Александричь

я не барин, но у меня на Руси были селения, жители которых, ждали моё сиятельство, как Новый Год. В середине девяностых, когда дальше Подмосковья глохла нива жизни, а в Москве Лужков закручивал гайки бизнесменам-мигрантам, я стал прописывать этих, угнетённых столичной властью, тружеников  в районах, наиболее пострадавших от гайдаровской шпаны. Не хочу вдаваться во все нюансы финансов, но бабушки, на мои привезённые им рубли, могли прожить целый год. В паспортных столах знали о моей деятельности, но не причиняли препятствий, ибо знали о бедственном положении народа. Вечером, после завершении очередного паспортного дела, у моей знакомой бабушки собиралась большая компания постаревших участников войны и трудовых баталий. Богатый стол, накрытый продуктами привезёнными мною, украшали местные соления  огурцов, грибов и капусты. Люди приходили и уходили, называя меня  Александричем, целовали и дарили свои ослабевшие объятия. Я, счастливый и уставший, слушал русские песни, засыпая на печи. Утром  просыпался помолодевшим, отдохнувшим и  счастливым в это несчастное время русской новейшей истории.