоль тропинки, как сказочный лес
древовидного явно чего-то, заповедный, густой, весь такой кулакастый:
можно в прятки Илюшу соседского кликать играть, а случится присесть
средь него ненароком - знай, тебе повезло причаститься мальчишеских таинств.

Вдруг припомнить ещё - дважды в день пролетает - откуда б он взялся -
                над нами непуганный вяхирь;
грудью падая вниз, под себя подгребает мелкими взмахами крыльев
                воздух густой.
Не то - сядет на столб против окон, воркует вовсю - прямо соль
                или сахар
на ржаную горбушку, пасхальный кулич - кому что.

А захочешь - пойдём на ручей, поглазеем на дерево-шар;
тут без циркуля не обошлось, циклопических ножниц садовых - уж точно.
Как округл и таинствен его кроны тёмно-зелёный пожар:
на земле не отыщешь второго такого ни дённо, ни нощно!

А когда мы вернёмся - сорвём полынок остролистный, божественно-пряный
                тархун,
и уластим им чай,- это будет немного похоже на праздник.
Изопьём по глотку сокровенную вечера чашу и в ночь предадимся греху,
подведя тем итог нашей жизни такой неумелой и праздной.