Мама 1

    Эта девочка станет большим поэтом. А пока она смотрит в объектив фотоаппарата серьезным пытливым взглядом, словно прозревая своё скорое будущее, в котором детства не будет, а будут холод, голод, потери и ожидание конца войны. Война отнимет у нее мать и сестру, лишит радости и дома, станет незаживающим шрамом в душе. Воспоминания об этом времени войдут в пронзительную автобиографическую повесть «Прерванное детство». Я была первым читателем этой потрясающей книги, автор которой – Идельбика. Моя мама.

                Из повести «Прерванное детство»

   Идет вторая зима войны с немцами. Война властвует везде, даже в тылу ее когтистые лапы держат за горло жизнь. Голод. Нищета. Осиротевшие дома. Похоронки. Изредка возвращаются в село солдаты без рук и без ног, воочию демонстрируя истинный лик войны. Приехала группа эвакуированных – и цены на рынке стали баснословными.
   До войны мы, малыши, «зарабатывали» по 5 копеек, рассказав стих или сплясав перед гостями, и радостно бежали в магазин за длинной, как палочка, карамелькой, пока однажды продавщица не сказала:
- Конфет больше нет, доченька. Есть только соль и спички.
О том, что могут исчезнуть и они, не подозревал никто…

  Самое первое воспоминание о детстве – мама, склонившаяся над тетрадями. Она была учительницей младших классов, поэтому каждый день приносила домой на проверку целую кучу тетрадей. Она исправляла ошибки, ставила красными чернилами оценку и, прежде чем закрыть тетрадь, прикладывала к странице промокашку.  Я, сидя рядом за столом, терпеливо ожидала, когда тетрадки перейдут из одной стопки в другую, но длилось это очень долго.
- Ты скоро тоже будешь ученицей, поэтому смотри, как надо аккуратно и правильно писать,- говорила она, показывая мне прописи.
  Папа преподавал в школе русский язык и литературу. Он тоже приносил домой стопки тетрадей, и вечерами за столом они часто сидели вдвоем с мамой…

    Став ученицей, я старалась писать буквы так, как учила мама – не писать, а рисовать. Чернила мы делали сами, растворяя в воде сердцевину фиолетового карандаша. Был у самодельных чернил большой изъян – на морозе они становились бесцветными. Тетради шили тоже сами – из газет. Учебники были только у некоторых учеников, поэтому многое приходилось записывать под диктовку учителей. Вместо портфелей были самодельные тряпичные сумочки. У меня постоянно дрожали руки – то ли от холода, то ли от голода.
   Наша семья – это шесть ртов. Выкопанная осенью картошка кончилась в середине зимы, поэтому ели листья капусты, высушенные летом для скота. Правда, учителям давали паек 1 раз в месяц мукой, но этого хватало дней на десять, хотя мама, экономя муку, делала из картофеля только суп, что варила 1 раз в день. Сено отец заготовить не смог, поэтому наша бедная лошадка Рысь была зарезана. Планы отца - продать мясо и купить весной телочку – не  осуществились: мясо съели сами, потому что есть больше было нечего.
   Ко всем бедам прибавилась еще одна – умерла от менингита моя старшая сестра Марьям. Она была для мамы помощницей, подругой и надеждой - красивая, умная, стройная Марьям только что окончила учительский институт. Не смогла перенести утраты мамина чувствительная душа -  после похорон она заболела. С каждым днем ей становилось все хуже, и, наконец, обессилев, она слегла совсем…

   Голодали не только мы. Чтобы выжить, многие сельчане стали собирать зерно в поле, разгребая снег. Однажды соседка Мадина апа взяла меня на эту работу с собой.
- Видишь молотилку? Надо добраться до нее, – говорит тетя Мадина.
Разгребая снежный покров высотою с мой собственный рост, я, наконец, добираюсь до земли. Глядя на тетю Мадину, делаю всё то же, что и она – просеиваю землю через крупное сито. Замерзшие руки и ноги начинают гореть и болеть, из глаз поневоле текут слезы.
- Тебе жарко? – шутит тетя Мадина. - А ты попрыгай, поприсядай и руки потри друг о друга посильнее – согреешься! У молодых кровь горячая, это нас старческая кровь уже не греет…
   Дома я промываю добытые зерна в воде, жарю на сковородке, растираю в ступке и варю суп. Первую тарелку – маме. Она приподнимается, берет тарелку в руки и, жалостливо глядя на меня, благодарит. О, как я горда в эту минуту! Если я буду ходить на ток за зерном каждый день – мама поднимется на ноги…
   В редкие дни отец приносил ведро картошки. Эти дни были праздником, хотя картошку варили в мундире и без соли. Бывали и другие дни – когда есть было нечего совсем. В такие дни папа ставил на стол вскипевший самовар и заваривал травяной чай. Горячее чаепитие – нехитрое средство обмануть ненадолго голодный желудок.
   
   Каких только преступлений не совершал в те годы голод! Никогда я не забуду трагедию Шарифы апы, у которой было двое малолетних детей.
Перед тем как уйти в поле Шарифа апа строго наказала шестилетнему Зые:
– Смотри! Хорошо следи за сестренкой – пусть не заходит в огород! Ты вчера не досмотрел, и она вытащила репку! Голову оторву, если не убережешь грядки!
   Зыя помнил назидание матери и целый день «пас» сестренку. Только под вечер он сильно захотел в туалет, и был вынужден оставить ее ненадолго одну. Этого вполне хватило несмышленой малышке, чтобы зайти в огород и надергать полгрядки совсем еще мелкой моркови. Увидев это, Зыя зашел в чулан, привязал веревку к гвоздю, куда раньше вешали колыбель, и повесился.
   Когда мать вернулась домой, тело мальчика было еще теплое… Жить Шарифу апу заставила лишь дочь, из-за которой погиб сын.

                ***