Санктъ-технiкъ

- Как в пещеру с красотою
Среди росписи наскальной, -
Мне мужчина (пропитой весь)
Ухмыльнулся, дёсны скаля

Чесноком на три гвоздики...

...Я взял приступом автобус
В промежутке часа пик и
Вот - вертелся, словно глобус,
Охраняя стебли нервно

И отдавленную ногу...

Тот мужик уселся первым,
У окна. С другого боку
Я успел присесть правее -
На конечной остановке

Каждый, в сущности, умеет
Быть решительным и ловким:
Всё ж, устал эгоистично,
Отпахав свою работу.

Думал я о жизни личной
И прикидывал на годы...

...Ну, а хрыч тут греет уши,
Пренебрёгши этикетом!
Он сантехник был, по душам:
Фильтровал на примесь в Лету -

Ведь под нос мне сунул справку
В фиолетовых печатях!

Я хотел уж было рявкнуть
На больного психопата
И отправить в крематорий
Взглядом мутного пройдоху.

Ну, а он:

- Давай поспорим!
Вон, Харона подпись сбоку!

Я сказал, чтоб отвязался:

- Вы на следующей... - и вышел...

...Морок материализовался
В биатлон - винтовка, лыжи -

С фехтованием на саблях:

- Не балуй. Цветы - в помойку!
Ведь бумажный ты кораблик
И совсем не огнестойкий:

У мадам сто опозданий
На душевную работу.
Не любовь ты ей - бараний
Рог обыденного поту -

Выжмет в мумию: за хлястик,
Под каблук и с кровью пылкой
По глазам в прожилках красных
Поплывёт томатной килькой...

Круг штрафной: цветы - завялю,
Пересыпав снежной солью,
А с тобой другую кралю
Видеть в оптику изволю.

...Я шагнул, ударил... мимо -
Старый гриб куда-то делся...
Лишь закашлялся от дыма,
Словно пек вдруг загорелся...

Глядь... в букете - три сосульки,
Лентой с бантиком обвиты!..
В общем, грамотный был урка -
Что сумел, то и похитил.

...Снег сечёт, бывает, рожи
То крупой, то вермишелью...
Вот и я в своей прихожей
Весь в сугробе синей Гжелью.

Нет, не встретила подружка -
В ванной пахло жжёным пеком...
Жизнь, конечно, не игрушки
У простого человека...

Всё ж, спросил по телефону
Про неё её папашу.
Тот, гнусаво саксофоня,
Переслал ещё подальше;

Фоном - женский лай бульдожкой...

...Я не стал снимать ботинки -
Нет ни девушки с обложки,
Ни вообще простолюдинки.

Три гигантские сосули -
Опт, конечно, неликвидный.
Посидел я, чуть сутулясь:
Как смешно, как очевидно...

Сжал кулак... Цветы же ломки...
В Лету канули... Исчезли...
Громыхает, вон, позёмка
Бак для мусора железный...

***
Пек - это такая чёрная "жевательная резинка" в стиле нуар, из моего модного босяцкого детства. Всё верно, строительный гудрон. У нас его называли пек. Под постоянной нагрузкой и теплом проявляет пластичность. Можно жевать. Можно варить его в ржавом ведре на костре и знать, как он дьявольски воняет.

Потом на том же костре можно плавить в консервных банках свинец, вытащенный из выброшенных на свалку и добитых вручную автомобильных аккумуляторов. Заворожённо лить серебристый жидкий свинец в обыкновенную столовую ложку, утащенную тайком от мамы из домашнего буфета. Это якобы для рыболовных грузил. Потом уже можно играть в войнушку, бегая с деревянными пестиками за гаражами. И срывать зимой с крыш сосульки...

***
Лета - (греч. "забвение") - в древнегреческой мифологии одна из пяти специальных рек (вместе со Стиксом, Ахероном, Кокитосом и Флегетоном), протекающих в подземном царстве Аида, река забвения. Является неотъемлемой частью царства смерти.

По прибытии в подземное царство умершие пьют из этой реки и получают забвение всего прошедшего; и наоборот, те немногие, которые отправляются обратно на Землю, должны будут ещё раз напиться воды из этой подземной реки, видимо для того, чтобы освежить свою короткую память...

...Представление об этом возникло уже после древнегреческого поэта Гомера и перешло в международную веру. Ведь истинно умершие и есть те, кто потеряли память. И напротив, некоторые люди, удостоенные предпочтения богов, сохранили свою память и после кончины.

Жрецы-оракулы, пифии и всякие волхвы (это такие древние жулики-экстрасенсы) честно утверждали всем, что пьют откуда-то взявшуюся у них воду из Леты перед установлением контактов с богами. Но, скорее всего, пили они что-нибудь более земное, что подтверждают археологи, находя повсюду многочисленные осколки разбитых кувшинов-амфор, скапливавшиеся в их исторических мусорных кучах.

Эти глиняные черепки амфор являются одним из самых распространенных реликтов древних времён, потому что обычно целые сосуды запечатывали пробками из глины, на которых отмечалось содержимое, имя владельца и возраст. Пьяные молодые писцы потом часто использовали эти черепки как поверхность для какого-нибудь письма и рисования, благодаря чему они приобретают дополнительную археологическую ценность...

...Согласно же итальянскому поэту-богослову Данте Алигьери, поток, изначально текущий в Земном Раю, разделяется потом на два специальных рукава. Влево струится Лета ("Забвение"), истребляющая память о совершённых грехах; вправо - Эвноя ("Добрая Память"), воскрешающая в человеке воспоминание о всех его добрых делах. Но по дороге из какого-то своего личного ада назад Данте, к сожалению, подцепил малярию и умер в ночь с 13 на 14 сентября 1321 года...

...Ну, а в русском языке до сих пор широко известно выражение "кануть в Лету", означающее исчезновение навсегда, предание забвению. Как правило, это выражение употребляется в отношении некоторой информации, фактов, воспоминаний, легенд и тому подобного, реже, в переносном смысле - в отношении различных предметов, вещей, фотографий и файлов, которые были утеряны навсегда.

После этого остаётся только человеческая память. Ведь, напомним, истинно умершие и есть те, кто потеряли её. И напротив, среди некоторых поэтов существует особое мнение, что некоторые люди, удостоенные предпочтения богов, сохраняют свою память и после кончины.

***
Харон (др.-греч. - "яркий") в греческой мифологии - перевозчик душ (или теней) умерших через первобытную реку Стикс в подземное царство мёртвых - Аид... Всегда изображался довольно мрачным типом в грубом матросском рубище с капюшоном, прикрывающем нестерпимый блеск его адских глаз...

Его имя часто объясняют образованным от поэтической формы греческого слова "харонос", что может быть переведено как "обладающий острым взглядом". Ведь он перевозит души только тех умерших, чьи кости обрели покой в могиле. А для того, чтобы такой покойник мог символически заплатить Харону за столь опасную перевозку, ему под язык ритуально клалась мелкая монета. Но ни при каких условиях обратно Харон уже никого не перевозит. 

Правой рукой он держит длинный шест паромщика, а левой властно принимает плату за перевозку, внимательно осматривая из-под капюшона прибывшие тени своими свирепыми голубыми, лихорадочно сверкающими глазами (или пронзительными глазами голубовато-серого, стального цвета). Потому что он суровый моряк, рулевой деревянной барки, исковерканной червями...