Говорят в деревне

Говорят в деревне: страшитесь зверя, запирайте после заката двери, ибо он рождён был из злобных чар, не спасёшься, коль попадёшься в лапы…

Только я, наверное, отдала бы всё на свете, чтоб его повстречать, но со словом ласковым, а не бранным.

Здесь меня всегда называли странной: как такую носит земная твердь, собирает травы да сушит корни… Говоришь – во благо, но мы-то помним, что твой род когда-то был родом ведьм! Обмануть нас вздумала, ты, отродье?

Я была виновною в половодьях, и в дожде, и в засухе, и в жаре – всюду им мерещилась воля злая.

Приходили только чтоб я спасла их: те, кто должен вскорости умереть, приползают к тем, от кого бежали.

Поначалу мне даже было жаль их, я варила зелья, плела вязь рун, то, что не под силу любым учёным – жизнь вдохнуть в ослабших и обречённых, – я творила не покладая рук, выступ мёртвых губ наливался красным…

Слишком поздно я поняла: напрасно. Страх и ярость были наградой мне: их пугали силы, что мне подвластны, я была чужой – стала вдруг опасной, становилась злоба их всё страстней, и они пришли ко мне в полумраке…

Я не знаю, кто первым поднял факел, но я помню треск и скулёж огня; помню, как горел мой бедняцкий домик – пока ничего не осталось, кроме пепелища, дыма и угольков; помню, как шептала: за что, за что же? Дом мой был золой, я – золою тоже; помню град ударов их кулаков; помню хохот их и улыбки волчьи; платьице моё превратилось в клочья, а они шипели: довольна, тварь? Ни мольба, ни магия не спасала… Лишь к рассвету кто-то из них сказал им: прекратите, братья, она мертва. И они ушли – с моим сердцем вместе.

Я была жива.

Я хотела мести.

Чтоб они узнали, что значит страх.

И тогда я выдумала им зверя – нет сильней и злей…

(Им пришлось поверить.)

Вместо глаз дала ему два костра, вместо воя – рык, леденящий душу… О, его им часто придётся слушать!

И пошла в деревне тогда молва: не страшны исчадию тьмы засовы, он пришёл, послушный лишь ведьмы зову, чтоб кусать, и грызть, и терзать, и рвать! Вскоре стал им слышаться лай да грохот, и теперь в деревне, когда-то громкой, не найдёшь распахнутое окно.

Сколько лет прошло – скоро будет двадцать… Я могла бы столько же любоваться, как они боятся фантома…

Но иногда мне горько почти до дрожи, и нагрудный камень мне рёбра кр;шит, и сбоит дыханье от тяжких дум, будто кто-то рвёт меня наживую…

Дело в том, что зверя не существует.

Только я – вот смех – отчего-то жду, как ждёт мать возлюбленного ребёнка, что однажды в двери моей избёнки, по-собачьи скалясь

(почти смеясь),

он войдёт бесшумно…

И ляжет в ноги, как и я, усталый и одинокий. Мой слуга, мой воин,

моя семья.

5.08.2020